А ещё здесь была проточная вода, замкнутая в глиняную трубку и запечатанная, - чтобы не сгноить стены. И широкая керамическая раковина в полу.
Наверное, меня очаровали, потому что подчинилась я беспрекословно - когда меня раздели, снимая тряпку за тряпкой, и подтолкнули к раковине, и вымыли под выпущенной на волю струёй. Жидкая грязь уходила с тела, закручивалась под ногами мутной спиралью, мыло казалось шершавым, как пемза, из-за крупиц каких-то ароматов. Шершавые руки почти ранили кожу в потаённых местах...
Да, Дженгиль был нарочито груб - именно поэтому я поняла, что он увлечён мной не на шутку. Те, кто угождал и старался быть нежен, подспудно или явно желали поработить, сделать из меня свою рабыню. А вот теперь обо мне не думали ровным счётом ничего - и о себе тоже.
Он и взял-то меня почти как купленную шлюху: обернул в мохнатую простынь и понёс на кровать, почти что не любуясь и не раздеваясь сам - в том же, в чём совершал моё омовение. Только молот и наковальня, кинжал и ножны, смерть и жизнь, стянутые в одну точку".
- Но вы его так и не улицезрели? - с несколько старомодным почтением Дезире вторгся в её мысли. - И он вас?
- Почему же! Ближе к вечеру Джен зажёг все свечи в доме. Нет, электричество здесь тоже было - солнечные батареи на крыше, крылья гигантского мотылька.
"Лицо у него было старым, полузакрытые веки - морщинистыми. Тело - юным и гладким, словно он с детства прикрывал его одеждой и не показывал солнцу и ветру. А меня... Меня он видел кончиками пальцев. Успокоив своё и моё сердца, он сделался вкрадчиво ласков. И был таким до конца.
Он был для меня Джен. Я для него - Тати-Джан, дитя-возлюбленная.
Наши дни Гальционы. Может быть, совсем рядом гарцевали армии, звенели о гранит копыта, высекая искры, грохотали тягачи и самоходки, ржали кони, позвякивали колокольцы на бунчуках, надрывали глотку командиры. Но до нас не доносилось ни звука помимо самых мирных. И самих нас невозможно было увидеть даже с воздуха - жестяные коршуны с неких пор опасались пролетать над этими местами".
- Вот так и проводили время: он, я и собаки. Три огромных пегих волкодава северолэнской породы, самец и самки, поджарые, карнаухие, картинно синеглазые, словно хаски, - и очень ласковые, когда не при своём прямом деле.
Я тоже умудрялась кое-что готовить на здешней плите - получалось куда хуже, чем у Джена. Растапливала большую печь, правда, ловко: костры в походе ведь зажигаешь.
Ох, и даже наряжалась! Моя походная "сменка" оказалась единственной, ни пачкать, ни драть её было нельзя. А в шкафах водилась уйма одежды, как простой, так и баснословно богатой. По крайней мере, половина её была с женского плеча: мне так и представлялась красавица прошлого века, его мать или старшая сестра. Хотя не монахом же он был, в самом деле.
Под самый конец он мне сказал:
- Бог создал тебя для одного Дженгиля и его души. Веришь?
- Верю. Но что такое твоя душа? - спросила я. Потому что понимала из го интонации: это некий предмет. Не бестелесный дух и не вся Волкова камора целиком.
- Душа? Смотри.
Снял саблю с места, наполовину освободив от оболочки.
То был чуть изогнутый меч, подобие боевого скимитара, но шире и с удлинённой рукоятью. Ножны были потёртые, случайные, но клинок светился тусклым серебром, гарда в виде плоской чаши была украшена двумя рельефными фигурками танцовщиц, эфес на эдинский манер слегка обжат по руке, точно пальцы первого хозяина втиснулись в шершавую кожу, оставив неизгладимый след.
- Вот смотри: вдоль дола, на одной из сторон, начертано имя - Тергата. Клинок назван в честь августовского праздника урожая и танцев, которые должны умилостивить божество грозы и молнии. Это меч-женщина. Хорош?
Наверное, мои глаза подтвердили это - и кое-что другое. Бывают случаи, когда ты видишь перед собой воплощение не мечты, а самой твоей сути.
- Знаешь, - продолжал мой любовник, - это достойный дар за семь дней и семь ночей такой женщины, как Та-Циан. Та-Циан Кардинена.
