И вот ещё что. Никакого лавкрафтовского эха. Понимаете? Дикие глубины, тьма изо всех углов и далей, безумной красоты льдистые формы, выступающие из стен и сводов, еле слышное веяние воздуха. Но не чувствуется зла, хотя и добра тоже. Будто здесь жилище гигантов, которые были много выше привычной нам нравственности, недоступных вообще любым человеческим понятиям, - и вот они обустроили созданные подземными реками дворцы и замки ради своих нужд.

("Полегче на поворотах, - оборвала себя Та-Циан. - Не наводи слушателей на мысли, в которых далеко не уверена сама. Не занимайся внушением: тебе нужно узнать и подтвердить истину").

- У нас многие верят, - продолжала она менее пафосным тоном, - что потоки, идущие от сердца земли, не слепо растворяют мягкую породу, а промывают себе в ней безопасный путь. Там, в отличие от людских горных разработок, не скапливаются горючие газы, а своды стоят нерушимо. Преувеличение, конечно. Но не полная ложь: ведь вода не стремится к выдуманной цели, она желает просто течь.

- Есть уйма легенд о том, что люди всегда жили под землёй, - шёпотом подумал Рене. - Не только скрывались. И что там до сих пор есть мраморные города, базальтовые дороги и хрустальные сады.

- Штатовский адмирал Бёрд через глубокую дыру в Антарктике видел развитую подземную цивилизацию, - слащаво-мечтательным тоном добавил Дезире.

- Ну, уж это полнейшая чепуха, - фыркнула Та-Циан, - на большой глубине любую полость бы сплющило от тяжести земных масс. Но подземные города существуют до сих пор, а больше того их находят. Наверху дикие горы - а внизу живут разумные создания. В толще камня просверлены крытые дороги - а над ними плещется океан. На перекрёстке циклопических дорог храмы. Кажется, что в них должны молиться неким мрачным божествам, но они подозрительно сходны с эфиопскими резными крестами, выдолбленными в склоне горы.

- И хранят никак не меньше чем копьё сотника Лонгина или скинию Моисееву, - продолжил Дезире.

"Нарочно задирает меня своим показным богохульством, - сказала себе женщина. - Если так, то он очень умён и умеет предвидеть".

- Не их, но нечто куда большее, чем миф, - ответила она спокойно. - Уже там, где мы проходили, было видно, как хаос пронизывается, перемежается порядком. Иногда попадался краткий сегмент невнятного лабиринта или клочок дороги, вымощенной кирпичом: Дженгиль непременно указывал мне на них. Его лицо в свете ксенонового фонаря казалось бледным и отрешённым, куда более молодым, чем в жизни...

- А он собою какой был? - спросил Дези, его любопытствующий тенорок наслоился на низкий голос Та-Циан. - Красивый?

- Дезире!

- Да не цукай ты его, Рене, все мы трое знаем, что это игра в виноватого - невинного, только мне что-то не хочется сейчас в неё вступать.

Та-Циан перевела дух и снова заговорила:

- Да, для меня в те часы был самым красивым мужчиной на белом свете: точёные черты лица, нос - словно ястребиный клюв, изящный тонкогубый рот, переливчатые глаза с узким разрезом... Только не забывайте, что из двоих моих побратимов меня более привлекал Керм.

"Ты умеешь видеть скрытое для других людей, - говорил ей аньда. - И безошибочно тянуться к нему, и овладевать без осечки. Кому не везёт в любви, тот счастлив в игре. Это старинная рутенская пословица, её нередко переворачивают, а в Южном Лэне ещё и добавляют к ней кое-что. Все виды любовей налагают цепи, всё разнообразие игр знаменует свободу. Те, кого ты надеешься отыскать в далёкой стране, будут живой антитезой человеческому закону: сладкие цепи и шёлковые узы им тесны, свобода не холодит души. Всё человечество - подделка под них, но сами они настоящие".

("Забавно. У всех моих мужчин было неладно с причёской: шрам на черепе, седина, пежина, лысина во всю голову. Может быть, это доказывало незаурядность мозгов? Или объясняло, отчего мои личные волосы сделались всеобщим амулетом?")

- Так вы его любили, значит? - настаивал на своём Дези.

