Бип! Зеленые перцы. 0 долларов 99 центов.

Кассирша кладет банку с перчиками на второй конвейер, но та краем цепляется за металлический выступ. Мне занятно наблюдать, как цилиндр с консервами начинает беспомощно вращаться на месте, стремясь вырваться на свободу.

– Простите, не могли бы вы подтолкнуть ее?

Я поднимаю глаза и вижу, что молодой человек обращается ко мне, жестом указывая на банку.

– Да, конечно, – отвечаю я.

Но стоит мне протянуть руку, как меня останавливает высокий и громкий писк автомата.

БИИИИИИИП!!!

Резкий звук заставляет буквально вздрогнуть и меня, и Хезер, и молодого человека, и девушку за кассой. Я тут же роняю банку и отдергиваю руку.

Аппарат продолжает вопить, пока кассирша в панике беспорядочно жмет на кнопки, но не добивается ровным счетом никакого результата. На дисплее появляется надпись: «Ошибка. Сканирование невозможно».

– Очень странно, – говорит она. – Вероятно, произошла поломка. Я понятия не имею, что случилось. Придется срочно вызывать управляющего.

Когда она снимает трубку стоящего рядом телефона, я искоса бросаю взгляд на свою левую руку. Это ее я протянула мимо окошка сканера, когда поднялся шум.

Потом я выворачиваю руку тыльной стороной кисти наружу. Кожа рядом с татуировкой пульсирует. Я провожу пальцем по тонкой черной полосе. Она горячая. Необычайно горячая. Меня чуть покачивает, и я издаю непроизвольный, чуть слышный стон.

– Что-то не так? – спрашивает Хезер, глядя на меня и в тревоге сдвигая брови.

Я покачиваю кистью руки. Жжение уже начало постепенно ослабевать.

– Нет, все хорошо.

Кассовый аппарат наконец замолкает. Девушка кладет трубку на место.

– Прошу прощения за технический сбой.

И продолжает сканировать наши товары.

Бип! Замороженная пицца. 4 доллара 82 цента.

Коробка плывет по конвейеру и попадает в поджидающий ее пакет.

Дальше все проходит без происшествий.

– Ваш итог: сто два доллара сорок девять центов, – с довольной улыбкой произносит кассирша.

Молодой человек в красном фартуке укладывает пакеты с продуктами обратно в тележку, а Хезер проводит маленькой пластиковой карточкой сквозь прорезь прибора, установленного рядом с кассой, и набирает на панели несколько цифр. Так, по всей видимости, производится оплата приобретений. Она благодарит девушку и увлекает меня за собой к выходу из магазина, толкая перед собой тележку.

Мы молча идем к автостоянке. На свежем воздухе я чувствую себя гораздо лучше. Хезер нажимает кнопку на брелоке с ключами, и крышка багажника автомобиля сама поднимается вверх. Хезер начинает перекладывать туда пакеты из тележки.

– Ох! – внезапно восклицает она, всплеснув руками. – Я совершенно забыла, что к огуречному соусу нужна сметана. Загрузите пока все остальное в багажник, пожалуйста, а я быстро сбегаю и куплю ее.

– Хорошо, – киваю я.

– Вернусь через две минуты, не больше, – обещает Хезер и уходит, снова скрываясь внутри супермаркета.

Я вынимаю из тележки один из пакетов и осторожно ставлю внутрь машины, как это только что делала на моих глазах Хезер. Причем я располагаю его по возможности глубже, чтобы использовать пространство с максимальной эффективностью. Когда же я поворачиваюсь за следующим пакетом, то замечаю, что позади меня кто-то стоит.

Я чуть не подпрыгиваю на месте и резко выдыхаю.

Узнаю я его мгновенно. Это тот же парень. Тот, кого я видела вчера в толпе, кто приходил в мою больничную палату.

Причем я до сих пор не разобралась, не было ли у меня тогда галлюцинаций.

Но сейчас он здесь. Рядом. При желании я могла бы протянуть руку и прикоснуться к нему. И по совершенно необъяснимой причине мне действительно хочется сделать это. Я даже ощущаю, как в предчувствии прикосновения задрожали пальцы. И только усилием воли мне удается сдержать свой порыв.

– Извини, – говорит он. – Не хотел напугать тебя.

