И в глазах его тоже было не то золото, не то древняя расплавленная бронза. Драконьи глаза, внезапно понял Альен.
- А мне кажется, что ты приплыл зашить совсем другой разрыв, Альен Тоури, человек из Ти'арга... Добро пожаловать в мой дом.
***
Поэт жил на чердаке. Наверное, так и полагается поэтам; по крайней мере, многие менестрели, попадавшиеся когда-либо Альену, любили селиться где-нибудь повыше, и солнечные мансарды в Кезорре прекрасно удовлетворяли их запросы. Другие, странствующие, просто однажды появлялись в замке лорда или усадьбе чара, с загадочно-утончённым видом требуя себе комнатку в башне, куда не будут пускать посторонних. Альену всегда было смешно наблюдать, как они при этом закатывают глаза, притрагиваясь к лире или флейте как к опаснейшему в мире оружию.
Такими, разумеется, были не все, но большинство. Таинственное очарование, окружавшее менестрелей, рассеялось для Альена очень рано, лет в тринадцать-четырнадцать. Может, тогда и началось то неумолимое, что обычно называют взрослением - странные мысли, желания и вопросы, предсмертная агония любви к песням о рыцарях и строкам о герое Лааннане.
Увидев же чердак Поэта, Альен допустил, что агония эта всё-таки не закончилась. Иллюзии - вообще живучая штука.
- Заклятие сжатого воздуха? - полюбопытствовал он. Над верхушками кипарисов, на фоне нежно-синеватого неба, парил мраморный портик с колоннами и маленьким округлым куполом. Создавалось впечатление, что от другого, большого, здания отпилили кусочек - самый невесомый, точно клочок облака - и отправили в свободный полёт.
Поэт тихо засмеялся. Этот смех обжигал медовым, солнечным теплом; Альен пока не привык к этому - после холодного чёрного корабля, дней в море и неотвязной боли рядом с тауриллиан слегка хмелела голова. Свет его Дара по-прежнему наполнял всё вокруг красотой и смыслом; Альен почти с ужасом попытался представить, каким могло бы быть личное зеркало Поэта, живи он в Долине Отражений. К нему, должно быть, даже приблизиться было бы сложно.
- Не знаю, - сказал он и поманил "чердак" пальцем. Портик снизился, осторожно облетая кипарисовые ветви, и замер на уровне роста Поэта - словно обученная белая птица. - Разве для волшебства нужны готовые определения?.. Я не задумывался о том, как назвать это, когда творил себе дом.
Сен-Ти-Йи кашлянула в кулачок, и Поэт, казалось, впервые толком заметил её.
- Знаю, что ты не согласна с этим, старая подруга, - с лёгкой насмешливостью он предложил старухе руку, нисколько не стесняясь своей золотистой наготы. Слово "старая" звучало, на взгляд Альена, слишком уж двусмысленно; хотя какое тауриллиан дело до возраста?.. - Никакого бездумного вдохновения, и разум превыше всего, так?..
Сен-Ти-Йи с забавной важностью приподнялась на цыпочки, чтобы опереться на длиннопалую руку. Ривэн, не удержавшись, хрюкнул от нервного смеха; на него никто не обратил внимания.
- Разумеется, так, мой неизменный друг. В Обетованном, среди смертных, разум начинаешь ценить вдвойне... Особенно когда протянешь столько же, сколько я, в отвратительной на вид и неудобной оболочке, - поразмыслив, она прислушалась к шуму кипарисов на слабом ветерке и прибавила: - Ещё и давно разложившейся, между прочим.
Тычок в адрес его некромантии - или просто к слову пришлось?..
Ривэн поморщился; Альен явственно видел, что его тошнит. Кажется, летающий "чердак" не искупил качку на заколдованном корабле и общество старухи.
А может, он просто не простил ей смерти Бадвагура и приступов Альена. Не хотелось рассуждать о том, чего - в большей степени...
- О боги... - прошептал Ривэн, с опаской отодвигаясь от обоих тауриллиан. - Никогда не думал об этом. Она ведь действительно разложилась.
Звучало это жалобно - он словно искал у Альена защиты. Но неужели Повелитель Хаоса способен защитить от его идеальных воплощений?..
- Нужен маленький пропуск, Альен Тоури, - Поэт достал из-за уха перо и, щёлкнув по нему ногтём, вызвал из небытия капельку чернил. - Моё жилище только кажется беззащитным. Не верь своим глазам.
