– О чем это ты толкуешь, милая?

– Что, если… – Слова звучат неловко, срываясь с моего языка. – Что, если за мной так никто и не придет? Что, если у меня вообще никого нет?

Кияна лишь фыркает в нос.

– А вот теперь ты говоришь глупости. И я их даже слышать не желаю.

Я снова открываю рот, чтобы объяснить, но Кияна кладет поверх моих губ кончики пальцев.

– Слушай сюда, Вайолет, – произносит она очень серьезно. – Ты самая красивая девушка из всех, кого мне доводилось видеть. А уж я повидала немало девчонок. Ты особенная. О таких, как ты, не забывают. Еще и дня не прошло. Кто-то непременно придет за тобой. Дай только срок.

И с довольным видом она кивает, чуть сдавливая мои губы пальцами, а затем встает и возвращается к работе.

– Да, но что, если я сама ничего не вспомню, когда за мной придут?

Этот вопрос, по всей видимости, волнует Кияну куда меньше, чем предыдущий. Она лишь поправляет простыню у меня в ногах.

– Все ты вспомнишь.

Мне непонятно, откуда такая уверенность, если я даже не смогла вспомнить, что такое телевизор.

– Почему ты так считаешь? – настойчиво спрашиваю я. – Ты же слышала врачей. Все мои воспоминания полностью исчезли. В голове осталась лишь пустота.

В ответ, продолжая поправлять мою постель, Кияна издает странный щелчок языком.

– Это не имеет значения. Каждый знает, что самые дорогие воспоминания человек хранит не в голове.

Ее попытка приободрить меня кажется совершенно неубедительной. Видимо, разочарование отчетливо написано на моем лице, потому что Кияна нажимает на кнопку, чтобы опустить спинку кровати, и добавляет:

– Ты слишком переутомилась. Давай-ка отдохнем, а? У тебя был очень долгий день.

– Но я не устала.

Она втыкает длинную иглу в трубку, вставленную в мою вену.

– Вот так, детка, – говорит она ласково. – Это тебе поможет.

Я чувствую, как лекарство проникает мне в кровь. Это похоже на льдинки, плывущие по реке.

Словно сквозь пелену я вижу, как Кияна выходит из палаты. Веки тяжелеют, потом начинают закрываться. Я изо всех сил сопротивляюсь навалившейся сонливости. Неужели они могут так легко меня контролировать? От этой мысли я начинаю чувствовать свою полную беспомощность. Слабость. Как было посреди океана, где я плавала без сил и меня несло неизвестно куда.

Очертания комнаты расплываются.

Но я вижу кого-то в дверях. Чей-то силуэт. Он двигается в мою сторону. Быстро. Даже поспешно. Потом – голос. Глубокий и красивый. Однако он в моем восприятии слегка искажен из-за действия медикаментов.

– Ты слышишь меня? Пожалуйста, открой глаза!

Что-то теплое касается моей руки. По всему телу мгновенно разливается жар. Меня словно охватывает огнем. Но хорошим огнем. Он горит, чтобы исцелить.

Я изо всех сил стараюсь не заснуть, борюсь с одолевающей дремотой. Но в этой борьбе я обречена на поражение.

– Пожалуйста, проснись! – Голос теперь доносится словно издали. И звуки его все глуше.

Я с трудом различаю молодого человека. Почти мальчика. Его лицо в каких-то дюймах от моего. Оно то ясно проступает, то превращается в едва различимое пятно. Я успеваю разглядеть темные волосы. Пряди прилипли к его влажному лбу. Теплые, какие-то кленовые глаза. Губы, сложившиеся в улыбку.

И даже не задумываясь, не собираясь этого делать, я улыбаюсь в ответ.

Я пытаюсь говорить, но получается лишь нечто неразборчивое. Полуслова, сказанные в полубессознательном состоянии.

– Я тебя знаю?

Он сжимает мою руку.

– Конечно. Это же я. Помнишь?

И ответ приходит сам собой, еще до того, как я делаю попытку ответить. Он доносится подобием запоздалого эха откуда-то из глубин моего сознания. Как свет звезды, которая давно уже погасла. И голосом, который мне не принадлежит.

Да.

И всегда помнила.

– Этого не должно было случиться, – говорит юноша тихо, словно беседует сам с собой. – И тебе здесь не место.

