Дверь распахнулась так поспешно, что Малина не успел выхватить «наган». На пороге стоял взволнованный Ираклий:

– Стадник! Откололся от комиссии, прет сюда. Нас кто-то вложил.

Зэки переглянулись. Колос воспользовался их растерянностью, бросился к выходу. Чалдон был готов ко всему. Он поймал его за ухо и прижал к горлу нож:

– Тебе не туда, профура!

– Спрячьте его за ящики, – распорядился мгновенно оправившийся от потрясения Дьяк. – Старшина один?

– Один.

– М-да… – Никанор Евстафьевич покачал головой. – Страх потерял Ипполитыч…

Он был прозрачно-спокоен и говорил почти ласковым голосом, без фальши:

– Пельмень, вы с Чалдоном задушите мента. Ираклий, покарауль это животное за ящиком. Нож при тебе?

– Все есть.

Никанор Евстафьевич не спеша вынул из мешка веревку, отрезал кусок, бросил Пельменю:

– Ему положено помереть тихо.

Стадник распахнул дверь так свободно, словно входил в родную хату, шагнул и лишь перед следующим шагом заподозрил неладное.

– Ну, здравствуй, Ипполитыч! – грустно произнес Дьяк.

– Я здесь, гражданин начальник! – закричал Колос.

Захлестнувшая горло старшины петля опрокинула его на пол сарая. Он захрипел, бордовый от напряжения, начал медленно подниматься, ухватившись за веревку и не давая петле затянуться до конца. Воры тянули изо всех сил, но Стадник вставал, оскалив зубы и вытаращив из орбит глаза. Стадник почти выпрямился… когда перед ним возник Упоров. Еще оставалось сомнение, в глазах напротив – мольба. Как перешагнуть такое?! Вопрос не родился. Раньше был мощный апперкот в солнечное сплетение Ипполитыча. Он вякнул, а через секунду был мертв…

– Ну и бык! – Дьяк заметно взволновался. – Положите его под пол. Фигура при нем? Нету. Инструкцию соблюдает. Ираклий, веди сюда это гнойное существо!

Вор поймал за пуговицу телогрейки Колоса, укорил с отцовской простотой:

– Пошто баловал-то? Убьет тебя гордец. Он такой! Поведешь и знай наперед – другого пути у тебя нету.

– Никанор Евстафьевич…

– Буде каяться. Время торопит. Держи вот, собачке дашь. Дьяк протянул Колосу кусок колбасы, тут же предупредил: – Сам не слопай. Яд в ей. Сожрешь – и прощай твой коммунизм.

– С вами доживешь.

– С нами зачем? Со своими жировать будешь. Нам одну услугу оказать придется. Дело свое сделаешь строго. Иначе у этих головорезов пощады не проси. Сам видал, что они с Ипполитычем сотворили. Царство ему небесное!

Дьяк перекрестился, приподняв над головой кепку-восьмиклинку.

– Загорится в старой котельной. Начальство знает – там вся накипь собирается, может, шибко горевать не станет. Коли словят вас, дело-то обоюдное – Ипполитыча на себя не берите. Найдем, кому грех одолжить. Поклажу не теряйте. Многих воровских жизней она стоила. Вам доверена, с вас спросится…

Глухой взрыв потряс сарай. С потолка посыпалась земля.

– С Богом!

Дьяк опять прекрестился. Помог беглецам надеть половчее мешки с грузом. Молча пожал каждому руку, ладонь Упорова придержал, чтобы сказать:

– Не бери воровского креста, парень. На том кресте себя распнешь!

– У меня свой крест, Никанор Евстафьевич!

Упоров успел заметить, как Ираклий уронил в дыру под полом тело старшины Стадника, и подумал о черной свече, что будет освещать ему дорогу.

Колос постарался усмирить дрожь в голосе:

– Зачем курок взвел? Зачем?

– Чтоб знал – тебя не бросят.

Пельмень скрипнул зубами с особенной выразительностью, и это подействовало без слов.

Колос приклеился грудью к плоскому песчанику, пополз, стараясь держаться против ветра. Овчарка все-таки поймала его запах. Шерсть на ее загривке пришла в движение, верхняя губа освободила два белых клыка.

– Герда, – задыхаясь, позвал человек. Уши собаки заострились, голова медленно склонилась набок. Она узнала голос.

– Иди сюда, собачка, иди!

