Семья Бадвагура жила прямо за этой статуей, а ещё чуть дальше находилось Святое место. Кетха вздохнула, признавая своё поражение, и подняла голову: ей нет необходимости прятаться.
- Да благословит Катхаган твой молот, Котр, сын Бадвагура, - сказала Кетха. Проклятая необходимость произносить это имя; хорошо, что сейчас не видно, как она покраснела. Бадвагура назвали в честь деда - распространённый обычай в Гха'а.
Голос в темноте звучал тоненько и как-то беззащитно. Оторвавшись от наковальни, старый Котр посмотрел на неё. Точнее, сначала куда-то вдаль - в сторону видневшихся отсюда чёрных точек пещер. В клане Кетхи их величали Приютом Нетопырей, а в клане Бадвагура - Ноздрями Скал (вариант родного клана, как часто бывало, нравился Кетхе больше).
Старый Котр, наконец нащупав её полуслепыми глазами, отёр пот со лба. Его пряди - курчавые, как у сына - насквозь промокли от долгой работы. Они были белыми, эти пряди, будто жирное козье молоко, которое мать Кетхи ставит на стол к ужину.
Кетха не видела старика очень давно - безумно, непозволительно давно, если учесть, что провела в доме Котра почти всё детство. Это произошло не по её вине, но сейчас ей стало стыдно... И ещё она поняла, что скучала не только по единственному обитателю вот этого дома, который одной из стен привалился к кузнице.
- И тебе добра в каждом деле, Кетха, дочь Кольдара, - тускло откликнулся Котр. Кетхе показалось, что он не сразу вспомнил её имя. Ничего удивительного: в последние луны старик был так медлителен и погружён в себя... Большая, тёмная тягота томила его изнутри - в чём-то та же, что саму Кетху.
- Отчего ты так поздно работаешь? - нерешительно спросила Кетха. Старик выглядел одиноким и потерянным, ей хотелось обнять его. А ещё, конечно же, щипало женское любопытство: Котр успел встать так, чтобы закрыть от неё наковальню и то, что лежало на ней, почти готовое.
- Отчего ты так рано не в родительском доме? - в тон ей прогудел Котр. В лукавом прищуре его глаз - карих и тёплых, как у Бадвагура - Кетха узнала родное, одному резчику свойственное выражение. - Девушкам не полагается бродить по городу в темноте.
- А кузнецам - будить соседей шумом.
Котр не ответил. Словно позабыв о присутствии Кетхи, он повернулся к наковальне и вытянул с неё что-то длинное - необычайно длинное и громоздкое, учитывая его рост, невеликий даже по меркам агхов. По-молодецки крякнув, замахнулся (Кетха отшатнулась) и погрузил выкованное, всё ещё обжигающее оружие в бадейку с водой, поджидавшую тут же. Раздалось сытое шипение, и над водой поплыли клубы пара. Кетха робко подступила поближе.
- Это меч, шохн Котр?.. Ты не успел выполнить заказ для кого-то из воинов? - Котр всё молчал, поэтому она осмелилась предположить другое: - Или, может, людские рыцари снова стали присылать заказы на оружие?..
А скорее всего, это меч для брата Бадвагура... Он давно служил в страже Гха'а и готовился, если верить слухам, пойти наёмником на поверхность, на людскую войну. Но только - тут Кетха совсем встала в ступор - меч всё-таки просто гигантский для него.
И, кроме того, почему Котр куёт его по ночам - так, словно это секрет?
Неужели?..
Котр распрямился и гордо поднял клинок над головой. Сталь резанула Кетху по глазам, будто грозовая молния. С восторженным ужасом она смотрела, как тонко и прочно лезвие лежит у кузнеца в руках, как стремительно оно сужается к концу, как упруго круглится позолоченное навершие... Котр тщательно выдавил ямку на рукояти, но пока она пустовала - дожидалась своего камня. Почему-то Кетха не сомневалась, что он будет красным: рубин или гранат, похожий на кровь.
- Это меч для меня, о девушка, - медленно проговорил Котр - дряхлый старик, который теперь выглядел совсем не по-старчески. - Длинный меч, как ковали раньше... Для меня или моего младшего сына, когда он вернётся. А ещё - для любого, кто захочет отстоять правду.
