Так что враг в случае Идриса - не совсем подходящая этикетка. Возможно - слово из моего личного лексикона: враг - тот, кто способен очень многое подарить. То же, что у апостола Павла жало в плоть, - уточнила Та-Циан. - Овод из книги Этель Лилиан Войнич. Будоражащая докука. Род болезни, против которой надо постоянно вырабатывать антитела. Талантливый соперник, что не позволяет твоей кархе заржаветь. Однако все эти неплохие качества Барса грозили измельчать и расточиться по пустякам. К чему нам было погрязать в сплетнях, пикировке и брызгах словесного яда?

("Особенно если Идрис уверился, что я - не правительство, а куда больше. Люди Зеркала узнают друг друга по запаху - им такое привычно, ибо приспособились воевать на всех возможных сторонах".)

- Иначе говоря, узел, что едва начал завязываться, стоило бы рассечь немедленно, - тем временем говорила она. - Оттого я, едва вынув свою руку из чужой хватки, спросила:

- Это ведь Ирбиса боялся повстречать мой Пастырь? Белоснежный Барс царит на долготравной равнине, Матёрый Волк в горах. Братьям, старшему и младшему, хотелось переменить выпавшую им долю.

Позже я объясню всю абракадабру, возникшую по наитию, как всё хорошее. Но в тот миг понимала лишь одно. Я создаю криптограмму или иероглиф, как бы сосуд для смыслов, которые произносящий и слушающий хотели скрыть от самих себя. Что снежный барс зовётся ирбисом и есть такая марка компьютеров, вы знаете. А что денгиль или дженгиль - это "длинный, долгий", может сообразить Рене - все тюркские языки похожи. Сравнение с Каином и Авелем целиком лежит на моей совести, но расшифровка всего упомянутого - на Идрисе.

Поэтому он не стал ни с кем беседовать и, очевидно, задумался, судя по тому, как поигрывал столовым прибором. В Степи быстро привыкаешь к тому, что здесь практически нет вилок и многовато ножей: ничего нельзя сказать надвое, как делает чья-то бабушка, и решать приходится сразу и навсегда. Типа сказал - как отрезал. И никаких тебе развилок бифуркации.

Словом, когда веселье начало выдыхаться и народ рассредоточился по окрестностям, Идрис поймал меня - да я и не убегала, собственно, просто искала, где в окрестностях атмосфера посвежее, - и спросил, глядя чётко поверх моей головы:

- Много ли ты знаешь о моём брате, аба Таригат?

- Что он был - причём от тебя самого, иль-кахан. Согласись, вряд ли со мной здесь откровенничают, - ответила я.

Надо заметить, что "аба" - дословно "старшая сестра", обращение не столько точное, сколько почётное. А тогда как высоко ни величай собеседника, всё незамедлительно к тебе вернётся - отражением в зеркальном стекле.

- Но ты любопытна, кахана, - продолжал Идрис наполовину утвердительно.

- Куда менее иных прочих, - ответила я с равнодушным видом.

- Достойное поведение, - кивнул он.

В чём смысл приведенного диалога? Когда ты стремишься выложить некую - не то чтобы тайну, но трудное знание, а тебе не идут навстречу, это побуждает настаивать. Равнодушный подобен в меру увлажнённой почве: принимает ливень охотно, хотя без жадности.

Нить за нитью, узел за узлом я вытянула и распутала пряжу. Стоило бы испугаться, насколько удачно я попалась в сети: хотя и тут можно пристегнуть более или менее рациональное толкование. Могло быть совпадение случайностей. Но скорее - сама Сухая Степь тысячью глаз следила и вела меня туда, куда ей надо. Я приняла исхоженный путь, которым пользовался мой возлюбленный, чтобы навещать близких; круги перекочёвок не менялись столетиями; а поскольку в Эро земля обладает начаточным разумом, безымянная путница оказалась полностью в её воле. Воля эта пожелала встречи и создала перекрёсток, к которому приманила всех действующих лиц. Удивительнее всего, что дело тянулось так долго: однодневкам, кои суть люди, свойственно мельтешить и суетиться. Лишь мельницы богов неторопливы.

Вот такие мои разъяснения, пожалуй, добавляют лишней мути, ну и ладно.