Он смотрит на меня со своей странной кривоватой улыбкой. Глаза у него при этом блестят. Парень делает шаг вперед, и я тут же чувствую новый приступ дурноты.

Мне приходится немного попятиться. Я напоминаю себе, что он тоже лжец. Один из многих таких же самозванцев, жаждущих прославиться за чужой счет.

– Кто вы такой? – спрашиваю я.

При этом улыбка пропадает с его лица. Ее сменяет обеспокоенное выражение. Его густые брови сдвигаются в одну линию, лоб прорезает глубокая морщина.

– Так, стало быть, это правда?

Мне непонятна суть вопроса, и потому я молчу.

Парень пальцами проводит по волосам.

– Поверить не могу, что это с тобой случилось. – Его голос срывается.

Он смотрит себе под ноги, а когда вновь начинает говорить, то переходит почти на шепот.

– Значит, ты действительно все потеряла.

– Прошу прощения, – отвечаю я, придавая своему голосу твердости, глубже натягивая на лицо козырек шапочки и поправляя темные очки. – Но я вас не знаю.

И это правда, настойчиво внушаю я себе.

– Нет, знаешь, – упорствует юноша. – Тебе только нужно постараться по-настоящему.

И никакие очки не мешают его глазам встретиться с моими, отчего у меня возникает странное ощущение, похожее на головокружение.

– Ты меня помнишь? – снова спрашивает парень. Медленно. Настойчиво. Произнося каждый звук так, словно он может стать ключом, отпирающим потайную дверь.

А потом до меня доносится другой голос. Отдаленный. Едва слышный. Приглушенный.

Да.

И всегда помнила.

Я мотаю головой, стряхивая наваждение, и отвожу глаза в сторону.

– Нет, – бормочу я, хватаясь за другой пакет и устанавливая его в багажник, а потом начинаю разворачивать остальные, чтобы они образовали ровный ряд.

Я слышу глубокий вздох у себя за спиной, но почти сразу раздается мелодичный смех юноши.

– Ты всегда отличалась поразительным упрямством. Словно была запрограммирована на недоверие.

Я изо всех сил стараюсь больше не обращать на него внимания.

– Но если мне придется начать все заново, я готов к этому.

Тележка. Пакет. Багажник.

А он продолжает говорить. Теперь уже с нотками отчаяния в голосе. Его слова задевают что-то внутри меня. Но что именно, я понять не в силах.

– Пожалуйста, Сейра! Постарайся.

Я медленно поворачиваюсь к нему.

– Как вы меня назвали?

– Сейра, – шепчет парень. – Это твое настоящее имя, сокращенное, а полное – Сейрафина.

Теперь уже я жду собственной реакции, потому что уверена: если он говорит правду, звук моего подлинного имени должен непременно как-то отозваться в душе.

Но этого не происходит.

– Неужели ты все забыла? – спрашивает юноша. – Не помнишь, что мы узнали? Почему пришлось бежать? Как ты очутилась здесь?

– Я выжила в авиакатастрофе, – жестко отвечаю я.

Он снова смеется, но уже не весело и совсем не мелодично.

– О, я тебя умоляю! Тебя не было в том самолете, и ты не можешь не знать об этом.

Я сглатываю, чувствуя стеснение в груди. Какое-то время мы оба молчим. Его глаза смотрят на меня с вызовом. Он дожидается, что я либо начну с ним спорить, либо отведу взгляд. Но я не в силах решиться ни на то, ни на другое и просто говорю:

– Я хочу, чтобы вы ушли.

И это правда, снова уверяю я себя, но на этот раз гораздо менее убедительно.

Я не знаю его. Я не помню его. Я не могу ему верить.

Откашлявшись, я продолжаю:

– Мне прекрасно известно, что вы самозванец, которому только и нужно, чтобы его показали по телевизору.

– Если бы это было так, – возражает парень, – я бы направился прямиком к репортерам. А не к тебе.

Я поворачиваюсь к нему спиной, чтобы снова взять из тележки пакет. Их почти не осталось.

– И еще… – Он делает многозначительную паузу. – Я бы ничего не знал о медальоне.

Эти слова заставляют меня окаменеть. Я лишь глупо моргаю, а перед глазами все плывет. Окружающие машины превращаются в смутные цветные пятна.