- Правду? - пробормотала Кетха. Она начинала понимать, но не верила своему счастью. - Так на самом деле ты не веришь в предательство Бадвагура? Не веришь в его преступление?..
- Я его отец, - с достоинством вождя сказал Котр, опуская меч. - Как я могу не верить в него? Как могу не желать его спасти? И как могу, - тут карие глаза из тёплых стали ледяными - в Бадвагуре она никогда не видела такой ненависти, - смириться с тем, что творит твой брат и его сторонники?.. Нет, Кетха, - Котр опять ссутулился, без всякого желания возвращаясь к обычному облику. Запоздалая искра, взметнувшись от наковальни, высветила двери кузницы у него за спиной. - Нет больше моих сил выносить позор, которому отдался наш народ. Страх волочет нас за собой, как козлят на убой.
Раньше Кетха не слышала, чтобы старый Котр говорил так долго (больше десятка слов за раз, подумать только!..), а самое главное - с такой горечью. Она прижала руки к груди, стараясь сдержать глупые, внезапно нахлынувшие слёзы; но перед глазами уже мерцала туманная пелена.
- Страх перед королевой Альсунга?
- О да. Страх перед королевой Хелтингрой, белой ведьмой... И теми древними силами, которым она служит, - Котр с отвращением потряс головой, не выпуская меча. - Твой Тингор и много кто ещё - да что там, почти все - думают, что мы не сможем им сопротивляться. Что биться против Альсунга в новой войне нет никакого смысла. А я думаю и вижу другое, - он любовно провёл заскорузлым ногтем по рукояти - в точности как Бадвагур водил по своей резьбе. - Никогда ещё агхи не были безропотными козлятами. Никогда не предавали тех, с кем были в союзе - даже если это "всего лишь Ти'арг", как говорит вождь Далавар... Раз ты увидела меч, я не стану больше скрываться, дочь Кольдара. Скоро придут большие перемены. Скоро все, кто захочет, смогут сражаться за свою свободу против тёмного колдовства.
- То есть... поддержать врагов Хелт?
- Вот именно, - кивнул Котр. - И дело моего сына. Чтобы он вернулся сюда оправданным... И чтобы смог взять в жёны одну упрямую, надменную девчонку. Ту, что не удосужилась за всё это время заглянуть к нам - ты случайно не знаешь такую, дочь Кольдара?..
Вот это уже просто нельзя было выдержать. Кетха удивлялась, как не сломалась раньше. Шмыгнув носом, она бросилась к старику (он, к счастью, вовремя отложил своё творение) и молча уткнулась лицом ему в грудь.
...- Храни его, Катхаган. Храни его на земле, под землёй и в море. Храни его на войне и в мире, в пути и у очага, рядом с друзьями и врагами. Пусть камни под его ногами будут крепкими, как его душа и слово. Пусть уныние оставит его, как реки в наших горах весной оставляют ледяные доспехи. Смилуйся над моим сердцем, Катхаган. Смилуйся и приведи его домой.
Так шептала Кетха, дочь Кольдара из клана Белой горы, приникнув макушкой к стопам статуи Катхагана в тёмном каменном святилище. Но разноцветные камни статуи были холодны, а её глаза, сделанные из кусочков бирюзы, ничего не отвечали на её молитву.
ГЛАВА I
Лэфлиенн (западный материк). Пустыня Смерти, Молчаливый Город
Лететь на драконе оказалось для Тааль не так странно, как находиться в новом теле. Всё-таки высота естественна для майтэ; неестественно, лишь если дарит её кто-то другой.
Полупрозрачные кожистые крылья неуловимо-текучего цвета поднимались и опадали по обе стороны от Тааль. Сквозь них просматривались и небо, и песок Пустыни, щедро облитый рассветными лучами, и серовато-белые развалины Молчаливого Города, к которому направлялся дракон. Но крылья были вполне реальны, как и широкая, бугристая драконья спина под Тааль. Вдоль позвоночника дракона тянулась цепь гребней - изящно-заострённых, вместе напоминавших волну ряби на озёрной воде, - и Тааль, по совету своего нового спутника, уселась меж двух таких гребней. Обхватив своими новыми ногами позвоночник дракона, защищённый чешуйчатым панцирем (чешуйки в среднем были с ладонь Тааль и больше), она чувствовала себя почти уютно и совсем не боялась не удержаться - так, будто за спиной остались её собственные крылья...