И снова игры: последняя фраза явно относилась и к нему, и к отвращению Ривэна, который никогда не видел Сен-Ти-Йи в истинном облике... Альену оставалось лишь восхититься уровнем.
- Наверное, надо что-нибудь написать? - догадался он, глядя, как от кипарисов разлетается стая крупных синих бабочек. Они кружили у портика, как мотыльки у фонаря, но не могли пересечь невидимую границу. - Экспромт?
Сияние вокруг Поэта на секунду померкло. Он замер с пером в руке.
- Хочешь сказать, это предсказуемо? - разочарованно протянул он.
- Довольно-таки, - осторожно согласился Альен. Мысленно он делал ставки на возможную реакцию. Проверить на уязвимость бессмертного - когда ещё предоставится такой случай?..
Но, уже к его разочарованию, Поэт с новым смехом поднёс перо к мраморному фундаменту портика.
- А мне нравится, - сказал он. - Знаешь, что самое страшное в бессмертии при отстутствии перемены мест, Альен Тоури?.. Нет, не одиночество. Скука. Вот мы и развлекаемся - каждый так, как умеет...
Он написал строку на фундаменте - Альен успел разглядеть тонкую вязь из непонятных знаков, - и мрамор беззвучно впитал чернила. Стёрлось всё дочиста - раньше, наверное, чем до самого Поэта добрался смысл написанного. Отчего-то Альену стало не по себе.
В тот же миг в портик хлынула стая бабочек; потом он бесшумно опустился на землю, примяв ковёр из мха и пышные папоротники. Мелодичная птичья трель раздалась издали; ей отозвалось хлопанье крыльев. Вслед за Сен-Ти-Йи и Поэтом (они всё ещё держались за руки, будто бабушка и заботливый внук - если допустить, что старая ведьма и юный бог могут быть родственниками) Альен вошёл в портик. Ривэн хмуро шаркал следом. Мешок со статуэтками Бадвагура он нёс в руках, упрямо отказываясь принять магическую помощь Альена.
- А если твой приступ повторится? - пробормотал он в ответ на безмолвное предложение. И покрепче прижал мешок к себе. На Поэта он не смотрел, с видимым усилием заставляя себя его игнорировать - так пьяница отводит глаза от бутылки, а чуть позже, для верности, ещё и отодвигает её.
- Уже не повторится. Он пришёл туда, куда стремилась его сущность, - не оборачиваясь, проскрипела Сен-Ти-Йи. Её седые космы снова разметались по плечам, но вот так, со спины, были даже красивы - будто земля Лэфлиенна напитала их серебром вместо паутинной дряхлости. - Проходи, волшебник. Будь гостем... Страшно подумать, сколько я не бывала здесь - а ничего не изменилось.
- Пусть вовек не меняется то, что радует чьё-то сердце, - ритмически отозвался Поэт, и на плечо к нему опустилось сразу несколько бабочек.
Альен огляделся: на "чердаке" не было ничего, кроме стола - точнее, подобия конторки - для письма стоя. Впрочем, по одному желанию Поэта на ней появилась большая чернильница и лист бумаги, а рядом - четыре удобных кресла, столик с бокалами и пыльным кувшином вина. Ривэн сделался ещё более унылым: колдовство со скоростью мысли нарушало все его представления о мире и потому пугало.
Поэт с кошачьим изяществом сел в одно из кресел, вытянув голые ноги. Бабочки вокруг него напоминали уже второй, синий ореол.
- Прошу. Ведь так принято в Обетованном встречать гостей, Альен Тоури?
- Почти.
Альен сел напротив. Почему-то вспомнилось, как сам он в Домике-на-Дубе встречал Нитлота - своего последнего гостя в прежней жизни, жизни без теней Хаоса в груди и их ядовитого шёпота ночами. Тогда он не знал, что этот гость последний; иначе, наверное, вёл бы себя повежливее... А может, и нет. Трудно быть вежливым с тем, кто тебя ненавидит, - особенно если сам без должного жара отвечаешь взаимностью.
- Опять из западных виноградников? - Сен-Ти-Йи кивнула на кувшин. - Ты постоянен во вкусах не меньше, чем в пристрастии к наготе, мой эксцентричный друг.
