Под самый конец он, помню, меня королевской лесничихой обозвал. Из тех, думаю, что мешают охоте на красного зверя. А я Джена - пастушком с волчьей свирелью. Вроде как и логики особой не заметно, только я не любила, когда мне лишний раз напоминают, чьей супруги я родная дочка. А между пастухом и пастырем разница будет подлинней мужской дудки.
Вот Дженгиль и стукнул донцем о столешницу вместо того, чтобы под конец осушить. Недопитое вино едва через край не плеснуло. Я же подняла, выпила остаток и опрокинула бокал себе на ладонь: в смысле что последнее слово за мной. В ямке блеснула алая капелька и протекла струйкой.
И говорю:
- Мне обещали один заклад - я беру другой. Кто свидетельствует?
Каорен тут как тут, разумеется. В каждом чане с суслом затычка.
- Я, - отвечает. - Чего ина Та-Циан желает от домана Дженгиля за танец со сталью?
Разумеется, он всё слышал и понял, причём куда лучше нас самих. Такая вот натура сложная.
- Двух недель его жизни, - отвечаю. - И чтобы никто в мои с ним дела не мешался.
Джен кивнул, подтверждая согласие.
- А каков заклад самой ины?
- Что высокий доман захочет - исполню. Но лишь один раз.
Наш общий приятель только кивнул и говорит:
- Играйте. Здесь и сейчас. Завершение пира достойное.
XII. "ЭТО МОЙ МИР". Продолжение
("Нужно ли говорить мальчишкам, что я нарочно и Джену поставила такое непростое условие, чтобы он бился за победу всерьёз, и себе - чтобы не хотелось вмиг ему сдаться? - сказала себе Та-Циан. - Задремали на самом пафосном месте и даже дышат, что вампирам далеко не свойственно: кажется, сбивают перегрев. Думаю, слова Као насчёт мастеров клинка они запомнили, память у этого народца хорошая, если не вообще безотказная. И что биться им - сродни двойному самоубийству, тоже не запамятовали. Двойной суицид безнадёжно влюблённых в стране Ямато, вот именно").
Но как ни спешили улечься - дневное платье на ночное сменили, аккуратисты такие, посмеялась она в душе. Оба в саванах с рюшечками у горла, что ли? Ради вящей пикантности?
Тогда сами они разделись до рубах - белой у него, цвета королевы Изабеллы - у неё. Клинки сам Каорен принёс из подвала: не сабли, боевые рапиры европейского образца, чтобы создать одинаковое затруднение обоим. Об уроках, которые давал посестре Ной, Као, пожалуй, не знал; но что в показательном бою на саблях Волк куда его круче, убедился не однажды.
("Только вот неумелому случается убить искусника именно потому, что первый нелогичен, второй же скован заученными позициями. Мы с Дженом были тем и другим сразу и каждый - на свой лад".)
Им очистили место у одной из стен, у других публика торопливо менялась местами: молодые мужчины - в первый ряд, их оберегаемые - вглубь помещения.
Некоторое время они кружили, как два коршуна в небе: как бы не решаясь открыться перед другим первому. Наконец, Джен выпал. Она отбила, словно нехотя, вернула удар. Внутри поединка время течёт медленно, каждая его крупица кажется сделанной из того же сплава льда со свинцом, что и вечность. Снаружи лишь знатоки этих дел могут понять все нюансы происходящего. "Доман стоял почти неподвижно, - говорил чуть позже Као, - только чуть поворачивался и рука со шпагой чертила круги, похожие на крылья. А ты и в самом деле танцевала вокруг, причём без малейшей натуги - будто взлетая по временам. Так пляшут белые журавли на весеннем лугу - самец и самка. Я ещё удивлялся, с какой стати ты ставишь себя в невыгодную позицию. И как долго он будет копить силу, а ты - её тратить". "И тогда я ударила ему в правое плечо, - кивнула она. - Как и положено: отвесно и резко вниз, но в самый последний момент повернув шпагу плашмя". "А он мгновением - долей мгновения - раньше захотел покончить дело малой кровью: прошил остриём ткань сорочки между твоей левой рукой и грудью. Все мы испугались, так широко хлынуло из пореза ярко-красное".
Ну, разумеется. Там ведь под кожей мелкие сосуды. Только вот Та-Циан могла длить спор и дальше, потому что шёлк залепил ранку, а Джен не сумел бы. Рука повисла, чудом не выронив оружие. Ветка плакучей ивы.
