Ещё один плод разнообразных и не вполне трезвых раздумий. Первое время я полагала выносить родить и выкормить дитя здесь, в уютном каменном лоне, чьи возможности казались неисчерпаемыми. Снова бросание жребия, но отчасти известность против неизвестности: бросать вызов непонятному лучше, когда ты не рискуешь никем помимо себя. Однако что ждало мою девочку здесь, помимо ущерба? К тому же я знала, что дети подземелий часто слепнут, будучи выведены на яркий дневной свет.

"Правда, но не вся правда и явно не только правда, - усмехнулась Та-Циан. - Моя дочь не осталась бы одинокой, перейдя на иную, незнаемую сторону бытия. Как нам с ней пояснили, это была бы не совсем смерть - в узком человеческом понимании, - но приобщение к роду, который живёт вечно. И мне - нет, нам, ибо я была неотделима от моей дочери, - показали, как это выглядит. Прекрасные мужчины и женщины; рядом с ними почти нет детей, но имеется некий третий пол, соединивший в себе лучшее из крайностей. Единая раса, но много более разнообразная внутри себя самой, чем известная нам триада: кожа всех оттенков смуглоты, волосы цвета белого, вороного, зелёного или червонного золота, глаза под тёмными "союзными" бровями - длинные, как лист ивы, и переливчатые. Все не столько одеты, сколько задрапированы и не стыдятся наготы, сквозящей изо всех прорех. А вокруг - неяркое солнце и бесконечные рощи живого гранита, мрамора и базальта. Даже не знаю, как описать то, чему нет примеров в земных - наземных - культурах.

Думаю, это мои незримые собеседники подарили моей девочке её многогранное и воистину сказочное имя: Ра-и-ма. Рима - белая антилопа. Райма - невысокое дерево наподобие тиса, с крепкой древесиной. Раима - природная владычица, которую противостояние заведомо сильнейшему не пугает, но лишь раззадоривает.

А уже она сама - не голосом, но через тайные связи, которыми соединено дитя с родительницей - настояла на том, чтобы взломать уютную раковину и вывести себя на свет".

- Рима или Райма - имя из сказки, такая дриада, - вспомнил Рене.

- Может быть, мне не надрывать голосовые связки, мальчики, вы и так догадаетесь? - сердито ответила Та-Циан.

Далее мог бы последовать примерно такой обмен репликами: "Нет-нет, рассказывайте, у вас такой замечательный голос. И психические обертоны красивые, правда". - "Спасибо, мальчики, что разрешили. Зачту как доблесть".

На деле она лишь вздохнула поглубже и продолжила:

- Девочка размером с дубовый лист уже обладала разумом и вдобавок умела диктовать матери свою волю. А также наделять бесстрашием. Как-то вдруг я собралась, будто меня что подтолкнуло, и двинулась в путь. Запасы далеко не кончились, тьма за плотной занавесью, которая висела в глубине одной из ниш нисколько не поредела, но у меня на голове был туристический фонарик, за спиной рюкзак с самым необходимым, а в руке - нить Ариадны. Кроме того, я решила, что сначала продвинусь совсем немного, пока не кончится первый моток троса, закреплю его и уйду назад. Можно также провешивать путь, то есть ставить вехи, забивать колья горным молотком. Или вообще не уходить назад, а устраивать ночёвки...

Сейчас это кажется поистине смешным. Джен предвидел за сто фарсахов вперёд, а его логовище находилось у самой границы если не государств, то сфер влияний. И он ведь понимал, что ни к чему умножать опасные сущности. Раз уж я пошла на риск, то достаточно моей решимости перед лицом неизвестного. Прошагав несколько сот метров, по правде говоря, извилистых и покрытых ухабами, я увидела впереди узкое пятно света, блистающее как серп молодой луны. Казалось, ничто не мешало вернуться и поразмыслить. Но на самом деле путь назад был для меня отрезан.

Расщелина в склоне горы была укрыта свисающими ветвями. Под ногами были ступени - так выветрилась сама скала, хотя, думаю, люди ей помогли. Далеко внизу расстилала выгоревшую траву сухая безлюдная степь, далеко вверху источало жар неправдоподобно синее, бездонное небо со слепящей точкой на самом верху купола. И я была в этом мире тем, что моя Райма внутри меня. Жемчужной раковиной с плотно стиснутыми створками. Косточкой внутри зрелого плода. Малым дитятей под охраной высших сил.

