- Мы, кажется, забыли о вашем десерте, - проговорила она вслух. - Я не имею в виду калории, частично пропущенные через мой организм.
- Так за чем дело стало? - воскликнул Дезире. - Мы все слух и повиновение.
- Дези, ты бы сначала кофе соорудил, - с лёгким укором произнёс Рене. - Судя по виду госпожи, у него неплохие кроветворные способности. Хотя наука этого никак не подтверждает.
Через небольшое время та-Циан в самом деле изобразила из себя Шехеразаду.
- Так о чём я? Говорилось о моём ренегатстве - переходе на сторону другой религии, если считать ею саму Оддисену. О бунте. О бегстве. Любопытно мне, как даже имеющий семьдесят семь пядей во лбу сумеет укрыться от ветра, которым он дышит и который сам дышит везде, где захочет. Даже в Стране Эро, где, по достоверным сведениям, лишь один город, зато большой и вполне цивилизованный - пресловутая Роза Мира с её небоскрёбами и многорядным движением на улицах, Мекка плюс Медина туристов, а всё остальное - кочевья и перекочёвки.
Нет. Я не сумела бы уйти без ведома легенов, но могла попросить высоких не следить за мной. Могла пройти, куда мне надо, и под землёй: расчищенные туннели доходили до стен тайного укрытия. Но я поднялась наверх в сопровождении оставшегося побратима. В последние дни Керм следовал за мной неотступно.
"И уже тогда догадывался, что происходило с моими мужчинами, в отличие от меня самой, - думала Та-Циан, бросая своим пелеситам очередную приваду. - Хотя за полным раскрытием тайны понадобилось паломничать в Рутен".
- Чего я хотела? Отгородиться ото всех, как делают царственные вдовы. Облачиться в траур души и тела. Выждать наедине с собой, прежде чем ступить на ночную дорогу, которой так устрашился Джен напоследок.
Аньда провожал меня до самого потайного убежища, потому что его он не выдал бы никому, даже старшему из легенов. Почему - узнаете чуть позже. Да и выдавать оказалось нечего: уже пройдя внутрь камина и наполовину укрывшись за подвижной стеной, я подожгла фитиль, ведущий к заряду. Шпур, узкая скважина в теле скалы, был просверлен заранее самим Дженгилем. Да, помимо прочего, Керм должен был увести мою кобылу: не оставлять же было хорошую лошадь бродить где попало.
Главная Дженова ухоронка изменилась мало: так же нависал потолок, так же слегка пахло сероводородом. На завитках каменной мебели ни пылинки, от пола исходит внесезонное тепло, вода в чаше налита с краями. Некто заранее навёл порядок на складе, поставил несколько безделушек на выступ, служащий столом, выложил на видное место свечу в подсвечнике, огниво и светодиодную лампу в виде полусферы: чтобы зажечь, достаточно было нажать на широкий прозрачный колпак. И вот что еще: рядом с нею лежала книга, написанная на полузабытом мною арабском. Старинные стихи...
Меня здесь ждали. Дженгиль не напрасно перекодировал замок: он уже тогда собирался уйти. До убийства побратима. Не желая развязывать ещё и этот узел, хотя пришлось.
А заботился он не об одной мне. Не так скоро, но я поняла, почему. Моё подспудное желание и хотение Дженгиля, выраженное в словах, соединились в момент, когда мы с ним играли на жизнь и смерть, когда все земные вероятности танцевали на острие ножа. Наверное, оттого мы и подписали приговор одинаковой крылатой латынью.
Это была моя воля. Как и предрекал Хорт, безрассудно, поперёк любых установлений, в миг, когда рушилось всё, что было мне дорого, и душа моя нигде не находила опоры, и сама я думала лишь о том, чтобы уйти из-под любого крова и от любой защиты, - я зачала ребёнка. Суда по тому, что он укоренился и жил, то была дочь. На сей раз настоящая.
Стало ли это для меня потрясением? Нисколько. Плоть знает о таком раньше, чем разум хотя бы начинает догадываться. Я охотно погрузилась в рутину: спала сколько хотелось, готовила еду из здешних сублимированных сухарей, меняла постельное бельё, содержала себя в чистоте. Как пишут учёные, жизненный ритм под землёй замедляется - доказательство нашей инопланетности. Или того, что Земля со временем усохла, как апельсин, и вращается относительно быстрее. Также я по многу раз наведывалась в кладовые и разбирала, перетасовывала запасы: каждый найденный предмет был обыденным открытием. Думаю, в темноте и тишине вещи охотнее раскрывают свою суть. К тому, кто не напрягает рассудок, понимание приходит само.