И дыхание у него сбилось сильнее, чем у неё, - это заметили все. Мужчина тратил себя, чтобы отбиться, и второй, финальный выпад, был попыткой завершить ритуал как можно чище. Но вышло иначе - Та-Циан успела скользнуть телом вдоль лезвия. Иначе удара нужной мощи не получалось.
Им присудили ничью, перевязали и переодели: у обоих руки в колыбельках из шарфа, чтобы лишний раз не потянуть царапину одной и вывихнутые связки другого.
И оставили одних в комнате...
Окружающий фон изменился: стало куда меньше ритмичного шума. Но тут Рене вдохнул воздух снова:
- Дезька, поднимайся, госпожа подступилась к самому завлекательному.
Тот сел с закрытыми глазами, отчего покрывальце сползло к коленям, показав натуральную девичью пижамку с изображением кота на кармашке. Хлопнул длинными ресницами раз, другой:
- Ох, простите, ина Тациан. Как же я так оплошал? Не проснуться, когда на тебя смотрят в упор... это уметь надо.
Вот так. То ли извинился, то ли чуточку надерзил.
Сам Рене после своих слов проснулся с куда меньшей помпой. Поднял веки, подтянул колени к подбородку и обхватил руками.
- Заспались, братцы бессмертники, - попеняла Та-Циан. - Я-то думала, для вашего народа умение отличить ночь ото дня - жизни подобно.
- Не совсем так, - вежливо объяснил Рене. - Во-первых, мы по-разному реагируем на свет и темноту. Луна ведь отражает те же солнечные лучи, и если они вредят, то вредят по полной программе. А во-вторых, всё это выдумки: большинство нас поддаётся такому не больше людей. Среди них ведь есть совы и жаворонки, верно?
- И мы, кстати, очень, очень закалённые и выдержанные! - пафосно произнёс Дезире.
- Котяра, ты чего - снова хочешь, чтобы против шерсти погладили?
- Ладно, - отмахнулась Та-Циан. - Пока суд да дело, я успела и проснуться. И перевернуться... ой, помыться плюс выпить кофе с сухариками. Для утра в самый раз: не обжора я, в самом деле. Так что давайте продолжим ваше духовное образование.
Вот, значит, сидим мы с Дженом, размышляем, что за радость нам на двоих выпала и как с ней бороться.
И говорит Волк:
- Что же, решай, высокая ина Тергата, куда свой командирский приз повезёшь.
- Я думала о том доме, где Тергата уже побывала, - отвечаю.
- А у самой на уме пока одно: почему он меня именует то так, то этак. Тергата - имя скорее священное, Кардинена - воинское, хотя всем прочим кроме него, это без разницы.
- Ты уж прости, - отвечает Дженгиль. - Но в моей главной усадьбе нынче есть кому вмешаться в наш интим. Такого ты вроде не заказывала?
И решили мы, что поскольку не хотим друг для друга плохого, то я доверюсь его выбору места или мест. Путешествуя к незнакомым пенатам, можно узнать куда больше и куда большему научиться.
Словом, и на сей раз получилось по-Дженову, а я уступила, хоть и сделала в уме зарубку. Но надо сказать - все мои ретирады, вплоть до мельчайшей, я без дурной мысли подсчитывала в скрытой надежде посчитаться и взять реванш. Не отомстить - просто я люблю хорошую математику, как Оппенгеймер - хорошую физику.
И снова мы спустились под землю, пешком, но крепко обутые, тепло закутанные и вооружённые мощными налобными фонарями. Карстовых пещер и рукотворных шахт, галерей, нор и отнорков в Лэнских горах до того много, будто всё здешнее мироздание опрокинулось под землю. Те же сотворённые природой зубцы и провалы, человеком - подвесные мосты и крытые переходы, туннели с ровной и как бы стекловидной поверхностью. Кругом светильники - теперь стало понятно, что они живые. Колонии фосфоресцирующих червячков, которые питаются отбросами природы и родят из них мягкое сияние, похожее на горсточку звёзд или искристое покрывало. Мне даже казалось, что выключи мы с Дженом фонари - и всё равно можно будет идти без особенной опаски. Наверху ведь, если прикинуть, тоже не Елисейские Поля. И тоже по временам на горы падает ночь, а из ущелий буквально взмывает на вершины яркое утро - оттого у всех моих людей и самой меня отличная зрительная адаптация.
