- Именно. Дженгиль мягко обуздывал своего младшего, это было корнем всех проблем, - кивнула Та-Циан. - Если бы они не любили друг друга так сильно, как говорил Байрон... Здесь присутствовала любовь - и конфликт, исходящий из природы самой любви.
- Ведь истинная любовь по определению мятежна, - пробормотал Дезире. - Ревности и бурь в ней больше, чем покоя, и нечем утолить жажду.
- Лично Барс такого не утверждал, понятное дело, - отозвалась женщина. - Объяснял гордыней своего старшего. В Сухой Степи-де тому показалось тесно, вот и забрал горы под свою руку. В определённом смысле.
- А Степь оставил брату из жалости, - догадался Рене. - Такое ведь не прощают. Я прав?
- Не совсем. То есть да, прав, но перескочил через несколько важных ступенек. В промежутке можешь представить себе бурный разговор двух посвящённых, расчётливую сделку с обдумыванием ходов, душераздирающее прощание Давида с Ионафаном. Или традиционный любовный треугольник и ссору, как ни пошло это звучит: Ирбис явно привлекал к себе симпатии эроских дам. Да что там - он и меня чаровал буквально на инстинкте. Хотя вряд ли я ему нравилась даже без учёта того, что он обо мне уже понимал.
("Позиционная война. Он стремился расставить сети и завладеть; я втихомолку стригла купоны с ситуации - беспечно, как человек, которому нечего терять. Так, скорее всего, было и между братьями: приязнь всегда под конец рождает соперничество. Очаровательный трюизм. Всё это я говорю для отвода глаз. Нарисуйте в уме безусловную чепуху, но по смежности додумайтесь до более очевидного. Чего было больше между мной и Идрисом, если уж мы повторяли старую модель отношений? Тяготения или отталкивания, любви или ненависти? И самое главное. Если Джен поистине был в Лэне тем, на что претендовал, пока не осудили, то кто его брат здесь и сейчас? Интересно, мальчики задумались над этим или пока нет?")
- Дзерен была от той же матери, что и Барс? - неожиданно поинтересовался Дезире.
- Да. Избранная супруга Валиуллы, в отличие от меня самой. Меня, можно сказать, подобрали с обочины.
("Но по сути - с иной стороны Зеркала. Уверенность в этом явно просвечивала во всех задушевных беседах. И знание о том, из какого генетического теста слеплена моя дочь".)
- В итоге мне открыли столько, - подытожила Та-Циан, - что я начала буквально опасаться за свою жизнь: Идрис, да и Валиулла, могли и пожалеть о том, что распустили языки. И чтобы не длить неопределённость, я нырнула в воду с головой. Воспользовалась их неведением Дженовой судьбы, чтобы резче отчертить свою собственную. В Эро, как ни закрывались от иноземцев, должны были, разумеется, прослышать о Дженгиле. Однако не всё: Оддисена любит жонглировать разнообразными слухами.
("Юноши поняли намёк на якобы легенское кольцо Идриса? Я ведь тогда не была уверена, что эроские отщепенцы сохранили древние опознавательные знаки. Хотя какие отщепенцы? Не более чем мои коллеги по Братству. Да и силты с самоцветами, должно быть, старее самой Оддисены... Даже история Эдмера на них намекает. Ох, не надо было мне так рано покидать Лес - тайны там были явно того же замеса, что и в Степи".)
- Ещё один полновесный козырь был у меня в руках: я знала, чем рискую, мой собеседник - не знал и оттого не ожидал с моей стороны тотальных саморазоблачений.
И вот однажды, уже в разгар пылающего лета, я протянула руку, сжала кольцо моего собеседника (ну точно - силт, и даже тематический). И сказала:
- Я лгала тебе, Ирбис-кахан. Нет, не совсем так: позволила не понять всей правды. Знаю я высокого домана, позже - легена Дженгиля не только из твоих слов.
И не обинуясь рассказала всё как есть. Начиная с убийства Дженом побратима и кончая смертельным состязанием троих. Может быть, слегка себя очернила - ведь, кроме Тейнрелла, никто не видел казни и свидетельствовать в мою пользу не мог, оттого попытка выгородить себя была бы понята лишь к худу. Вот только до наших любовных игр в любом случае не могло быть Идрису никакого дела, и касаться его слуха таким не стоило...
Барс выслушал мои слова невозмутимо - в лице и жилка не дрогнула, на руках и палец не шевельнулся. Хотя слепые зачастую не умеют изображать мимику.