А теперь - о том, что я постепенно вытянула из новоявленного родича, благо Валиулла не препятствовал нашим рандеву: как я думала вначале, предполагая передать меня по эстафете безнадёжно холостому шурину. Немудрено: я проигрывала эроским дамам по всем параметрам. Кроме одного, о котором не стоило никому сообщать: я была вечной, как бацилла внутри известковой капсулы, и давно о том догадывалась. В том смысле, что если мне понадобилось умереть, то кому-то стоило бы хорошенько о том позаботиться.

Выезжали на встречи мы верхами и в сопровождении каждый - своего отряда кешиков: его лучники и мои сабельщики. Находили приятного вида лужайку, где прорастали не одни камни, приказывали спутникам разжечь костёр (знак стоянки, неизбежный, несмотря на любую жару), садились на корточки друг напротив друга и в отдалении от сторожей. Иногда раскуривали одну трубку на двоих и передавали её из рук в руки - ритуал только для данной ситуации, оба были некурящие. Разве что насуат временами жевали - такие листья, вроде местного бетеля, смешанного с негашёной известью, и так же красят рот и губы в алый оттенок. Это когда приходилось долго не спать у колыбели или во время ночных перегонов; но не прямо сейчас. Мы и без того были чуточку под хмельком друг от друга: слепота потворствует более интимным ласкам. И хотя жилы такое выматывало из обоих изрядно, общаться со Снежным Барсом без перерыва можно было часами.

Короче говоря, Идрис продавал мне сначала известное всем, позже - негромкие семейные секреты, делая из них своего рода ловушку. Однако я неплохо умела заглядывать за ширмы и покупать дорогое задёшево: мы явно друг друга стоили. Тайны открывались мне палец за пальцем, как говорят в Динане о вещах, которые крепко сжимают в кулаке: живом воробышке или эфесе шпаги.

Они в самом деле оказались единокровными братьями: Джен - старший, Идрис - младше одним-двумя годами. Как часто бывает в Степи, - от разных матерей. Как бывает не так уж редко - старший лелеял младшего и более немощного, пока обоих поочерёдно не забрал мужской мир. Младший из вывернутой наизнанку благодарности вечно забирал верх над старшим.

Первый брак был заключен по сговору и расчёту родителей - с тем, чтобы родились хорошие дети. Снежный Барс появился на свет от пылкой любви. "Нельзя было такое допускать, - пояснял Идрис. - Взаимная страсть отца и матери - дурное наследство для потомков. Денгиль, благодаря слиянию малых капель Древней Крови, был удачей во всём, кроме одного: в душе у него поселилось томление. Истинное жаждет соединиться с таким же истинным - ценой чего угодно вплоть до самой смерти. Но и такое положение вещей было правильным".

("Тут я всякий раз вспоминаю судьбу моего Эно. Имя, сходное с Идрисовым, тяга - Дженова: вопреки рассудку и расчётам отыскать свою половину от Древних, зачать, дождаться, изменить себя - и уйти. Хотя вот мой собственный любовник как раз не дождался".)

Итак, любовь отца и матери самого Идриса захлестнула всё расчёты. "Хафисат была прекрасна, как Ракель, и так же мало пригодна к вынашиванию, - пояснил он, - но не это оказалось главной бедой. Отец не послушал советов, и мне досталась не капля истины, но целое озеро, скрытое в наследственной материи. И недуг, который был воздаянием за чужую дерзость".

- Язык шибко образный, я понимаю, - пояснила Та-Циан. - Я на всякий случай пытаюсь воспроизвести стиль и не упустить нюансов. Речь идёт о том, что желаемые доминантные гены, которые следовало пробудить в потомстве, в случае Джена уравновесили друг друга. Идрису же пришлось поневоле платить: с редкостными дарами тела и души, которые он получил от матери, намертво сцепился ген глазной слепоты. Но само тело было на свой лад зрячим, душа - провидческой, лицо и осанка казались самим совершенством. К тому же годы его практически не брали. Стоило ли платить такую цену - вопрос не к Идрису: то, чего нет, ценишь больше того, что есть.

- С одного того оба и ссорились, - спросил Рене со странной риторической интонацией. - Один пытался утешить другого, а другой не хотел утешиться и подчиниться, потому что это оскорбляло. И нередко давал волю ненависти.