Ну и волосы закрутила наподобие тюрбана, для чего понадобилось десятка четыре шпилек и огромный кисейный шарф.

Тут как раз постучались семеро из охраны - ни Каорена нет, ни Ханберта, всеконечно. Вывели на двор.

А там вовсе и не Налта подсёдлана. Вороной жеребец ходит кругами, тянет конюха за повод - сам не слишком высок в холке, широкогруд и тонконог, сложение сухое, голова небольшая, ноздри круглые. Грива, хоть и густая, стоит щёткой, точно у стригунка или полукровки, хвост достигает копыт. Шкура на утреннем солнце отливает не атласистым, а скорее бархатным каким-то блеском.

Надо сказать, что во всём Динане траурный цвет - не чёрный, но белый. Однако если христианская свадьба - то обоих соискателей наряжают в цвет чистого снега. Чёрный - знак избранности и торжества, особенно если иной цвет добавлен в сбрую и попону.

Вот и на это коне сбруя вся в серебряных бляхах с вензелями и позади к седлу привешена сабля в богатых ножнах. Вгляделась я: эфес больно знакомый. На полторы мужских руки и две тонких девичьих, легших поперёк. И одну ладонь Та-Циан, если уточнить. Ибо ею не только мерить, но держать и ударять с размаху.

Присмотрелась ещё...

Тергата собственной персоной. И мой клинок, и не мой. Ради такого случая спешно переодетый в парадное одеяние.

Вот тогда я и поняла на не словах - всеми моими потрохами. Тугой гибкий корсет на талии и животе - выпрямись, стройно стань в стремя. Тёплая волна, что подступает под самое сердце. Пузырьки шипучего вина в крови. Всплеск неземного счастья - и когда, на пороге между смертью и жизнью!

Только так для меня и возможно.

...Улицы все пусты для не такого уже раннего утра. Пока проезжали, на нас оборачивались, но не подавали виду, что узнают. Но почти все шагали в ту же сторону, что мы.

Всю дорогу меня инструктировали и информировали о том, что ситуация с перемирием окончательно сдулась, акценты поменялись кардинально. Никто уж и не помнит, что я не заложник мира, а всего-навсего парламентёр. Ханберт предъявил ультиматум моему непосредственному начальству, добиваясь ослабления петли. Поскольку это означает фактический конец осады и невозможность любовно подготавливаемого захвата, дядюшка Лон делает вид, что не верит в мою будущую гибель. Не из вредности - просто он европейский гуманист и в него такое не вмещается. Так что держитесь, высокая госпожа, обратного поворота по ходу не выйдет.

...У подножья первой линии холмов, где уже кончается людское поселение, толпа народу: еле раздвинулись, чтобы пропустить меня к месту показательной экзекуции. Эшафот соорудили на славу, хотя нужен он был, по сути, для тех, кто в партере. Широкий, надёжный и лестница хоть крутенька, но с перильцами. "Помогите мне подняться, а уж вниз я как-нибудь сам слечу", пошутил Томас Мор в подобной ситуации.

Никто не помогал, но никто и не мешал мне делать что хочу. Я сошла наземь, бросила кому-то повод, затем поднялась с Тергатой в руках. И встретилась глазами с тем человеком.

Вот кто уж определённо не походил на работника меча и топора. Средних лет, чуть морщинистое лицо с аккуратной бородкой и щегольскими усами, умные глаза. Саблю принял не он, его подручный, с виду профессионал того же вида и уровня или, возможно, лишь профос. У кэлангов, раз они такие плохие парни, должны ведь водиться заплечных дел умельцы?

- Что, время? - спросила я.

- Время, - кивнул он.

- Где мне стать, господин моего клинка?

- Где хочешь, госпожа своей жизни.

Вот такой краткий диалог лицом к лицу. На протяжении его я спиной чувствовала, как нарастает напряжение в толпе, и это давало мне крылья.

А потом начался монолог. Позже мне приписывали уйму пафосных проклятий. Сведения эти несколько преувеличены - я лишь выпрямилась, обвела всех зрителей глазами и сказала на пределе своего незаурядного голоса:

- Меч мой зовётся Тергата, и я сама Тергата. Обе мы вложены в руку Аллаха. Когда моя кровь прольётся наземь внутри городских оград, я сама стану Лэн-Дарханом, и Сердце Сердец станет моим сердцем. Крепко о том помните.