Под конец сказал:
- Мой брат держался достойно, бился с честью и умер, как хотел. Что может увенчать любовь и саму жизнь лучше смерти? Кто ты была при нём, мы знали, но кто в дальнем Братстве - нас не интересовало. Важная персона - и всё.
- Я была, но не есть, - уточнила я вполголоса. - Руки мои хоть и не чисты, но свободны от бремени.
Он понял сразу оба главных смысла: что я оставила позади если не Братство, то его защиту, и теперь не пожелаю спрятаться за широкой мужниной спиной. Когда муж даёт развод, он трижды повторяет "талак": "Ты свободна, ты свободна, ты свободна". А у нас с Другом Бога насчёт такого был крепкий уговор. Что мне стоит только пожелать.
И вот тут-то Идрис будто лицом померк. Будто губы у него стянуло морозом:
- Я ведь думал привязать Таригат-кахану к себе. Для того лишь и открывал перед нею своё сокровенное. Ненавидел и восхищался, заключал в объятия и пытался отбросить. Тщетным было и то, и другое. И теперь скажи, Та-Циан Кардинена: что мне делать с тобой?
- Если я совершила недолжное - а такое у меня случается нередко, - то подлежу не порицанию или прощению, но суду. Отвези меня к тем, кто имеет власть и право судить, - ответила я.
XVII. 3D НЕБА И ЗЕМЛИ. Начало
Есть тайны, которые можно доверить лишь обречённым, во всяком случае - балансирующим на грани. Есть время для таких откровений - и связано оно лишь с человеком, а не обстоятельствами, удобными или неудобными. Ждать оказии в виде новой партии будущих учеников Города показалось слишком долгим судьбе, которая взяла под свою руку Таригат...
Когда Та-Циан говорила о себе в первом лице, то было ради одних юношей: чтобы задеть эмоциональную струнку, сыграть в непосредственность. Когда думала внутри себя и про себя - начинались игры в закрытость. То есть ловили Пёс и Кот по-прежнему всё, но с куда большим интересом. Причём не так боялись, что хозяйка сумеет навязать своё личное восприятие.
А вот третье лицо вместо первого знаменовало куда большую степень отстранённости, чем первые два. Такое глубокое залегание мыслей, что вроде как и не о Госпоже сказано. Разумеется, вампирскому чтению мыслей всё равно не поставишь преград, но ощущение создаётся такое, будто Рене и Дези подглядывают за нею в замочную скважину. И можно, да не совсем прилично.
Стоило признаться себе самой, что лучшее время жизни она провела в дороге. Не в местах нетронутого покоя и незыблемых традиций, не тогда (что было куда более удивительным), когда бралась за оружие, безразлично - выкованное из стали, духа или разума. Но в промежутке между тем и другим, что простец поименовал бы подвешенным состоянием, а умудрённый - своего рода чтением между строк.
Рутенка Татьяна, о которой вспоминалось всё чаще, писала, что в детстве, когда её каждое лето вывозили на Кавказ (и более, увы, никуда), самым лучшим впечатлением была дорога. Ехали несколько суток, на своих колёсах марки "ЗИЛ-Победа", в тесноте, душном запахе бензинового перегара, не имея надёжного ночлега - и с ощущением полнейшего счастья.
Всё удалось Таригат как нельзя лучше. Валиулла отпустил её в эроскую столицу без споров - возможно, имея в виду обожаемого шурина в качестве преемника и нового хранителя живой драгоценности. Пошутил, что поскольку развода пожелал он сам, то махр остаётся за женой - хотя в любом случае молодые кешиктены располагали свободной волей и употребили её как должно. Свита Идриса вынуждена была потесниться, пуская в ряды новичков: половина на половину.
Также никто не возражал против того, что Раима осталась в семье, даже сама девочка: отправиться в Вард-ал-Дуньа было желанным для всех без исключения, но к чему торопить событие, чей срок ещё не настал? В этом она была вполне похожа на мать - так же полагалась на естественное течение событий. Мать тоже не роняла слёз в час разлуки: всему своё время, растить и снимать плод, держать при себе и отрывать от тела, чтобы бросить и уйти к чему-то иному. Да, собственно, Та-Циан никогда не понимала, как это - жить ради детей, и полагала, что проповедующие такое лгут. И они не любят, и их тоже. Как дети вообще могут любить духовного кастрата, нищеброда, который не имеет за душой ничего своего?