Я мучительно стараюсь понять, что происходит: зацепиться за нежданный лучик надежды все вспомнить, который вдруг заблестел передо мной, – но он быстро меркнет, поглощенный черной пустотой моей стертой памяти.

Тяжелый стон срывается с моих губ.

Я могу лишь предположить, что юноша двигается вокруг меня. Его движения стремительны, но плавны. Он убирает вставленную мне в нос трубку. Извлекает из моей вены иглу. В следующий миг я чувствую, что он срывает присоску с датчиком, прикрепленную под моей больничной пижамой, и палату наполняют резкие и тревожные звуки аппарата, установленного в углу.

Из коридора я слышу звук быстрых шагов, приближающихся от комнаты дежурной медсестры. Еще пятнадцать таких шагов, и сюда кто-то войдет.

– Ни о чем не волнуйся, – продолжает парень шепотом, сплетая свои пальцы с моими и чуть сжимая. – Я заберу тебя отсюда.

Меня внезапно начинает бить озноб. Холод пронизывает все мое тело, быстро сменяя жар, который я только что ощущала под кожей.

И только потом до меня доходит, что я больше не чувствую прикосновения его руки. Собрав остатки сил, я тянусь в попытке снова найти ее, вдыхая ледяной и словно лишенный кислорода воздух. Мне удается в последний раз открыть глаза, прежде чем провалиться в черноту.

Но юноши уже нет в комнате.

Я просыпаюсь на следующее утро совершенно разбитая. Кажется, наркотик все еще действует на мой организм. У меня отяжелевшие руки и ноги. Во рту пересохло. Перед глазами все плывет, и проходит какое-то время, прежде чем зрение проясняется.

Входит Кияна. Бросив на меня взгляд, она широко улыбается:

– Вы только гляньте, кто у нас проснулся!

Я нажимаю кнопку на маленькой коробочке. Спинка кровати поднимается, и я занимаю сидячее положение.

Кияна выходит в коридор и через несколько секунд возвращается с подносом.

– Я принесла завтрак. Хочешь попробовать нормальной пищи?

Осмотрев содержимое подноса, я понимаю, что не вижу там ничего знакомого.

– Нет.

Она смеется:

– Что ж, мне трудно тебя винить. Это всего-навсего больничная кормежка.

Кияна уносит поднос из комнаты, а потом начинает делать записи на своем листке.

– Все основные показатели в норме, – говорит она и подмигивает мне. – Как и вчера.

Пальцем она постукивает по монитору того самого аппарата, что стоит в углу рядом с моей кроватью.

– Видно, что сердечко у тебя сильное и здоровое.

Аппарат.

Датчик.

В комнате был тот юноша.

Я рукой дотрагиваюсь до лица. Трубка в носу на месте. Бросаю взгляд на руку. Иглу капельницы вернули в прежнее положение. Осматриваю палату. В ней никого, кроме Кияны.

Но ведь здесь был парень. Я слышала его. Я его видела.

Кто это был? Я действительно его знаю? По крайней мере, так он сказал.

Я чувствую, как где-то внизу живота разливается тепло. Наверно, так бывает, когда вспыхивает искра надежды.

– Кияна?! – окликаю я сиделку. Голос слегка дрожит, к моему удивлению.

– Что такое, милая? – отзывается она, постукивая краем шариковой ручки по емкости со светлой жидкостью, к которой подсоединена моя капельница.

Мой рот сух, но я все равно сглатываю.

– Кто-нибудь мог… – У меня начинают подрагивать губы, и я чуть прикусываю их, прежде чем продолжить: – Прошлой ночью ко мне никто не приходил? Посетителей не было?

Кияна слегка хмурится и подкладывает новый лист под зажим на подложке. Потом медленно качает головой.

– Нет, дорогуша. Здесь была только ночная сестра, когда во сне ты случайно выдернула капельницу.

– Что? – У меня перехватывает дыхание, но я быстро с этим справляюсь. – Я сама это сделала?

Она кивает.

– Да. Кажется, то снотворное плохо на тебя подействовало.

– Вот как… – Даже я слышу разочарование в своем голосе.

Но образ юноши по-прежнему живо встает передо мной. Я все еще вижу его глаза. И как на них упала прядь волос, когда он склонился над кроватью.