2. Поощряйте безумные идеи. Экстремизм – это добродетель. Правильная мысль часто рождается из того, что поначалу казалось сумасшедшим.

3. Используйте визуальные средства. Изображения раскрепощают воображение.

4. Не торопитесь с критикой. Плохих идей не бывает, поэтому не давайте слова скептикам. Мыслите в первую очередь творчески и лишь потом критически.

5. Никого не перебивайте. Слушайте других, будьте вежливы и развивайте предложения собеседников.

Когда кто-то выдвигает свою идею или развивает мысль собеседника, фиксируйте все на бумаге. (Хороший вариант, когда кто-то один работает писцом, а другой – координатором.) Через какие-то полчаса у вас будет длинный список идей. Сделайте перерыв. Потом начните оценивать то, что оказалось на бумаге. Большинство идей будут не самыми замечательными, некоторые – откровенно нелепыми, но почти наверняка наберется несколько таких, которые иным способом невозможно было бы придумать.

Если вы хотите устроить мозговой штурм в своем личном Айдахо – своем компьютере, – загляните на интернет-сайт «Halfbakery», где люди со всего мира делятся всевозможными идеями продуктов, услуг и бизнес-проектов. Некоторые из них явно недостаточно продуманы, но иногда попадаются поистине великолепные. (См.: www.halfbakery.com.)

Лучше всего у меня получается то, что я не умею делать.

Я приучил себя чувствовать в таких ситуациях силу и уверенность. У меня есть свобода маневра, я прислушиваюсь к своему сердцу, учусь. Я действую, даже если знаю наверняка, что наломаю дров.

Если вы хотите жить творчески, занимайтесь тем, чего вы не умеете, и учитесь ценить изящество своих ошибок.

Совет от Марсела Вандерса, дизайнера и, как он сам себя называет, «профессионального дилетанта». (См.: www.marcelwanders.com.)

Негативное пространство – та часть панорамы, которую мы обычно не замечаем. Научитесь видеть его. Когда вы гуляете, рассматриваете полки в магазине или листаете журнальные страницы, пропускайте то, что бросается в глаза, и обращайте внимание на то, что между ним, внутри или вокруг него. Внимание к негативному пространству изменит ваше восприятие окружающего мира – поможет позитивному пространству снова оказаться в фокусе внимания. Кроме того, вы откроете много удивительного. Кто бы мог подумать, что на упаковке конфет «Хёрши киссес» можно найти такое неожиданное и причудливое негативное пространство? Видите?

Вчера у меня был жуткий день. Я работал, не разгибаясь с того момента, как проснулся: старался успеть к двум дедлайнам (dead-line – окончание какой-либо работы. – Ред.), улизнуть от свалившегося на голову нового поручения, одновременно возился с семилетним чадом, у которого текло из носа, с пятилетним, у которого выпал зуб, и полуторагодовалым, который изучал законы причин и следствий, спихивая посуду с полок. Во второй половине дня я пробежал пять миль. Наскоро пообедав, я помчался в офис и проработал еще несколько часов, пока не понял, что уже ничего не соображаю. Полумертвый от усталости, я пошел спать. Было только одно «но»: я не смог уснуть. Почитал немного, попытался еще раз. Без толку. Примерно в час ночи я пошел вниз, налил себе бокал вина и прочитал вчерашнюю газету. Выпил еще один бокал. Прочел еще одну газету. В четверть третьего я вернулся наверх и снова попробовал уснуть. Наконец мне это удалось, по крайней мере, 3.06 – это последние цифры, которые я запомнил на часах радио у кровати.

