Вошедшие в летопись слова, которыми меня встретили, - сущая правда.

- Ты сделала всё в точности как надо, - произнесла Эррат. - Глаза бы мои на тебя не смотрели.

Она не обманывалась по поводу сценария. Никто из них не обманывался.

Достойная смерть, не зазря и в свой час. Чаши весов уравновесились. Фурии сыты. Овцы целы. И теперь предстоит начать с того места, на котором запнулся Джен.

Я забрала Тергату у Тэйна лишь затем, чтобы сложить её вместе с силтом. Лишних слов не говорилось, но вам, юноши, я поясню. Это снова не значило "пойдите и убейте меня". Но всего лишь "там, куда я намерена уйти, эти знаки власти - меньше чем ничто". И если мой пафосный жест воспринимался отступничеством, как говорил позже кое-кто из Братьев Зеркала, то лишь в том смысле, в каком средневековые короли не ездили с заграничными визитами: владыка земли и есть вся эта земля, и они неразделимы. Власть верховного понтифика обращалась в нуль, если он покидал Рим более чем на день.

А на сколько времени я оставляла Динан с его горами и равнинами - не мог сказать никто.

XIV. ИДОЛЫ ПЕЩЕР. Окончание

Спросонья женщина уловила в воздухе нечто парадоксальное. Запах тонкой крестьянской лепёшки, какими принято брать еду из общего котла, но жирной, сладковатой и на дрожжах.

Знаковая пища конца здешней зимы. Висящая на кончике языка подмена самого распространённого из ругательств. Называется блины.

- Ой, блин, - послушно ругнулась Та-Циан. - Это же ребятишки тесто на ночь затворили. По правилам забытого древнего искусства. То-то с вечера едким попахивало.

Никаких саф-моментов: раскрошили и замочили в молоке серый брусочек, чуть погодя замесили в кастрюле мучную подболтку, довели до состояния полужидкой грязи с пузырями, которые, дойдя до поверхности, лопаются. И вот теперь стащили с антресоли парочку древних чугунных сковород, почерневших от масла: Татьяна Афанасьева дочь хранила как память о бабке, её преемница - в качестве орудия самообороны. И пекут вовсю - на блюде уже выросла целая стопка.

- Рень, вы с Дези разве такое потребляете?

Оба отвернулись от плиты. Рене сжимал в руке половник, с которого на пол капало тесто, Дезире - сковороду, откуда соскальзывал в небытие очередной плоский шедевр.

- А? Нет, это для госпожи, - церемонно ответил Дези, свободной рукой подхватывая раскалённый лопух прямо в воздухе.

- Масленица кончается, - пояснил Рене, обтирая половник внезапно возникшим лоскутом. - А какие проводы зимы без блинов?

- Чудики. Сегодня ведь самое начало поста. Вчера зиму жгли и пепел по ветру рассеивали.

- Мы считаем - не беда, - ответил Дезире. - Наесться можно как во здравие, так и за упокой.

- Дезь! - шикнул на него товарищ.

- Да нет, верно, - усмехнулась Та-Циан. - Давно ведь перегорело. А что я ради вас переворошила золу - так это для вас элитный корм, мне же ничего такого особенного. Лучше объясните, каким местом вы думали: я вам что - блиноглотательная машина?

- Да мы, бывает, тоже берём кусок-другой с общего стола: чего только не сделаешь за компанию, - ответил Рене. - Только у людей для еды бывают отдельные вход и выход, а у нас один-единственный на все случаи жизни. В общем, справимся. А всякие остатки можно Христа ради скормить. Нищеньким, голубкам, собачкам.

- Ну как можно переводить добро! - напоказ возмутилась Та-Циан. - Лучше пожертвовать собой. Надеюсь, ваш нынешний эксперимент худо-бедно удался. И да, разумеется, я не прочь с вами поделиться, но не изначальным продуктом, а творчески переработанным. Раз уж у вас желудки наполовину атрофировались. Кстати, вы не можете поперхнуться куском по нечаянности?

- Не грозит, - объяснил он. - У нас пищевод и дыхательное горло отдельные. И задохнуться от заложенного носа нам не грозит, как обычным зверикам: мы совсем не простужаемся, и дышать нам не обязательно.

- А как же. Совершенство природы, - хмыкнула Та-Циан.

