- Как так? - спросил Дезире.- Но ведь ваши подчинённые считали, что сражаются за истину и должны вербовать ей сторонников?
Та-Циан укоризненно покачала головой:
- У нас не говорят: "Наше дело правое, мы победим". Не делят население на хороших и плохих парней. В Динане принято считать, что коли ты вошёл сам или тебя вбросило в игру, так надо действовать чётко по правилам, а иначе нет смысла. Ведь игра - то, чем и ради чего спасётся мир, и самая главная жизненная ценность: потому что никакие призы не способны подменить собой ритуал. Потому что враги в игре поневоле благородны, друзья самоотверженны, и никого не изгоняют по причине "ты не холоден и не горяч, но тёпел".
- Но ведь вы могли отпустить их восвояси, - вмешался Рене. - Я думал...
- Свой подножный хлеб ты как отпускаешь? - усмехнулась женщина. - Восвояси или по водам, чтобы его прибыло? Мы были не такие дурни, чтобы умножать число прилежных и добропорядочных врагов.
А та ночь... Та последняя ночь...
Нет, не было ничего, что бы могло поразить вас насмерть. Конечно, когда руки завязаны над головой, так что и волос на голове не расчешешь, а на ногах путы, как у жеребца в ночном, - сделал шажок и пал на колени, - тогда остаётся одно: подчиниться своей женщине. Но это были внешние жесты, фиалы, в которых, словно зелёная горечь полыни, плескалось священное безумие. Самое простое движение поднимало внутри бурю, что вмиг достигала кончиков пальцев, и лёгкое касание ногтя обжигало, словно бритвенный порез.
Наверное, мы стремились исчерпать себя, чтобы ничего не оставить на завтра. Никаких сил для того, что предстояло нам обоим.
Бесполезные старания. Меня, по крайней мере, ничто не могло сокрушить.
Что говорилось на совещании равных? Снова не могу передать в точности. Атмосфера казалась... такой доверительной, что ли. Будто сообщники взвешивают аргументы за чашкой чая, понимаете? Слова обвинений были справедливы, ответы Дженгиля - кратки, держался он с достоинством того, кто видит перед глазами последний окоём, за которым, как в древности, круто обрывается земной диск. Выглядел он... Да почти как всегда: сам слегка потускнел, но в глазах со вчерашней ночи поселилось колючее голубоватое сияние. Что до меня - я словно в рот воды набрала и проглотила тот самый аршин, о котором давным-давно толковала Эррат.
Итак, протокол Совета был составлен и подписан. Решение суда уточнено и выведено каллиграфическим почерком: наиболее важные бумаги мы не доверяем современной технике.
Магистр для чести может участвовать в Совете, а может и не участвовать. Собственно, причины личного свойства не играют никакой роли.
Но уж если он присутствует - заверить смертный приговор с него потребуется. И, возможно, ужесточить. Или смягчить. Потому что Совет обязан действовать по правилу, а магистерское дело - создавать прецедент. Всё могут короли - иначе с какой стати их вообще держат?
Документ поднесли мне для ознакомления, а потом не торопясь передавали по кругу. "Est dignus morte" - и подпись. "Est dignus morte" - и закорючка. Восемь раз подряд. И - о Терги, обвиняемый ведь тоже расписался. С пометкой - "Hoc est in votis" - "Это и моё желание".
Иными словами, я, почти не глядя, нанесла свой витиеватый росчерк, как бы итожа остальные. Но имея в виду иной оттенок смысла.
Не повинен смерти, как цесаревич Алексей, а достоин. Латынь позволяла такую интерпретацию.
Оддисена не держит наёмных палачей. Им бы не нашлось дела. Процедура сложения кольца и оборачивания клинка - в идеале самоубийство чужими руками. На совете мы обсуждали даже не что, а кому и как исполнять заведомо понятное всем решение.
Обычно ставят двоих, которые выматывают осуждённого по очереди. Им вручают клинок, который слышал клятву, ему - любой другой, как правило, не худший первого. Искусство, требуемое для того, чтобы разыграть спектакль, необходимо незаурядное, ему учат с первых дней в Братстве. Почти как харакири в самурайских семьях. Обречённый не имеет права держаться истуканом и подставлять горло; не должен тяжело ранить исполнителя; также первому нет смысла выматывать второго или вторых - чистой смерти может не получиться. Те, кто забирает его земную жизнь, стараются дать ему выложиться и покрасоваться напоследок.
