Согласно Селигману, счастье – результат взаимодействия целого ряда факторов. Отчасти оно имеет биологическую природу: все мы при рождении получаем более или менее заданный уровень удовлетворенности жизнью, то есть генетически запрограммированный. Кто-то из нас тянется к пессимистическому краю спектра эмоций, кто-то – к оптимистическому. Однако все мы можем научиться достигать максимальных точек отпущенного нам диапазона – тех, где может «произойти» счастье. Согласно Селигману, человек чаще всего чувствует себя счастливым, если дело, которым он занимается, приносит ему удовлетворение, если он избегает негативных событий и эмоций, если состоит в браке, если интенсивно общается с другими людьми. Кроме того, важны умение благодарить, умение прощать и чувство оптимизма. (А вот от чего, согласно этим исследованиям, абсолютно не зависит «коэффициент» счастья – так это от уровня доходов, образования и климата, в котором вы живете.)

Правильно распорядившись перечисленными факторами, можно прийти к тому, что Селигман называет «приятной жизнью», при которой человек испытывает позитивные эмоции по отношению к прошлому, настоящему и будущему. Однако «приятная жизнь» – лишь одна из ступеней в гедонистической лестнице. Уровнем выше находится «хорошая жизнь» – в ней человек использует свои «значимые сильные стороны» (то, что ему блестяще удается), чтобы достичь удовлетворения в главных сферах жизнедеятельности. Ему удается превратить работу из «умирания с понедельника по пятницу», как выразился Стадс Теркель[228], в призвание. Реализуя свое призвание, человек достигает состояния удовлетворения, потому что занимается своим делом ради самого этого дела, «а не ради материальных выгод, которые оно приносит, – утверждает Селигман. – Чувство удовлетворения, которое несет с собой профессиональная самореализация, в ближайшем будущем, по всей видимости, потеснит материальные запросы как основной стимул для работы». «Хорошая жизнь» благоприятна и для бизнеса. «Чем счастливее человек, тем больше результатов и дохода приносит его деятельность», – пишет Селигман. Недавно стала зарождаться целая школа менеджмента, построенная на принципах позитивной психологии.

Однако «хорошая жизнь» – не конечное звено цепочки. «Существует и третья форма счастья, к которой стремятся все, и это стремление есть стремление к высшему смыслу… это знание своих сильных сторон и умение пользоваться ими ради служения чему-то более значимому, чем ты сам»[229]. При такой характеристике выход за пределы своего «я» практически не отличается от того, чем занимаются монахи во время своих медитаций. Изобилие и всеобщее процветание дают людям возможность приступить к таким поискам. Чем больше людей пойдут по такому пути, тем быстрее смысл переместится в центр наших жизней и нашего сознания.

Самая продаваемая книга по бизнесу последнего десятилетия – притча «Кто украл мой сыр?»[230], проданная в миллионах экземпляров по всему миру. В ней рассказывается о двух похожих на мышей созданиях по имени Хм и Хо. Они живут в лабиринте и любят сыр. Много лет они находили сыр в одном и том же месте, но однажды, проснувшись, увидели, что их любимый чеддер пропал. Да-да, кто-то украл их сыр. Хм и Хо реагируют на это открытие по-разному. Нытик Хм хочет подождать, пока им вернут сыр. Хо, существо беспокойное, но настроенное реалистически, хочет отправиться в путешествие по лабиринту, чтобы найти другой сыр. В конце концов Хо убеждает Хм, что проблему нужно активно решать, а не ждать, пока она чудесным образом решится сама. После этого маленькие существа жили долго и счастливо (или, по крайней мере, пока их сыр не украли снова). Мораль этой истории такая: перемены в жизни неизбежны, и когда приходит их время, самое мудрое – не плакать и переживать, а осознать случившееся и действовать по ситуации.

Ничего не имею против общего замысла книги «Кто украл мой сыр?», но к основной метафоре у меня есть претензии. В Концептуальном веке Азия и автоматизация, фигурально выражаясь, постоянно крадут наш сыр. Однако в эпоху изобилия наш лабиринт совсем не таков, каким он описан в этой книге.

