К Богдановым я зашел однажды проведать дорогу, так и стал в доме споим. Думаю, если бы постучал к их соседям, и там бы приветили как своего. Это сохранилось в вепсовских селах, как и в северных русских, чем далее от центров, тем открытое для путника дома и души людские.
Харагеничи — придорожное, трактовое село, красиво построенное на угорьях, стекающее в распадки. На прохожих и проезжих харагинские жители взирают из окон свысока, поскольку сельские улицы на низших отметках, а избы на высших. Посередине села мост через речку, поблизости речка и начинается, вытекает из Харагинского озера. Берегом озера можно идти час, другой, то выше, то ниже, видеть сквозь прибрежные березняки, ивняки просинь озерную или пасмурность вод — в цвет небес. Местами к озеру можно сойти луговиной; травы нынче (вепсы говорят на новгородский манер: «сей год») в июле мало где кошены, густы, высоки, изукрашены всеми цветами, какие есть в определителе северных трав, а каких названий и не сыщешь: и зверобой золотится, и ромашки как солнышки, и колокольчики синевеют, и лютики, и гвоздики как звездочки в небе, и медово–белые кудеряшки высокорослой таволги, и сиреневые клеверища…
Харагннское озеро кончится, перевалишь через сухую боровину, тут тебе Гагарье озеро — иные цвет, оттенок, дух, тишина; в каждом озере тайна; испокон веков концы чьих–то судеб прятали в воду. Темна вода в вепсовских озерах, настояна на травах, торфяниках, покоится на донной подушке ила–сапропелн, отражает в своем лоне не тронутую пока что красу здешних лугов, боров, белостволых рощ. О Гагарьем озере еще сказ впереди…
Дорога над Харагипским озером выводила в прежние годы к селу Долгозеро, там тоже большая вода. От села остался лишь звук: село перестает быть вскоре после того, как погаснут последние угли в печи последнего жителя. Веками служившая вепсам дорога в Долгозеро теперь дорога в никуда…
Село Харагеничи держалось все это время благодаря тому, что в нем оставалась ферма совхоза «Пашозерский»: выгуливали бычков и сдавали. В селе живут люди, пока есть работа. И вдруг… Нынче летом я сошел с Харагинской горы, сел к столу в избе Богдановых, бабушки принялись меня угощать «луковой травой»… Летом это здесь главная пища — «лукова трава»: нащиплют на грядке перьев лука, забелят каким–никаким молочком (с молоком крайне туго) и утоляют потребность организма в витаминах. Откушаешь луковой травы, после гасишь пожар в утробе. В воде пока что здесь нет недостатка.
Уже год, как в Харагеничах закрыли магазин, автолавка иногда привозит соль, сахар, спички, курево, мыло, кильку в томате. И главное средство жизни — муку. В каждой избе пекут хлебы, блины, калитки с картошкой, с перловой крупой. Распивают чаи с калитками, тем и живы. Ферма в Харагеничах закрывается, порушился скотный двор, а новый не строят.
Сижу в избе коренных жителей старинного вепсовского села Харагеничи, в приютной, устеленной домодельными половиками горнице, распиваю чаи — и некий главный вопрос витает над этим столом, как над всеми столами в округе: что станется с нашим селом, что станется с нами? Неужто и это все бросим — пашню, отвоеванную предками у тайги, шелковые здешние травы, озерную синь и прохладу, родные стены, вот этими руками срубленные?
Селу Харагеничи грозит та же участь, что Долгозеру, десяткам других брошенных деревень. Работоспособные уже наладились ехать в Пашозеро, там есть работа, дадут жилье. Л тем, кому некуда ехать, поздно покидать родные гнезда?.. В последние годы в различных постановлениях, в прессе так много сказано было об ошибках в подходе к решению участи сел в нашей нечерноземной глубинке, о неправомерности самого понятия «неперспективное». Однако запущенную центростремительную силу, процесс оттока с окраин в центры так скоро не остановишь, как того хотелось бы нашим публицистам–аграриям. И брошенные деревни едва ли возродимы. Еще одним постановлением дела не поправишь. Нужно что–то другое. Что?..