Конечно, Рене сбегал в ближний магазин за сметаной, принёс какую-то особенную малокалорийную ряженку со сливками - чтобы внутрь легче проскакивало. Опять же баловень Дезька не любит вкус холестериновых бляшек...

- Какие у меня бляшки! - возмутилась Та-Циан. - Да у меня давление лучше космонавтского!

Так и провели день - получая разнообразные удовольствия, а для пикантности перемежая их с мелкими неприятностями вроде мытья грязных мисок (Та-Циан) и беганья друг за другом по коридору с лопаткой для переворачивания оладий (отроки).

Та-Циан, по её собственному выражению, вкушала полной ложкой православные духовные ценности. Рене философствовал:

- Весна, во всей природе сплошь юные силы бурлят, а тебя заставляют брать свои собственные измором. Как-то неправильно получается.

- Что касаемо природы, - заметил Дезире, - люди только и делают, что пытаются от неё отчураться. Будто сами не из глины сделаны. Сперва загнули салазки животному и растительному миру, а теперь хватились подлечивать язвы и поворачивать течение вспять. Но по-прежнему любую пакость в себе объявляют наследием дурного, скотского своего происхождения, то есть природой, и вытравляют. Вот бы себя самих истребили как ошибку или неудачную ветвь эволюции - и то куда как лучше.

- Ты так красноречив, что прямо не узнать, - сыронизировал его товарищ.

"И так рассуждаешь, словно и не ты приложил руку (вернее, клыкастый ротик) к последнему феномену".

Дезире услыхал мысль хозяйки:

- Наши кровопускания никого не приканчивают сразу. Мы бы и вообще рады были бы обратить кого-нибудь по писаному правилу, но там же совсем нет сырья. Избавление от микробов называется стерилизацией, а не убийством и уничтожением. Им мешают размножаться - а однодневкам и того хватит.

- По-вашему, мы однодневки?

- Вы, госпожа? Как можно, - смутился прямодушный Рене.

- Ну, или болезнь природы - судя по тому, что вы употребляете медицинскую терминологию.

- Куда как близко, - кивнул он.

- И, получается, от ваших махинаций страдает плодородие?

- Плодливость, - Дезире широко раскрыл невинные глаза. - Говорите, я изобрёл неологизм? Даже и не так. Человечество не будет сильно уменьшаться в количестве: правильные матери будут зачинать от правильных мужчин и рождать правильных детей, на которых стерилизация не подействует.

("Правильных. Истинных? Он нарочно проговаривается, как раньше я сама? Я и мальчишки обманываем друг друга, так сказать, крест-накрест?")

- Знаете, госпожа, я читал, - снова вмешался Рене. - Природа есть воплощение Святого Духа. Она пытается себя защитить от эгоистического размножения людей. Потому что человек вытесняет собой то, что должен поддерживать и выращивать. Устроился в природе так, что продвигает одного себя. Сама природа оберегает свой приплод, но не благоговеет перед ним подобно человеку.

- Люди на самом деле никогда не ценят своих младших, - уточнил Рене. - Только и делают, что вяжут по рукам и ногам и вбивают в них всякие комплексы. Помнишь ту умницу-психотерапевта, что она говорила? Нет никого без душевной травмы, полученной в детстве.

- Наверное, вы имеете в виду наше благоговение перед самой способностью чадородия? - спросила Та-Циан. Углубляться в дискуссию ей не хотелось: сама она не думала над вопросом, потому что наблюдала всё как есть. - Природа равнодушна к вопросам жизни и нежизни. Иногда кажется, что она попросту позволяет себя убить - в своём потомстве и вообще.

("Или её истинный облик нечеловечен и бесчеловечен, и лишь до поры до времени она творит из себя сад? - сказала она себе. - Пустыня, где двуногий пришелец гибнет в первый же раскалённый, как горнило, день или нежданно морозную ночь, полна жизни. В вечных льдах, где воздух замерзает, вылетая из ноздрей, и не успевает растаять, вернувшись в лёгкие, кишмя-кишат микроорганизмы. Подземная поверхность Земли, пригодная для жизни, куда больше наземной, хотя об этом не знают. Циркулирует множество слухов о туннелях, соединяющих континенты, о глубинных корнях великих цивилизаций (это куда более логично и требует меньше фантдопущений, чем легенда о космических пришельцах), о том, что само человечество зародилось в гигантских полостях карстов. Но не будем о том судить. Сейчас мне понадобится не истина, но слабый её аромат".)