И вновь я пережила то, что настигло меня в горном Лэне. Чувство истинной родины, земли моего сердца, за которую было заплачено по высшей ставке.

Чего страшился здесь мой Джен? Явно не того, что коротким и лёгким путём к нему придут гости. Пожалуй, не видений и призраков - если и его они посещали. Он ведь был скептик из породы непробиваемых. К тому же он шёл бы один, а я - неся внутри существо, которое полагалось бы оберегать на особицу. И всё-таки полуденный ужас действовал на меня как крепкое вино или наркотик.

Что, если вкратце, ждало меня там, куда я стремилась? Информация Джена мало чем разнилась с тем, что можно почерпнуть из трудов по экономической географии и этнологии: были частности, поданные как бы сквозь зубы, словно он ждал от меня, что я реконструирую по намёкам нечто секретное и запретное к выдаче. (Что я, кстати, и предприняла, но лет через пять.) До тотального разрыва здесь был единственный город, который от нечего делать приходилось считать столицей. Самолёты с официальными лицами и туристами (в Эро, по всей видимости, с трудом отличали первых от вторых) пропускали над плотным слоем облаков, по выделенному специально для них воздушному коридору. Однако на аэродромном поле их ждали неизменное чистое небо и ясный день. Словно расщепилось само время.

А вокруг небоскрёбов Вард-ад-Дуньа неизвестно на какую ширь простирались травянистые равнины и круги племенных перекочёвок. Ими, невидимыми, была расчерчена вся земля, но ни с какой картой в руках и никаким компасом не отследить было эти маршруты. Описания их также были в бумагах Джена, но последние, как я упоминала, напирали больше того на историю с географией плюс язык.

"Да, стоило бы записать в актив знание местных наречий, - подумала я. - Хотя практик в этом всегда даст фору кабинетному писаке, каким была я. На самом деле мы в Динане занимались чем-то подобным реставрации одного из древнеегипетских диалектов на базе литературного коптского. Записей живых эроских речений нам не перепадало лет этак около ста: даже гиды-переводчики пользовались нашим языком куда лучше, чем мы, когда приходилось искать аналогию".

На всякий случай я выждала под ветвями, пересчитала остальные ресурсы. На мне было льняное платье, широкое, чтобы сквозняк отдувал жару от кожи. Головной платок оберегал от солнечного удара, горские сапожки из целого куска шкуры защищали от острого щебня и змеиных укусов. В мешке находилось туго свёрнутое пончо из тончайшей альпаки: проденешь голову - укроет от холода днём, развернёшь во всю длину - уютно выспишься ночью на каких угодно камнях. Впрочем, передвигаются в пустыне как раз при холодном свете луны и звёзд, а в самое пекло отдыхают в тенёчке. В пончо был завёрнут бурдюк из хорошо выделанной кожи, в нём - дневной запас воды. Продуктов я не взяла: не хватало ещё в моей нужде сухари размачивать. Зато из голенища торчал прямой нож с толстой рукояткой, за пазухой был спрятан кривой коготь керамбита, в рюкзаке притаилась сапёрная лопатка, которую при случае легко было превратить в топорик. Первое метать в цель, вторым подрезать под корень, третьим копать яму под костёр и четвёртым рубить для него сучья. Если прибавить ещё огниво, которым мы с моими всадниками наловчились заменять недолговечные спички-зажигалки, и редкий гребень, между зубцов которого иногда пролетали искры, то я была практически обеспечена пищей, и даже неплохо приготовленной. С водой было куда хуже: сверху она не лилась, колодцы умело маскировались, а русла рек большую часть года пересыхали: их питала талая вода с гор. Или менялись так прихотливо, что не могла отразить никакая топографическая съёмка.

Хотя ведь, с другой стороны, здесь стояла весна? В этом я вовсе не была уверена. Электроника под землёй почти сразу перестала работать, суточный ритм, скорее всего, удлинился, пространственное представление исказилось... "Прежде всего необходимо найти воду, - сказала себе я. - Идти по её следам, от источника к источнику. Люди же, когда захотят, отыщут меня сами".