-От кого, интересно, он защищается этой своей смешной суровостью? – с насмешкой думал Ицхак. – Сам-то он думает, что он такой грозный!
А его жена Эва была само совершенство, полностью во вкусе Ицхака. Это из-за неё он сделал себе контору на третьем этаже этого дома. В прошлом году летом было жарко, Ян раскинул во дворике пластиковый бассейн для дочки, и в нём с удовольствием плескались и взрослые. Ицхак, который пришёл ещё раз посмотреть только что освобождённую квартиру на третьем этаже, вышел на балкончик и был просто ослеплён, когда увидел пышную, но с идеальной фигурой Эву, которая загорала, лёжа на шезлонге.
Старый Ицхак с удовольствием бы повторил «подвиг» царя Давида, который тоже увидел купающуюся Батшеву (или Вирсавию - в другой транскрипции), когда он вышел прогуляться по крыше своего дворца. Понять царя Давида можно: настоящий мужчина не может устоять перед такой женщиной, не в его власти отказаться от неё, поэтому он и послал на смерть её мужа Урию. Но, увы… Ицхак понимает: то, что для Давида подвиг, для простого смертного – преступление. Ицхак - не царь, и ему уже больше 70, и муж этой Батшевы рядом с ней делает шашлык, а не воюет за интересы Ицхака, как Урия. Что оставалось делать бедному домовладельцу?
Ещё раньше он принял решение продать этот дом по квартирам. При этом он получал доход в 4 раза больше, чем он вложил в строительство дома первоначально, сразу после приезда в страну. Люди, конечно, преувеличивают, когда говорят, что у него больше ста домов, до сотни он не дотянул, их всего 98. Он с сыновьями сделал хорошее вложение в недвижимость, а сейчас они решили всё старьё продать и построить дорогие дома с учётом современных требований и технологий.
В этом доме выставлены на продажу уже 3 квартиры, и по мере освобождения все остальные тоже будут проданы. А в этой квартире будет пока его офис или контора, что для него звучало привычнее. Почему бы не порадовать себе глаз, тем более бесплатно?
Лето и осень почти до конца октября были тёплыми, и Ицхак имел возможность понаблюдать за жизнью своей Батшевы. Утром они уезжали на автомобиле, по-видимому, на работу и возвращались только вечером. Дома на весь день оставался только пёс. В прошлом году он был ещё молодой и оставался в доме, а в этом году он весь день был во дворике. Ицхак никогда не интересовался собаками, но этот пёс ему тоже явно не нравился, как и его хозяин. Бывают ведь красивые собаки – овчарки, например, или пудели, или болонки… На этом, пожалуй, его познания о породах собак исчерпывались. Ну, ещё, может быть, таксы, которые ему не нравились, или противные слюнявые бульдоги. Этот же пёс был непонятной для него породы: тёмно-бежевого цвета, невысокий, с кривыми передними лапами, которыми он перекопал весь дворик. От скуки за целый день он умудрялся истрепать и порвать всё, что хозяева забывали или не успевали убрать: обувь, игрушки дочки хозяев, бельё с сушилки, одеяла или старые диванные подушки, которые оставляли ему как подстилки. Плюс к этому хаосу дворик к приходу семьи был загажен неимоверным количеством собачьего дерьма.
Зато пёс встречал хозяина так радостно, что ему прощалось всё. Он с разбега кидался ему на грудь, неистово лаял и визжал, с какими-то рыданиями облизывал его лицо, бритую голову, плечи – всё, что мог достать. Это было так красноречиво, что и без слов можно было понять, что он хотел выразить: как же ты мог меня оставить на целый день, когда я тебя так преданно люблю? Кто ещё любит тебя, как я? Ты же мой Бог и Царь. Наша любовь – это единственное, что нужно ценить. Что может быть замечательнее собачьей преданности?
Ицхак подозревал, что рокера Яна давно никто не любит. Про родителей ничего не было слышно, с друзьями отношения другие, а жена явно им пренебрегала. Видно, надоел он ей со своими мотоциклами, собаками, да и смотреть на постоянно недовольную физиономию было не очень приятно. По-другому он не умел показать хоть какую-то свою значимость.
Иногда он по какому-то поводу (а, может, и без повода) начинал орать и швырять во что попало всё, что попадало ему под руку. Пёс при этом лаял и с яростным рычанием кидался на кастрюли, стулья, одежду и всё остальное, что метал его хозяин, его бог. Он помогал ему реализовывать гнев и агрессию.