Никогда не любила покоя, но этот приняла охотно: он мог научить. Книга тоже. Естественно, в первый же день я погрузилась в классические стихи. Без словаря, распутывая контекст. Арабское узорное письмо похоже на иврит тем, что там нет гласных букв. И в корне отличается от него, потому что нет и согласных букв, обычных для слогового письма, - то, что там имеется, именуется харф и более сходно с древнегреческой морой. Есть три употребительных гласных фонемы и три варианта каждого харфа, но какой бы ты ни выбрал - тебе придётся петь его, словно стихи. И смысл текста оттого становится непривычно глубок и многослоен.
Вот такую шараду мне приходилось разгадывать в качестве добровольного послушания. Тишина, в которой каждая падающая капля звучит аккордом хрустальной челесты, строки, что расшифровывают сами себя, твой собственный голос, что отдаётся от всех шести сторон твоего света.
Забытая поговорка, что всплыла из окружавшего меня небытия: "Мора и мара дают миру меру". В старину её употребляли, чтобы описать бытийственность и небытийственность, пребывающие в одном флаконе. Ойкумена есть нечто сущее, но форма, в которой она днесь пребывает, не более чем каприз и ложь, которыми нас потчуют. Однако просодия и любой вид истинного искусства, в котором её используют, проясняют сущность мироздания путём упорядочения последнего.
Какова философия? И любая фраза книги порождала подобный всплеск. Немудрено, что я слегка тронулась умом и наяву созерцала инобытие: мириад возможностей, сплетение прядей. Каждая из них знаменовала вселенную, возникшую из мелкого изменения, и распутать коллизию в одной пряди можно было, решив аналогичную задачу в какой-нибудь другой. Вначале это были сны - иного человека они бы устрашили тем, что шли вразрез с обычными представлениями о добре и зле, красоте и уродстве, возможном и небывалом. Но не меня: я понимала их как зов чего-то давным-давно и как следует позабытого, колыбель, где пребывают младенцы. Как отраду.
("Один рутенский монах поясняет, как отшельничий затвор действует на его собратьев, проходящих через искус. В состоянии сенсорной депривации каждый из них встречается лицом к лицу со своим ничтожеством, пустотой и греховностью, нередко вопит от ужаса, иногда сходит с ума. Наверное, мои грехи сплелись с моей личностью так органично, что я приняла их как нечто естественное, как свою природу, погребённую под слоем предрассудков, но всё-таки не очень далеко. Я за всю свою жизнь не испытала ни одного сколько-нибудь длительного душевного угрызения - даже тогда, когда оно возникло бы у любого. Принимала к сведению и пыталась, как умела, заштопать прореху в бытии".)
Та-Циан усмехнулась своим мыслям и продолжила:
- После снов настали голоса: в пещерном лабиринте обитали мёртвые, которые не придавали значения своей смерти. Существа, для которых не было собой разницы между тем или иным способом существования. Между твоим и моим, "Я", "Ты" и "Оно". Между смертью и жизнью. Возможно, они говорили даже не со мной, а с той, кого я укрывала в себе. Она кормилась от моей плоти; я поглощала камень. Томас Манн в романе "Избранник" упоминает о некоем молоке земли, выделившемся из твёрдой почвы. Оно спасло жизнь великого грешника, когда он предался покаянию на крошечном, негодном для жизни островке. Я не раз проводила такую параллель, хотя что до возможностей выжить - их у меня по сравнению с героем было больше стократ. С другой стороны, он был рождён единоутробными сестрой и братом и в юности оплошно женился на матери - я же всего-навсего переспала с побратимом, и то буквально. Герой начинал клириком, последовательно низвёл себя до состояния солдата, супруга, отца и мелкого животного, в награду возвысился до Папы Римского - мои взлёты и падения были не настолько рельефны. Сходство было, положим, бесспорным, но первые две стадии для меня миновались, в третьей я была не отцом, а матерью, последняя выглядела куда как сомнительно. Магистр - только звучит громко, а по сути...
