В той же Турции, правда - былых времён, до ожесточившей народ мировой бойни, - принято было устраивать на улице поильни и кормушки для четырехлапых бродяжек, навесы для тех, кто собирается родить потомство. Их вера не позволяет им держать пса в доме (такой запрет, шокирующий кое-кого из христиан перестроечного замеса, действует и в православии), и оттого они с таким пониманием относятся к его нуждам.

Наверное, это извечная приспособленность ловца: думая о своём, не шарь глазами по сторонам - привлечёшь не то внимание.

Вот некто в актуальном верхнем платье - пальто с "перьевыми" аппликациями и кепка в виде бровастой птичьей головы с козырьком-клювом, из-под которой глядят седые локончики - дремлет на скамье, когда тебя заносит на станцию метро, а потом, когда ты садишься в поезд и по ошибке выходишь не на своей остановке - ба! Дамочка возникает почти рядом!

Пренебреги. Слишком всё напоказ и аляписто. Делай то и так, что и как тебе нужно, бей в незримый барабан и не бойся беды. Вон та девочка лет семнадцати как раз пробирается сквозь толпу с раскрашенным африканским тамтамом под локтем.

Смотри чётко перед собой. Обычные люди ничего не знают ни о той, ни - тем более - другой стороне. Догхантеры с кэтхантерами догадываются, но их гнев и их подлость, обходя виновных, неизбежно поражают одних невинных. Впрочем, речь идёт не об этих сомнительных категориях, поправляет себя Та-Циан. Лишь о предречённых генами свободе и несвободе.

Сторожевой механизм, самой природой встроенный в мозг, весьма чуток к раздражителям нужного тебе рода. Оттого Та-Циан, двигаясь к своему жилью буквально на полуавтомате, буквально упёрлась в умилительную парочку, что свернулась в клубок рядом с мусорной загородкой из профнастила. Похоже, этих детей никто не успел обучить, что кошка с собакой - извечные враги, и они обоюдно грели друг друга телом. Чёрный котик с белоснежной салфеточкой на груди и перчатками на передних лапках - и годовалый щенок-метис, грязно-серый с жёлтой мордой и такими же пятнами по всему телу. Щенок трясся словно от чумки.

"Кажется, коты от собак параличом не заражаются, - подумала женщина. - Люди-то нет, во всяком случае. Что же, зверьков не грех и спасти, в отличие от людей".

Не думая о том, видят ли её другие, пригнулась, сгребла зверёнышей в конец широченного шарфа и понесла в охапке. Те, по всей видимости, изнемогли настолько, что не шелохнулись и даже не раскрыли глазок.

Уже в лифте Та-Циан выпростала из кармана ключ и, подойдя к нужной двери на своём седьмом этаже, прикоснулась его бородкой к замочной скважине. Дверь ушла в стену.

На кухне чуть подумала, огляделась. Понесла ношу в гостевую комнату. Вытряхнула прямо на дряхлое покрывало матраса и укрыла тем же шарфом. Принесла в пиале воды, в другую накрошила говядины пополам с сухарями. Сказала вслух, обозрев полученный натюрморт:

- Обогреетесь, наедитесь и захотите уйти - скажете на своём наречии. Ну там помявкать - погавкать, в дверь коготками поскрестись... Надумаете остаться - дайте мне знак, какой поняла бы одна я.

Дверь в комнату закрыла, но неплотно. Ушла в спальню - здесь было устроено так, чтобы при случае пересидеть нештатную ситуацию...

И снились ей всю ночь подробные, необыкновенно праздничные сны.

Как говорил Керм, эти существа специально навевают приятную дрёму ради своих целей. Цели далеко не идут: поесть-попить, учинить примитивный розыск, набраться благой ауры - и удрать в форточку. Невольный даритель пару дней будет держаться за виски, но не свяжет это со своей сердобольностью.

"Да пускай, хоть попробую, какая она на вкус, мигрень, - подумала Та-Циан, мягко проваливаясь в раннее детство. - Стоило бы кстати пересмотреть мою официальную биографию. Ведь сама себе вкручиваю... Типа Сокровенного... а-ахх... Сказания".

Она любила рассказывать товарищам по оружию: Ною Ланки, Каорену, да и тому же Керму, - как отец, самородок из дальней эркской деревни (на выбор - Зент-Антран, Зент-Ирден и Селета, можете убедиться, до сих пор все три на карте рядом), поступил в Академию Воинских Искусств. Там случались благотворительные наборы для низкородных: хотя, если покопаться, низкий и высокий род в дореволюционном Динане - понятия весьма относительные. Вот славный в противовес безвестному - эта дефиниция куда как точнее. Род её отца славился тем, что века три назад укрепился на гиблых землях посреди лесов: провинция Эрк заросла последними настолько, что в те времена и дворцы с богатыми усадьбами только из выстоявшейся на корню или морёной древесины возводили, не говоря уж о лачугах и хижинах. Морёной - оттого что кругом дремучие болота, тихое черноречье и непролазные пущи. А кто по доброй воле сунется в самую чащобу стволы рубить, чистить от веток и топи гатить? Да вытаскивать из гнилой воды давние топляки, чтобы заволочь в глубины новый сухостой?

