Но перенесемся на час вперед и вернемся к автоматам с едой и горячими напитками. Получив свой эспрессо, я уступила очередь у кофе-машины узкоплечему копу, бубнящему в телефон что-то о "невероятных помехах на записях", и с грустью подумала о том, что просаживаю в этом месте больше денег, чем могла бы спустить в казино.

До официального начала рабочего дня оставалось некоторое количество времени, поэтому я направилась к своему кабинету, чтобы прикончить кофе в гордом одиночестве и еще несколько минут полелеять свое похмелье. Восточный коридор по-прежнему представлял собой скорее место жуткого преступления (кстати, нужно было поинтересоваться у полисмена ходом дела), чем наиболее короткий путь до моей обители, поэтому мне пришлось тащиться в обход.

Целую вечность мои туфли звонко цокали по гладкому полу, отражаясь от стен гулким эхо; назойливые камеры слежения наблюдали за моими перемещениями, вращая головами, словно какие-то чудные металлические птицы.

- Хреново выглядите, доктор Эванс, - раздался едкий комментарий со стороны одной из палат с пациентами, когда я гордо шествовала вдоль узкого коридора. - Бурная ночка?

- Если бы, Энтони... - я обернулась, не сбавляя шага, и встретилась взглядом с привалившемся к решетке бритоголовым человеком с пережаренной под солнцем кожей, собирающейся в сухие складки у рта и глаз, и короткой черной щетиной на подбородке. - Твоя ночка точно была веселее, - я позволила себе легкую улыбку, вспомнив, какого содержания журнальчики обычно лежат у Энтони на прикроватной тумбе.

Обменявшись кивками с охранником сектора, я вывернула к коридору, выложенному бликующей в ослепительно-белом свете плиткой, и прищурилась от переизбытка освещения.

Наша лечебница немало напоминает мне огромный муравейник со столь беспорядочным расположением коридоров и алогичным делением на секторы, что впору садить мифического минотавра куда-нибудь в подсобку медсестер и запускать сюда любителей мрачных катакомб. Во всей этой жутковатой атмосфере, впрочем, я даже нахожу некоторую прелесть: с детства моим любимым жанром фильмов были ужасы, а это место будто бы и строилось специально в качестве декораций для чего-то подобного.

(Рано или поздно наш центр просто обязан был стать местом кровавого убийства, и это свершилось!)

Словом, пока я дохожу до своего кабинета непривычным путем - табличка с моей фамилией приветственно моргает белым бликом -, я успеваю чуть ли не заблудиться. Кофе был уже безбожно холодный, когда я опустилась на стол и позволила себе на секунду воткнуться лбом в прохладную столешницу из светлого дерева.

Только спустя несколько мгновений я заметила, что в кабинете как-то чересчур зябко - наверное опять уборщица, эта милая старушка с патологическим неумением обращаться с техникой чуть более новой, чем телефон Белла, чего-то намудрила с кондиционером.

Я потерла плечи и, бросив взгляд на кондиционер, случайно зацепила глазами настенные часы.

Четыре минуты до встречи с Иствудом, мать его! Я чертыхнулась и возвела глаза к потолку: конечно же, я забыла ознакомиться с его делом, которое мирно продолжает себе лежать на заднем сидении моего авто.

Вот ведь черт! Ненавижу быть неподготовленной к чему-либо. Я ведь даже понятия не имею, какой диагноз стоит в его купленной справке и каким образом Лонг планировал превращать нашего друга в полноценного члена социума. А знать это важно, если я хочу создавать видимость профессиональной деятельности.

Прежде чем вылететь из кабинета, я опрокинула внутрь себя остатки эспрессо и, задумавшись на несколько секунд, выхватила из ящика стола свои старые очки без диоптрий. (Да, когда я только устроилась сюда, года полтора назад, я всерьез полагала, что строгая оправа поможет коротышке с лицом в веселую крапинку выглядеть более представительно.)

Сейчас же я просто хотела хоть каким-то образом прикрыть мрачные мешки под глазами, чтобы новый подопечный не подумал, будто мы, врачи, периодически закидываемся теми же веселыми препаратами, что даем свои пациентам.