Колос с трудом выговаривал слова, шаря в кармане телогрейки. Запах колбасы вызывал головокружение. Зэк боролся с диким желанием сожрать ее. Он ел ее кожей, чувствуя, как весь превращается в мешок слюней, они уже текут через край. Невыносимо дышать!

Собака приблизилась осторожно и неагрессивно.

– Герда, – прочмокал Колос. – Вот возьми, возьми!

Она повела глазами в сторону водовода, где прятались зэки, слегка рыкнула.

– Тише, тише, собачка, – успокаивал ее трясущийся зэк, зная наверняка – первая пуля достанется ему. – Кушай, кушай!

Герда взяла колбасу, без жадности съела, вильнула признательно хвостом.

– Вот и молодец, – облегченно выдохнул Колос. Повернул голову, но, увидав торчащий из куста ствол «нагана», почувствовал себя плохо. Собака лизнула ладонь, он ее тут же отдернул, вытер о телогрейку. Герда решила – с ней играют, лизнула его прямо в губы. Он спрятал лицо в землю, вытер о землю губы и попятился. Герда присела, дернулась. Распрямиться уже не могла, свалилась на бок, загребая сильными лапами сухую траву. А Колос все полз, вернее – пятился, стараясь не замечать страдающих глаз Герды.

– Вы куда, Михаил? – спросил подползший Малина. – Двигайте вперед!

Гримаса ужаса стерла траур с лица бывшего чекиста, оно обрело землистый цвет.

– Вы же обещали, – прошептал Колос, – Никанор Евстафьевич лично.

– Ползи вперед, Михаил! – Голос обрел тон приказа. – Ползи, у меня немеет палец…

Колос всхлипнул. Он не хотел умирать. Потому и полз, изредка вытирая слезы, проклиная родного отца, не сумевшего отстоять сына перед этим выжившим из ума партизанским вожаком. Что-то булькало в его большом теле от неудобства передвижения по мерзлой земле, покрытой в углублениях зачирелым снегом. Отношения с Русланом уже не казались столь унизительными. Хотелось вернуться на нары – к водянистой баланде и обещанному ему отходчивым Андрощуком месту нарядчика.

Теперь при нем остались одни мечты да трижды проклятые воры с пистолетами…

…В кочкарнике, у тощих, настеганных лютыми ветрами березок, сделали первый привал. Распаренные быстрой ходьбой и ощущением нахлынувшей свободы, сидели на мешках, похрустывая сухарями, черпая пригоршнями из темной лужицы меж кочек еще не успевшую хватить весеннего духа безвкусную снеговую воду.

Первым поднялся Пельмень, ткнув стволом в сторону Колоса, приказал:

– Поднимайся, боров! Идешь впереди нас. Ты, – ствол указал на Упорова, – за ним! И предупреждаю, Фартовый. В случае…

– Оставь свои ментовские замашки! Меня уже предупреждали. – Упоров потянулся с полным пренебрежением к «нагану» в руке вора. – Слишком много погонял для одного побега!

Пельмень побагровел, но Малина его одернул:

– Спрячь фигуру, Шурик. Ты ведь не хочешь спалить всех нас?

– Побег воровской!

– Согласен. Бери у фраеров три сидора, тащи. Теперь слушай меня: если кто-нибудь попробует замутить поганку, у нас появится лишний сидор. Менты хипишнутся часа через четыре, тогда вам будет не до склок, Шурик.

– Отпустите меня, – промямлил Колос, пряча в ладони лицо.

– Нет, Михаил. – Малина вздохнул. – Друга я не брошу. Двигай!

Беглецы пересекли болото с волчьей осторожностью, хоронясь за высокими кочками. Минут через сорок болото начало переходить в лес. Появились ели и лиственницы с причудливо изогнутыми ветром мускулистыми стволами. Бездонные ключи тайги еще не начали серебристые разговорчики о своих темных тайнах, спрятанных где-то глубоко под моховой подстилкой.

Треск слева лавиной обрушился на обострившийся слух беглецов. Пельмень выбросил в сторону шума «наган», успев дернуть на себя курок.

– Не дергайся, Шура, – прошептал не больно твердо сам заволновавшийся Чалдон. – Лось ломится. Спал, должно, или кормился. С подветру оборотились, он и чухнулся…

…На северном склоне небольшого хребта, где снег держался плотной, слегка зачирелой поверху массой, пошли след в след, с трудом одолевая трудный подъем. Через пару часов идти стало полегче. Шли по льду ручья, радостного и певучего, как молодой скворец.