106

мог тут быть, покажем мы ниже, и самый трезвый расчет чиновников.) За скромностью русского интеллигента - до заслуженых академиков - стоит, разумеется, и то, что он и в самом деле не знает, "как надо", и события последних двух десятков лет слишком явственно это подтвердили. Ныне, как известно, в мире происходит информа -ционная революция: информация становится самым ценным и важным из всего, что производят люди. И опять-таки не секрет, что во главу общества во все времена вставали рано или поздно те, кто выполнял в нем самую важную для данной эпохи функцию. Время собственной силой вещей - без специальных усилий наших интеллигентов и интеллектуалов Запада - льет власть в их руки. Об этом, кто с крайней тревогой ("Христианский манифест" американца Шейфера), кто - куда реже - с наивным энтузиазмом (вечно при -чудливый Бжезинский), пишут уже не первое десятилетие на Западе. Информация - не деньги, которые может положить в карман всякий. Информация аристократична по природе, ибо дается лишь тем, кто обладает достаточно высоким интеллектом, чтобы с нею работать, - а, значит, информация у власти не может не уни -чтожить демократию - царство среднего человека, которому все-де "равны"(9). В своей последней книге(10) автор, однако, показывает, что характер системности Западной цивилизации должен был бы для создания там такого рода аристократии измениться до наоборот, что невозможно без её тотального краха. Тогда как сис -темность нашего общества такой аристократии как раз способствует (11). Судя по поведению нашей интел - лигенции в период "демократической революции", непохоже, чтобы сколько-нибудь значительная её часть понимала, что в стране совершается де-факто в существе своем превентивная контрреволюция против её исподволь подступающей роли правящего класса. Наша интеллигенция ведь была и остается в подавляющем большинстве западнической, ничего выше демократии (при типе системности нашей культуры в принципе невозможной - если говорить о её сути, а не о внешних формах, которые без труда переняли и в Японии, и в ряде стран Африки)(12) вообразить не способной. Вопрос: понимали ли этот характер нашей последней "революции" чиновники? Если и не понимали, то, несомненно чуяли инстинктом хищников, у которых выскальзывает из пасти добыча. Инстинктом, нимало не притупленным цивилизационными предпочтениями, характерными для идеалистов умников. В любом случае, если России суждено выжить, успех означенной контрреволюции может быть только временным, и это опять-таки явно чует и чиновник и олигарх, истери- чески торопящиеся урвать всё, что возможно и невозможно (герой рвачей Ходорковский, к примеру), любой ценой, и плюя на отечество. Западничество есть, конечно, сколь ни трагичная, - неизбежная болезнь совре -менной интеллигенции (распространенная в целом незападном мире, о чем много писал Померанц, а до него авторитетнейший на Западе философ истории Тойнби, обозвавший - благодушнейший либерал! - нашу ин -теллигенцию квислингами(13), пытающимися повернуть родную цивилизацию на путь, ей чуждый и беспер -спективный), тем более, что противостоит той болезни не здоровье, но во многом надрывное же почвенн - чество. Ведь самый эффективный стиль современной мысли родился на Западе, и возражать Западу наши современники умеют лишь на языке сердца. Для человека более или менее гармоничной культуры голос cердца - самый почтенный. "Благородный муж не ставит резоны рассудка выше голоса сердца", - сказал Конфуций. Но голос сердца умеет донести только искусство. На уровне понятий сегодня считается приличным изъясняться лишь в Западном стиле, поскольку конкурентноспособного с ним пока не видят. И вот, самые злобные враги Запада ругают его, рабски копируя выработанную им систему представлений - пусть и с причудливыми сдвижками акцентов. Избавиться от западнического рабства пора давно - наша интеллигенция (и, возможно, не одна она) уже десятилетиями понимает, и тем более чувствует, безусловно больше, чем интеллектуалы современного Запада. Наш простой человек, сколь ни запутавшийся, чувствует таки в свои лучшие минуты вещи, давно и прочно забытые Западным обывателем. Но избавление это возмож но только с выработкой языка, на котором мы сможем спокойно и уверенно выразить специфику собственной культуры и предъявить Западу вполне членораздельные претензии. На построение основных понятий такого языка претендует автор в своей выше указанной книге. "Квислингианство" (по Тойнби) есть конечно еще одна смутно ощущаемая нашей интеллигенцией вина, особенно добавляющая к её пресловутой скромности. Комплекс неполноценности естественно характеризует все творческие элиты цивилизаций, расколотых мощным внешним культурным влиянием. Наши дореволюционные предшественники идолизировали народ в силу того же комплекса, а когда