Уже через две минуты я сидела в хорошо проветренной комнате, сложив руки на гладкой поверхности стола и удерживая идеальную осанку. Сплошной сгусток компетентности и профессионализма.

Иствуд и его небольшой конвой слегка опаздывали, и у меня появилось время открыть блокнот на новом разделе и, покачивая ручку в пальцах, собраться с мыслями. Я пыталась представить себе человека, прирезавшего свою подружку и позже прикинувшегося невменяемым, чтобы избежать законного наказания за свой поступок. Интересно, сколько ему лет? Больше, скажем, двадцати двух?.. Воображение рисовало мне тощего, высушенного наркотой и прочими радостями жизни истинного рокера юнца с голубоватыми венами у выпирающих ключиц и диковатыми темными глазами. Наличие немытой нечесаной челки, разумеется, обязательно.

Такому типу вполне к лицу что-нибудь вроде шизоаффективного расстройства, приправленного паническими атаками... Ставлю на то, что Лонг начиркал в его заключении нечто подобное.

Заслышав за тяжелой сейфовой дверью шаги трех пар ног и звон ключей, я еще раз расправила лопатки и приподняла подбородок, готовясь встретиться лицом к лицу с моим новым клиентом.

И... и я даже не знаю, кто из нас удивился увиденному больше.

В первую же секунду пересечения наших с Маркусом Иствудом взглядов я осознала, что определение "рокер" не несет в себе эпитетов "тощий", "низкорослый" и "дохлый" априори.

Рост обозначившегося на пороге комнаты человека был явно больше шести футов - шесть футов и где-то четыре дюйма*, может быть. Макушка Иствуда возвышалась над лысиной того сопровождающего его охранника, что повыше своего второго коллеги, на добрые полголовы. "Дохлым" моего нового подопечного язык тоже не позволял назвать - мяса на его костях было более чем достаточно. Причем мяса качественного, без нежелательных примесей жира.

Наверняка моя мимика выдала удивление самым подлым образом. Но что моя мимика по сравнению с выражением лица Иствуда, улицезревшего своего нового лечащего врача!

- Да мать твою... - негромко выругался он, выразительно дернув бровями и слегка развернувшись назад, будто бы решил опять вернуться в свой номер люкс. Молодой человек (лет двадцать восемь, возможно? И тут я промахнулась!) выглядел то ли удивленным моему нахождению здесь, то ли крайне разочарованным. Будто вместо ожидаемой сексуальной медсестрички увидел какого-то надоедливого старого знакомого.

Однако ребята, сопровождающие этого недовольного, были серьезной преградой на его пути обратно в палату, поэтому вскоре Иствуд опустился напротив меня, откинувшись на спинку и свесив сцепленные между собой руки, украшенные несколькими чернильными рисунками, под столом. Взгляд его глаз цвета прозрачного голубоватого стекла выжигал во мне дыру - яркий контраст светлой радужки с темными ресницами, которым позавидует любая красотка, лишь усиливал этот неприятный эффект.

Я невольно коснулась оправы игрушечных очков - скользнувший по их стеклам белый блик заставил на секунду нахмуриться. Брови субъекта напротив тоже дернулись в направлении к переносице.

Дьявол, даже спутанной челки из головы его не произрастало! Угольно-черные волосы были подстрижены вполне по-человечески, пусть и требовали немного убрать отросшие вихры.

В общем, я промахнулась абсолютно везде. Абсолютно.

Зато в поисках челки, при внимательном осмотре головы молодого человека, я отметила довольно любопытную деталь - белую полоску старого шрама на его виске, вероятно, оставленную на память каким-то острым предметом. Видимо, однажды горе-парикмахер Иствуда был в стельку пьян.

Я прочистила горло и вновь поправила чуть сползшую бутафорию на моем носе.

- Меня зовут Иллеана Эванс, и я - ваш новый лечащий врач, Маркус, - я постаралась выжать из себя доброжелательную улыбку ("да перестань ты пялиться на меня, как на единорога, забодавшего твою мать!").