Лабиринты бывают двух видов, в массовом сознании они часто смешиваются, хотя различия между ними огромны. Лабиринт первого типа (именно он описан в книге) – это множество разделенных и сбивающих с толку проходов, большинство из которых ведут в тупик. Когда вы заходите в него, ваша задача – выбраться оттуда и желательно как можно скорее. Лабиринт второго типа – это полосы для прогулок, расположенные в форме спирали. Когда вы заходите в такой лабиринт, то должны идти, пока не дойдете до середины, там остановиться, развернуться и пойти обратно по любой дорожке, которую сами выбрали. Лабиринты первого типа – логические головоломки, лабиринты второго – разновидность подвижной медитации. Лабиринты первого типа сбивают с толку, второго – помогают сосредоточиться. В лабиринте первого типа можно заблудиться, в лабиринте второго типа – забыться. Лабиринты первого типа требуют участия левого полушария, лабиринты второго типа – участия правого.

Сейчас в Соединенных Штатах более четырех тысяч общественных и частных лабиринтов. Их популярность растет; это происходит в силу множества причин, которые я уже рассматривал и в этой главе, и в других частях книги. «В эпоху, когда многие американцы в поисках духовного опыта и утешения смотрят поверх церковных кафедр, все больше людей заново открывают для себя лабиринты как путь к молитве, самоанализу и духовному исцелению», – пишет «Нью-Йорк Таймс»[231]. Их можно найти где угодно – на центральных площадях швейцарских городов, в пригородах Англии, в общественных парках от Индианы и штата Вашингтон до Дании, в университетах Северной Калифорнии и тюрьмах Южной Калифорнии, в культовых сооружениях, в Церкви Риверсайд на Манхэттене, в Национальном кафедральном соборе в Вашингтоне, в методистских церквях в Олбани, в Унитарианской церкви в Сан-Хосе и в синагоге в Хьюстоне[232]. Кроме того, лабиринты начинают появляться в больницах и других медицинских учреждениях. Например тот, что вы видите на фотографии на стр. 295, находится в Медицинском центре Бейвью при университете Джона Хопкинса в Балтиморе.

Этот лабиринт, по которому мне довелось недавно утром прогуляться, сложен из квадратных камней размером десять на десять сантиметров. Восемь концентрических кругов, образованных белыми камнями, близкими по размеру, окружают центральную зону примерно шестидесяти сантиметров в диаметре. На нескольких камнях по внешнему кругу выбиты слова: «Творить», «Верить», «Мудрость», «Доверять». Часто посетители выбирают одно из этих слов и повторяют его, как мантру, пока идут по кругу к центру. Я начал свою прогулку по этому лабиринту с того, что пошел налево и прошел внешний круг. Оглядевшись по сторонам, я увидел с одной стороны здания медицинского центра, а с другой – автомобильную парковку. И совершенно ничего трансцендентного. Ну и чувство было такое, словно я просто прошел по кругу. Поэтому я начал заново. Чтобы не отвлекаться, я смотрел себе под ноги. Я сосредоточился на двух изогнутых линиях, ограничивающих мою тропинку, и начал идти, причем как можно медленнее. Вокруг изгибались линии. И через какое-то время у меня возникло ощущение, что я еду на машине по длинному пустому шоссе. Мне не требовалось быть особенно внимательным, поэтому мой разум ускользнул в какое-то другое место, и это внезапно вызвало чувство покоя. Пережитые мною чувства (что, пожалуй, неудивительно) напоминали ощущения от курсов рисования (см. главу 6) и клуб смеха (см. главу 8). Этот опыт блокировал во мне Л-ориентированное мышление. «Лабиринт – лазейка для правого полушария, – говорит Дэвид Толзман, который оформил и создал лабиринт в университете Джона Хопкинса. – Пока левое полушарие сосредоточено на хождении по дорожке, правое полушарие получает свободу мыслить творчески».