На одном из мёртвых языков последнее слово означает "Обладательница девяти сердец" или "Имеющая девять жизней", а поскольку девять - число в Динане особенное, то попросту "Не знающая смерти". Меня назвали так впервые в жизни: хотя, пожалуй, за спиной говорилась ещё и не такая ересь. Называли же Нойи "бессмертником" - а он и я - почти одно...
Вот с этим или похожим объяснением Джен вручил мне Тергату - и отказа бы не принял.
Сейчас думаю: отчего мы не поцеловались хотя бы на прощание? Любовные укусы и проникновения языков не в счёт. Но не было в наших соитиях истинной нежности...
И ещё думаю. Знал ли он, как повернётся дело для нас обоих, - или действовал по наитию?
В тот же день он меня забрал. Нет, не в Лэн-Дархан. Много ближе.
В "Сказании о делах Тергаты" (нет, без шуток, такое тоже сочинили творцы книжных миров) описываются грандиозные подземные дворцы Оддисены, которые человек сотворил из подземных гротов и карстовых пещер, отчасти перегородив их и окультурив. И будто бы там стоят парные изваяния Рук Бога: Мужа и Жены, - вырубленные из глыб чёрного и серого мрамора, которые сами собой выступили из пола. Не скажу, что на Земле не было похожего: и в Армении есть Гегард, и в Эфиопии - внедрённые под землю христианские храмы.
Только вот зачем было меня тащить так далеко при уже возникшей нехватке времени?
Когда для того, чтобы решить, хватило бы кворума из троих высоких чинов. Даже не обязательно легенов. Так я по недомыслию считала.
На полпути к нам пристала почётная свита из двух дюжин конногвардейцев, что было очень кстати: места были в упор незнакомые, хоть я и успела прочесать себе извилистый путь по всему Южному Лэну и части Северного.
Городок тот назывался Лин-Авлар и был похож на любую из моих родных деревень тем, что все кругом были обвешаны стволами, длинными и короткими. Первое обстоятельство меня насторожило куда больше последнего: память у меня абсолютная, и кое-какие слова одного дворянина от кузницы намертво в ней застряли. Поэтому когда мы уселись за стол в некоем подобии корчмы, решив в очередной раз подкормиться и привести себя в порядок, я была настороже. В здешние "два очка" и то зашла с оглядкой, а ополаскиваясь над конской колодой, интуитивно поворачивалась так, чтобы держаться спиной к мощному лошадиному крупу. Но когда Джен исчез, как и не бывало, меж двумя переменами блюд...
Только копыта застучали по брусчатке в ритме курцгалопа. Ну, разумеется: он отменно держался в седле. В горах ты либо наездник, либо покойник. Терциум нон датур.
Вскоре явился владелец заведения и спросил, будто о самом обыкновенном деле:
- Высокая сэнья может проследовать за мной на господскую половину?
Я поняла, что его предупредили о моих обстоятельствах, хоть не обо всех. Сэньей меня давно уж не обзывали, но эпитет "высокая" ведь не с неба же мне на голову свалился.
А в небольшой комнате, наспех отчищенной от бытовых наслоений, сидели они.
Диамис. Эррат. Каорен.
Получается, меня выпасал не один Пастырь.
По поводу Каорена я нисколько не удивилась: намекал же он на то, что здесь его любимая обитель. Да и поговорка про иглу для жемчужного низанья мне очень кстати пришла на ум. Оба мы брали с неё пример.
Насчёт Эррат - что же. Должно быть и у легенов что-то святое. Тем более мировая известность, гастроли по всему миру, знание древнейших культур плюс нулевая замешанность в политических склоках.
Но матушка Диамис! Не говоря о перевесе слабого пола, который приключился благодаря включению её в клику (то была моя попытка скаламбурить перед лицом лэнской чрезвычайки), она ну совсем не подходила к роли. "Не верю", - вскричал бы ваш кумир Станиславский. Но с другой стороны, именно это самое и говорило в её пользу: умение мимикрировать. Плюс то, что Вселенную она покоряла не как Эррат, но вслед за мужем-археологом, не боялась ни диких мест, ни полудиких лошадей, ни необъезженных хунхузов. Среди памяток, которые мне приходилось драить, была огромная маска девятиглавого бога войны Сульдэ-Тенгри.