- Мальчик, это не относится к сюжету. Главное, мы двигались рядом или один по стопам другого, и тянулось время. Нам пришлось заночевать в одной из природных ниш - я так думаю, Джен устроил так специально, чтобы возбудить, а чуть погодя подавить мою боязнь тёмных пространств. И отчасти - чтобы привязать к себе, защитнику. Вовсе не для секса и не самим сексом. Но ведь он за меня отвечал перед всей Оддисеной, да и тьма была отнюдь не апокалиптической. В ней уже намечалась прозрачность, словно холодный огонь наших фонарей по пути зажигал канделябры сталактитов позади и впереди себя - и такими они оставались.

А потом мы как-то сразу вышли на просторную, идеально круглую площадь, в центре которой был круговой спуск. Ступени были выстроены пологим амфитеатром и напоминали радужку гигантского ока, из зрачка которого струилась вверх уже неподдельная тьма. Только я с младенчества доверяла темноте: она сулила покой, была мягкой, пушистой и плотной на ощупь, страхи и те были какие-то уютные.

Джен сбросил фонарь со лба на горло, стал на верхнюю ступень и протянул мне руку:

- Высокая ина готова к путешествию в центр земли?

Помню, я рассмеялась, но руки не подала. Видите ли, судя по ширине зева и высоте ступеней, там было неглубоко. Или, напротив, где-то шагов через двадцать начинался колодец с отвесными стенами.

- О, - сказал Рене. - И что же там оказалось?

- Площадка грузового лифта, - пояснила Та-Циан под нервный смех обоих слушателей. - Такая же циклопическая, как и остальное. И без сплошной обрешётки - только невысокий бортик по окружности поршня, который плотно ходил по трубе из полированного и как бы оплавленного камня.

А внизу...

Если внимательно прочесть комедию Данте, поймёшь, что нисхождение в ад равно восхождению на гору чистилища - одна ступенчатая пирамида как бы вложена в другую. Там, в самом низу, пришлец, почти касаясь чешуйчатого тела Сатаны, делает странный поворот, описанный Флоренским. Небольшая брошюрка называется "Мнимости в геометрии".

Но это всё умствования. ("Не напрасные, кое-что из них должно плотно улечься в головы моих ребят".)

Мы приземлились между светлых и каких-то струнных колонн, их мраморная белизна звучала арфой. Вышли из клети - вот здесь была и дверь, которую понадобилось толкнуть, когда поршень, пружинисто дрогнув, замер в нижней точке. Под ногами был пол, точно из вулканического стекла вперемежку с горным хрусталём, а впереди столб какого-то необычного света и в нём, друг напротив друга, - статуи на низких постаментах.

Я не преувеличиваю ни насчёт одного, ни насчёт другого. Изваяния Терга и Терги описывали многие: чёрный мужчина привстал, напружинив одну ногу и наполовину согнув в колене другую, готовясь прянуть вперёд и ввысь, женщина из светло-серого мрамора откинулась навзничь, погрузив стан в пелены, коими была закутана, и словно бы растворяясь в них, как в морской пене, из которой изошла. Кого-то оба они поражали совершенством и тонкостью работы, многие видели только абрис, которому фантазия способна придать любые очертания. Не знаю, что видел Джен и чем хотел со мной поделиться, но я была заворожена самой текучестью форм. Глаз никак не хотел сфокусироваться на чём-то одном, и оттого в этой паре виделись все возлюбленные Земли - начиная с Адама и Евы. Хотя, пожалуй, там подразумевалась Лилит. "Я равная тебе - зачем утверждаться в этом" - звучало в каждом, словно бы насмешливом, изгибе женской фигуры. Адам же казался исполнен скорби и несколько патетической ярости.

Такой вот немой диалог на языке тела...

- У высокой ины есть что вложить в Руки Бога? - шепнул мне Джен.

- Достойное обоих? Не знаю, - ответила я так же.

Переговариваться в полный голос не хотелось - вообще нас тянуло помолчать. Но тут я неким особым образом почувствовала на руке перстень с загадкой: как я говорила, до сих пор он вообще не напоминал о себе. Не давил и не въедался в мясо, слегка тянул руку вниз, однако сам не пытался соскользнуть, хоть я с ним и в горячем душе с шампунем мылась, и в открытую воду заходила. Так удачно был сотворён.