107

этот идол рухнул им на головы, принялись - и передали в наследство боль -шинству из нас - презирать его "темноту" (довольно, повторимся, светлую в сравнение с темнотой Западного обывателя) - надо же было как-то сохранить остатки собственного достоинства. Отчужденное презрение - оборотная сторона медали болезненной интеллигентской скромности. Но, как знают здоровые взрослые люди, достоинство не утверждается за чужой счет. Только дети пытаются почувствовать себя уверенней, выкрикивая обидчику "дурака". Собственное достоинство можно отстоять лишь собственными трудами и в особенности деятельной любовью - к тому самому изобидевшему нас - с большой нашей ему в том помощью! - народу. Ибо, как заметили наши предки, "худо телу без головы, худо и голове без тела". "Безгранично любить народ!" - требовал от своих после -дователей аристократ по рождению и твердым убеждениям Конфуций. Любить, нимало его не идеализируя, сознавая его ограничения: "Можно заставить народ повиноваться, но нельзя заставить понимать, почему" (14). Любовь интеллигенции к народу должна быть отечески трезвой и требовательной. Но и любящий отец может тиранить своих детей. Как избежать этой ловушки? А надо нам научиться любить народ и по сыновьи (не будем стесняться ограничений формальной логики - жизнь, Слава Богу, предостаточно широка, чтобы позволить себе диалектические противоречия). "Путь благородного человека рождается в нём самом, но проходит проверку у народа", - сказал тот же Кофуций. И еще сказал: "Когда пытаются осуществить путь в отрыве от народа, это уже не путь!" (какие увесистые камушки в огород наших западников! - и, заметим, тривиальные, как таблица умножения, в свете общей теории систем). В самом деле, никакая часть, даже и лучшая (в принадлежности к коей всегда полезно сомневаться - здесь сходятся все добротные этические традиции), по определению не может объять всех нужд и возможностей целого. Что и требует перед этим целым соответствующего смирения. Сыновнего по характеру. И, вот, когда мы научимся говорить и мыслить на языке, отвечающем особенностям нашей культуры, и соответственно действовать, мы превратимся из "квислингов" в органическую часть нашего народа - его "голову", и народ наш, будьте спокойны, удивительно быстро и разительно поумнеет. И Россия, как инстинтом настоящего художника провидел Тальков, начнет превращаться "в страну не дураков, а гениев". Ибо, повторимся, царство середины не про нас! (1) 10 глава "Евгения Онегина". (2) Данные В. Стёпина, став -шего в том году директором Института Истории Естествознания и Техники. ЗС, 6/2006. (3) Шарлатанов среди экспертов, приближенных к высшей власти в США и, правда, многовато. "Я не лингвист, но мои эксперты сказали мне, что у русских нет слова "свобода"", - заявил осенью 1985 г. (то есть в конце первого года своего второго президентского срока) Рейган ("великий президент", как стали именовать его по истечению его пре -зидентства даже либеральные СМИ, ранее ему люто враждебные) в интервью британскому журналисту. Что ж, президенты подбирают понятных себе экспертов - или имеют проблемы Буша старшего. (4) Либеральные СМИ США - и целого Запада - десятилетиями с замечательной последовательностью отстаивали суверенные права колобродить, как тем было угодно, самых одиозных, если мощных, или блокировавшихся с мощными, режимов, но союзной Штатам диктаторской мелочи, той, да, спуску не давали. (5) "Мы привыкли думать, что демократия - это, когда глупость и невежество одних равны уму и знаниям других, но демократия - это совсем другое!" - вырвалось в одном из интервью у Айзика Азимова. Вслед за чем Азимов благоразумно умолк (или был благоразумно сокращен редакцией?), ни словом не намекнув, что же такое, по его мнению, есть "настоя -щая демократия". В самом деле, любимцу Америки не стоило продолжать, ибо ему явно желалось АРИСТОКРАТИИ ума и знаний. (6) Таким образом, когда один из последних свободных умов Запада Ортега-и-Гассет заявил дерзко: "Общество - всегда аристократия", он знал, что говорил, даже и в парадоксальном случае царства среднего человека. (Что до "страны дураков", то на очевидном уровне это откровенно выраженная аристократия кверху задом, где "говно не тонет", - но в подспудной её глубине могут идти процессы самые парадоксальные и неожиданные по следствиям...) (7) В том же явно был убежден Стендаль, когда особо похвалил Наполеона за то, что тот сумел (также в эпоху цивилизационного кризиса французской революции, пусть и куда менее глубокого, чем рассматриваемый) объединить в своем Государственном Совете, невзирая на их яростные партийные распри, "НАИМЕНЕЕ ГЛУПЫХ французов". (8) В Риме, столице самых откровенных лозунгов, под каждый новый год на стенах появляются угрожающие надписи: "Anno zero!" (Год ноль!). (9) В ╧ 5/97 ЗС в статье "10 и 90 - новая статистика интеллекта" приводится вывод российского ученого и педагога