Разумеется, кому брать Тергату - об этом рассуждали не при Дженгиле, того сразу увели. Сразу вызвался Тейнрелл как наиболее мощный из нас. И, пожалуй, наиболее равнодушный. Что они с Дженом и Кергом некая смутная родня, ходили слухи, но в Динане такому никто не удивляется.
Что до второй кандидатуры - настала пауза. И тогда я вмешалась:
- Мы делаем не то. Тергата - моя карха-гран.
- Это клятвенный клинок домана Дженгиля, - возразил Кергелен. - Лишь оттого мы и взяли её от вас. Возможно, он не имел права её передаривать, но на то, что не запрещёно, иногда приходится закрывать глаза.
- Отдали законно, отняли тайком, - я кивнула. - Тогда я вновь заявляю права на саблю. А по правилам это или не совсем - неважно. Здесь и сейчас нарушена добрая их половина.
И когда на меня стали этак нехорошо коситься, прибавила:
- Я всё-таки магистр по вашему слову. И мне надо точно знать, что мой супруг умер, иначе всю жизнь будут ненарочные мысли грызть. Не смущайся, друг Тэйн: с твоей-то силой мне будет одно дело - рядом постоять.
И что вам в этом? В былые времена уход высокого играли прямо здесь, на чёрно-белом шахматном полу. Оттого природное стекло, отполированное мастерами, сделалось чуть матовым. Но поскольку никто из сидящих даже не привстал с места - о Тергах я даже не говорю, - мы двое вышли.
То, что случилось дальше с нами тремя, преломилось в сознании рассказчиков; возможно, были и равноправно существующие варианты бытия. Возможно, бились о заклад я и Тэйн, и погиб тоже Тэйн. Джен умер от не такой уж и тяжёлой раны, истекая кровью. Джену отрубил голову Каорен, после чего ушёл сам. Мы с моим возлюбленным умерли вместе на манер Ромео и Джульетты...
Тогда моего мужа недалеко увели от порога залы: в один из тупиков, отходящих от колоннады. Увидев, как мы подошли, его охрана удалилась, Тэйн вручил ему свою длинную карху, я было собиралась отдать Тергату...
- Нет, - сказала я. - Чуть погодя.
Потому что тот острый стальной блеск, который я заметила, ударил мне в сердце.
- Ахилл и Пентесилея, - сказала я. - Женщина - воин, мужчина - для утехи воина.
И коснулась кархой-гран другого клинка, вызывая на бой.
И снова говорю вам: нет. С нашим мастерством мы попросту не могли причинить друг другу ничего более глубокой царапины. Но я забрала у Джена немалую часть силы и остановилась, повернув саблю рукоятью к Тэйну, чтобы взял уже он. А сам Джен продолжал атаковать Тергату как ни в чём не бывало. Только вот его нынешний соперник был не чета мне: и мощи небывалой, и не ранен нисколько. К тому же вовсе не хотел, чтобы его подменяли. И Джен знал, что уж теперь я и мёртвый побратим удовлетворены полностью. Поэтому когда ему сделалось тяжко дышать, он приоткрылся с левой стороны и еле заметно кивнул. Тергата кольнула под ребро самым остриём, и тотчас же мой смертник упал навзничь, освобождая саблю.
Тэйн вынул из-за пазухи большой платок и хорошенько вытер лезвие. Бросил пегую тряпицу рядом с телом. Негромко произнёс:
- Не подходите, ина магистр. О легене будет кому позаботиться. Карху я вам верну, как только захотите, но не здесь, а при всех наших: как бы надвое не подумали.
То есть - усомнились, кто из нас был последним. Кто убил.
"Надвое", однако, думала я сама: уж такая особенность женской психики. Отчего так мало крови вытекло из ранки - осталась внутри? Почему и остывшее, закостеневшее лицо не казалось мёртвым - только слегка печальным?
Да, я успела попрощаться, хотя не пожелала проводить. Как мне сказали, гробницы высоких доманов, легенов и магистров все находятся здесь, в закоулках лабиринта, и если приходится выносить прах на свет - это обман и могила будет тоже ложная.