На Эву эти художества уже не производили никакого впечатления. Это было хорошо видно, что она его не боялась, и была уверена, что она для него неприкосновенна. Он мог по кирпичику весь дом разнести, но её пальцем не трогал. И все ругательства, которые вылетали из него, тоже были адресованы этим самым кастрюлям и стульям, которые попадали ему под руки, но не задевали её. Обычно она брала дочку и уходила. Ян ещё некоторое время бесчинствовал, грозно поглядывая на окна второго и третьего этажей, где за занавесками могли наблюдать за ним соседи, но потом приводил в порядок всё, что мог, и отправлялся за женой и дочкой.
Эва совершенно разочаровала Ицхака, когда он увидел, как она убирала дворик, чтобы иметь возможность выпустить дочку. Это неважно, что она делала чистку двора после собаки в перчатках и специальной обуви. Но она сразу из Батшевы превратилась в Женщину, Подбирающую Собачье Дерьмо. Его даже подташнивало от одной мысли, что он мог представить себе, даже чисто гипотетически, какие-то отношения с Женщиной, Подбирающей Собачье Дерьмо. Нет, он совсем не против животных, но заводить их нужно не в ущерб людям, не в ущерб собственным детям и семьям. И это уже просто издевательство над всеми – и над людьми, и над собаками, - когда животных заводят в маленьких квартирках и двориках, где людям самим-то тесно, где нет хотя бы минимального жизненного пространства ни для тех, ни для других. Так и получается, что ребенку нет чистого уголка для игр и занятий, и собаку нещадно колотят за то, что она хоть как-то реализует присущие ей инстинкты и модели поведения.
За свою долгую жизнь, интересную и, в общем, очень счастливую, он научился всё принимать, не создавать себе и другим проблем там, где их нет. Но он никак не мог понять людей, которые подменили человеческие отношения, дружеские, родственные или любовные, на общение с животными и поставили это общение на первое место.
Он невольно вспомнил своего старшего брата, Наума, с которым у него всегда были доверительные отношения и который зачастую был для него как отец. Первый его брак, заключённый традиционно, когда невесту выбирали родители, точнее мама, был очень неудачным. Для мамы определяющим критерием было обязательное условие, чтобы будущая жена сына была богатая девственница, и Наум такую жену получил. Богатство – понятие относительное, и Наума не очень-то интересовало количество «золотых» магазинов у любимого дяди жены в Антверпене, тем более Антверпен был ой как далеко от их социалистической родины. А вот к девственности прилагалось такое количество совершенно необоснованных амбиций, что это было на грани психушки. Наум с утра ещё не успевал уйти на работу, как молодая жена начинала звонить по телефону своим родственникам и рассказывать во всех подробностях о своей жизни с мужем, нимало не смущаясь тем, что он ещё дома и всё слышит. Основной и неизменной темой разговоров был её неблагодарный муж, который по своей тупости не может оценить, что она вышла за него девственницей.
С рождением дочки это стало совершенно невыносимым. Подробности семейной жизни, даже самые интимные, стали предметом пересудов её родственников, которые жили не только рядом, но и в Европе, в Америке, в Израиле. Эти люди, от нечего делать что ли, находили его родственников и знакомых и «защищали» обиженную жену: она вышла за него девственницей, а он ей по случаю чего-то там такое кольцо подарил, которое и кольцом-то назвать нельзя.
Ну, а как дочкой шантажировали, спекулировали, ни в сказке сказать, ни пером описать. На фоне его любви к дочери, жена особенно чувствовала себя обделённой его вниманием, тем более, что из-за её фокусов во время беременности он вообще не имел с ней сексуальных отношений. Сначала она хотела этим поманипулировать, а потом он уже не мог себя заставить спать с ней. Вот уж она дала себе волю! Фашист, импотент, скотина, козёл вонючий – только так она называла его в телефонных разговорах и во время скандалов и разборок, которые она умудрялась устраивать каждый день. Это мягко сказано – называла. Она истерично кричала, объявляла об этом всем друзьям и знакомым, которые, кстати сказать, давно уже знали, что этот «импотент» не пропускает ни одной женщины, которая его добивается. Пока у него не было серьёзных отношений ни с кем, он терпел свою жену со всеми её скандалами ради дочери. Страшно было оставлять дочку в этом дурдоме – только так теперь воспринимал он свой дом, свою семью. Когда она исчерпала всё, что могла, чтобы поставить его на колени, и не добилась, чего хотела, она забрала дочку и ушла к маме. Сделано это было только для того, чтобы он прибежал, уговаривал, обещал, в общем, стал таким, каким, по её представлениям, должен быть муж, который оценил счастье получить в жёны девственницу.