Где-то через три часа полуторагодовалое чадо встало в кроватке и завело свою оглушительную серенаду о молоке. К семи утра весь дом уже ходил ходуном в традиционном утреннем безумии. В восемь утра я уже сидел у себя в офисе, где сижу и сейчас, предвкушая новую порцию дедлайнов. Я устал. Я дико устал. Скажу по секрету, я только что от души зевнул. Я представил себе предстоящий день и зевнул снова. Я уже выпил три чашки кофе, но, несмотря на это, я готов свалиться и уснуть за полминуты. Нет-нет, спать – это потом. Я встряхиваюсь – и зеваю, зеваю, зеваю…

Постойте-ка. Вы сейчас, в последние минуты, зевали? Вот вы прочитали, как мне хочется спать, представляли себе, как я зеваю, – было у вас ощущение, что нижняя челюсть готова опуститься в зевке? Если да, то у вас есть врожденная склонность к следующему важному качеству – эмпатии. (Если нет, то, быть может, для активизации этой внутренней способности вам нужно что-то повыразительнее, чем мои стенания о том, как я мало спал и много трудился.)

Эмпатия – это умение представить себя на месте другого человека и интуитивно понять, что этот человек чувствует. Это способность влезть в чужую шкуру, посмотреть на мир чужими глазами и пережить чужие чувства. Довольно часто мы делаем все это спонтанно, повинуясь скорее инстинкту, чем сознательному решению. Однако эмпатия не сводится к сочувствию, то есть умению пожалеть другого. Это умение чувствовать так, как он, понять, что это такое – быть им. Эмпатия – это яркий акт творческой доблести, виртуальная реальность в ее предельном выражении – способность залезть в сознание другого и увидеть мир его глазами.

И поскольку эмпатия предполагает, что один человек настраивается на внутренний мир другого, она часто включает элемент мимикрии – именно поэтому многие из вас только что зевнули. В заразительности зевоты, говорит нейробиолог-когнитивист Стивен Платек, возможно, проявляется «примитивный механизм эмпатии»[152]. Его исследования показали, что люди, зевающие вслед за другими, набирают высокие баллы в тестах на оценку уровня эмпатии. Такие люди, к числу которых, несомненно, принадлежат многие из вас, так настроены на волны, исходящие от других, что не могут не копировать их поведение.

Значение эмпатии невозможно переоценить. Она помогла нашему биологическому виду выбраться из эволюционного шлака. И теперь, когда мы стали двуногими прямоходящими (царями зверей в нашем заповеднике), она по-прежнему помогает нам держаться на плаву. Благодаря эмпатии мы можем понять точку зрения оппонента, может утешить человека, у которого случилась неприятность, или закусить губу вместо того, чтобы выдать что-то фальшивое. Эмпатия формирует наше самосознание, устанавливает связи между родителями и детьми, позволяет нам работать вместе и служит обоснованием нашей морали.

Однако эмпатия (как и многие другие способности, связанные с общей концептуальностью и глубоким проникновением) не всегда по достоинству оценивалась в Информационном веке. Чаще всего ее считали проявлением излишней мягкотелости в мире, требующем жесткости. Чтобы опровергнуть аргумент или отбросить идею, достаточно было обвинить собеседника в излишней эмоциональности. А вспомним, какую взбучку получил бывший президент Билл Клинтон, когда произнес четыре слова: «Я страдаю вместе с вами». Некоторые критики решили, что Клинтон лицемерил. Но самые суровые обвинения исходили от тех, кто счел эту фразу вопиюще «непрезидентской» и даже, пожалуй, недостойной мужчины. Американцы платят президентам за то, чтобы они думали, а не страдали, они платят им за стратегию, а не за эмпатию. По крайней мере, так было долгое время. Эра работников знания с развитым интеллектом и стремительно развивающихся компаний, пользующихся высокими технологиями, ценили умение отстраниться от эмоций и положиться на холодный расчет, отступить на шаг, проанализировать ситуацию и принять решение, в котором не будут замешаны эмоции. Но, как и со многими другими атрибутами Л-ориентированного мышления, мы начинаем видеть ограниченность этого одностороннего подхода. Книга Дэниела Гоулмана «Эмоциональный интеллект», опубликованная примерно тогда же, когда Клинтон произнес свои наполненные эмпатией слова, ознаменовала начало этого переворота. Гоулман настаивал на том, что эмоциональные способности важнее привычных интеллектуальных, – и мир внял его посланию.