И ведь такое дерево - вечное, сродни кованой стали. Только работать с ним куда трудней, потому что сухим она его не берёт: что пила, что топор бессильны. Вот и владели прадеды тем, что из проток и гатей добыли. К тому же не один секрет знали, как управиться. И шёл к ним разносословный народ с просьбами: натуральная монополия, притом на века. А для самих себя красного зверя добывали, обихаживали дикий манник ради зерна и пряли лесную шерсть из долгих сосновых иголок.

Такое в Динане отродясь понимали - ценили, иначе говоря: когда ты взваливаешь на себя то, что иным-другим не нужно, и тянешь на себе воз всю твою жизнь, передавая по наследству. А если и когда лишнее скопишь - выдумывай и исполняй личную царственную прихоть.

Учение потомка набольшей матери рода Сидны (Александры) ба-Эле в столице лесных земель был такой насущной прихотью: не сидеть же даровитому баловню в печном углу, за бабкину юбку держась. Тем паче разновидными талантами Хесу ба-Иоше нимало не обделил.

Заново сплетая в полусне семейное предание, Та-Циан явственно слышала голос прабабки, хрипловатый, с лёгкой горечью и густой, как мёд из борти. Во взрослости ей такого пробовать не доводилось.

А взрослой она стала, еле достигнув пяти лет.

Но сначала они поженились "убёгом", её отец и мама. В этой истории причудливо соединились новое и старое время, как заключили бы в Европе: талантливый и богатый простолюдин, бедная, но гордая профессорская дочка, родня, которая восстала против союза.

Всё было так, но совсем иначе. Благотворение всегда лишь отчасти благо: и лоб, как говорится, под бритву подставляй (какой-то замшелый армейский обычай), и бесплатно лишь слушание курсов, а за столичную квартиру в городе Эрк-Тамир плати, если не желаешь для себя вонючей казармы с загонами на двадцать голов. Да, с другой стороны, и военное профессорство, если ты прирождённая штатская кость, немногого стоит. Титулами высокий род Стуре прирастал негусто, самый первый был получен родоначальником за способ высокой печати, позволяющий делать оттиски на некрепкой "болотной бумаге", из камыша и осоки. Так называемый заслуженный дворянин - одержал крупную победу над невежеством. Его потомки пополняли фамильную библиотеку, числились в "библиотечных" и "университетских" дворянах, уже потомственных, учили и учились сами.

Лишней монеты у них никогда и ни с какой стороны не водилось: оттого семья и пускала на квартиру, благо обширна, - постояльцев из числа учеников. Те, кто платил регулярно по календарю, считались благодетелями.

Молодой Эно (по-библейски Энох) был, в таком случае, благодетелем из благодетелей. Платил новенькими ассигнациями прямо со станка, будто казначейство ограбил. Соблюдал не только день, но и час, когда вручал очередную тугую пачку в руки младшей дочери, Иды, Идены - руки их на мгновение соприкасались, и пробегала некая жгучая искра. Так позже делилась впечатлениями матушка - тривиально, да что взять с сельской учительницы, кем она заделалась от скуки.

"Он и в самом деле был красавец из красавцев, младенческая память в том тебя не обманула, - продолжала инья Идена. - Не чета мне, пепельно-серой утице славяно-скандинавских корней, каких, думаю, только на давней родине и считают приглядными. Сияющий блондин, волос чуть вьётся, глаза синеют грозовой тучей, губы алые, словно покусывает их всё время для пущей красы, как одни лишь девицы делают. Подбородок узкий, с ямочкой; нос прям, с небольшой горбинкой; брови вразлёт и почти сходятся на переносице - персидская миниатюра, и только! И кожа у него тогда, до Степи, была цветом как топлёные сливки. А самое главное - талантлив как бес! Отец меня за долгие годы работы выучил, как отделять золото от слюды и пустой породы. На красивую вывеску я была приучена не смотреть, разве что краем глаза. Но ведь отец, испытанный в учебных боях, тоже был очарован. Что его романо-германские языки, что арабский, фарси и бенгали, что прикладная математика у других военспецов... Твоего отца, как позже и тебя, для проформы готовили в военные переводчики. База была вначале у всех будущих офицеров одна, оттого ко всем тамошним наукам имели касательство. Да тебе, полагаю, неинтересно".