Потянула обе завязки сразу, открывая плечи. Демонстрация наготы в наших краях допустима и означает, что женщина находится у себя и под мощной защитой. Иначе говоря, в хараме. Последнее слово обозначает вовсе не гарем, а святыню и место (иногда время), где и когда в принципе не воюют.

Что касается жеста, то была импровизация. Слова мы с Ханбертом вчерне обговорили.

Не торопясь опустилась на колени и тотчас говорю уже вполголоса, перекидывая конец моей чалмы на грудь:

- Теперь можно, мастер. Иди.

Всё замерло, отдалилось, только словно птица в ушах поёт: жаворонок или синегрудая варакушка.

И вдруг - рука на плече, твёрдая, мужская. Боюсь повернуться - мало ли что, вдруг кому-то прицел собью.

- Нет, посестра, встань с колен и смотри на меня, - говорят...

Голосом Нойи.

Как и когда он успел пробиться - до сих пор в точности не знаю. Дезертировал под прикрытием Керма и по согласованию с ним, прятался в заброшенном доме на окраине и как бы не хитрил со мной, распространяясь о полной непричастности иному братству.

Но вот он - в полной красе и парадном мундире.

И говорит - едва ли не громче меня. Хотя, по правде, не так красиво и складно:

- Судьба посестры - моя судьба. Всё, что ей выпадет, делю надвое. Нет головы у Та-Циан Тергаты - нет её и у штурма!

Как говорится, немая сцена. Никто не знает, что предпринять, - по крайней мере в данную минуту или ближайшие полчаса.

И тут я снова вступаю. На сей раз - вполне обыкновенным голосом:

- Ну как, придумали, что нужно делать? А то мы пошли. Оба и в сторону Дворца Терний.

Я до сих пор и потом никогда не упоминала имени моей последней обители. Слишком пафосное даже для туристического справочника.

Разумеется, мы не пошли - отправились верхом и безоружными, как стояли на помосте. Госпожа Лэн-Дархана и её преданнейший вассал не нуждаются в самозащите.

- А что было дальше? - не выдержал Рене.

- Переговоры мигом продолжились, причём обе стороны усердствовали в реверансах. Побратим вскорости вышел из города, я настояла на том, чтобы остаться. Боялась, как бы моё якобы начальство в очередной раз не сподличало. В итоге Лэн-Дархан был торжественно объявлен вольным городом, чем он во все века и был. Управлять им собрались на паритетных началах - та ещё получилась песня. Меня утвердили в новоиспечённом звании и должности уже всерьёз: кроме меня - никто бы не совладал со стаей. Поскольку в горах исконно не было покоя и твёрдой власти, мне поручили подвести под таковую солидный фундамент. Думаю, в надежде, что тут-то я и сложу свою непокорную голову.

- А коня и клинок вам оставили? - поинтересовался Дезире.

- Разумеется. Жеребца звали Бахр или Багир, он на обе клички отзывался. "Океан" и "Пантера". Раньше меня у него не было хозяина, только те, кто объезжал. Саблю я подвешивала к поясу исключительно для парада: со своей судьбой надо обращаться бережно. Был ещё один дар примерно такого же свойства.

Та-Циан помолчала, улыбаясь как бы сама себе.

- Каорен ближе к вечеру, когда всё поуспокоилось, принёс мне перстень со щитом. Редкого мастерства вещицу: как бы из тусклого пожелтевшего серебра, по ободу и вокруг щита выпуклая виноградная лоза с листьями, а крышка имеет форму виноградины. Сам же надел на указательный палец левой руки - село как влитое. Показал, как открыть: внутри оказалась плоская роза редкой фантазийной окраски, голубовато-сизой.

- Это прощение, - сказал он, - и в то же время защита. По преимуществу от нас самих. Чтобы никто не смел говорить, что вы присвоили чужую власть.

- А какой это ранг? - поинтересовалась я как человек сугубо деловой.

Каорен усмехнулся:

- Собственно, никакой. Для утверждения необходимо собрать девятерых легенов, а с учётом нынешней суматохи это затруднительно. Тем более вы натура беспокойная и по роду деятельности кочевая.