Поискать ответа… с другой стороны. Взглянуть на дело не сверху, не в общем и целом, как прежде бывало, а вот отсюда, из дома местного жителя. Постоять в разливе некошеных трав, ощутить их невыразимую в цифре цену как личную ответственность, долг. Принять близко к сердцу участь этого края, его людей — великих тружеников. Увидеть в лицо каждого человека!
Никто в округе не помнит, чтобы хоть раз приехало на Вепсчину какое–либо ответственное лицо из района, не говоря об области, спросило бы у местных совета, как дальше быть…
Однако пора в дорогу, в свою деревню Нюрговичи. Кратчайший путь тропой, никем никогда не подновляемой, заваленной стволами палого леса: в последние годы над вепсовской тайгой проносились страшной силы вихри, наломали столько дров, сколько Шугозерский леспромхоз не заготавливал. Тропа местами утонула в болотах и болотцах. Часа за два доберешься до берега Капшозера, распахнется перед тобой немыслимо величавая, исполненная красоты и гармонии картина привольных вод в крутых берегах; на той стороне, как груда камней–валунов, притихшее, без признаков жизни село. Сойдешь к воде поправее, затеплишь костер–дымокур, покричишь, за тобой приедет на лодке Михаил Яковлевич Цветков, семидесяти восьми лет от роду. Но может его и не быть: он перебрался с женою (дети его — кто в Тихвине, кто где) из Нюрговичей в Пашозеро, однако подолгу на новом месте ему не сидится, тянет его неведомая сила в свою избу на угоре над озером (поставленную на совхозный баланс), в свою тайгу, где век охотничал и рыбачил.
Влево пойдешь, покричишь, отчалит от того берега (в нерабочее время) Василий Егорович Вихров, механик отделения «Пашозерского» совхоза в Корбеничах. От Нюрговичей до Корбеничей восемь километров разбитого тракторами проселка: овраги, буераки, бездонные зеленые лужи–омуты, сторонами глухая тайга. Механик Вихров ежедневно в шестом часу утра седлает лошадь, месит грязи, зимой торит след по снежным переметам. Конь иной раз шарахнется от куста, понесет: угол здешний в буквальном смысле медвежий. Если посчитать, сколько проехал верхом Василий Вихров, скажем, за десять лет, то такого пробега и ковбою не снилось. Еще на участковом механике вся техника совхозного отделения. И сена на лошадь накоси. И свое хозяйство, без него семье не житье. Согласитесь, не каждый бы смог. Нужны не только крепкое здоровье, редкое упорство, но и тихое мужество. А главное — верность родным местам, привязанность к ним — и надежда: что–то должно перемениться к лучшему, не может же быть, чтобы так бросили это богатство: пашню, травы, реки, озера, ягодные, грибные места, красоту…
Переплыл озеро, и вдруг первая здесь новость: Вихров собрался уезжать с семьей в Шугозеро. Значит, что же? Не станет в Нюрговичах вихровской коровы–кормилицы, не станет овец–барашков, кур, картошки, овощей с огорода, пса Соболя, стерегущего деревню от незваных гостей из тайги. Некому теперь будет привезти нюрговичским старикам–зимогорам чаю–сахару из магазина в Корбеничах. В Нюрговичах магазина нет. Вообще–то есть, но продавщица Екатерина живет за двенадцать километров в Озровичах, в кои веки доберется сюда с оказией.
Василий Егорович Вихров уезжает — такая печальная новость. Столько спокойствия, терпения, трудолюбия, хозяйственной основательности в этом нюрговичском вепсе, а и он не выдержал. Лопнуло и его завидное терпение. Надежда иссякла. Да и как ей не иссякнуть, если в соседнем большом, пока что полном всяческой жизни селе Корбепичи школу закрыли…
Но это я забегаю вперед. Вдруг Василий Егорович еще передумает…
Из Харагекичей в Нюрговичи можно пройти хотя и кружной, но проезжей дорогой. Проезжей–то проезжей, но лучше не надо. Один раз я попробовал на машине, в другой раз воздержусь. От Харагеничсй до паромной переправы через Капшозеро — на том берегу Корбепичи — четыре километра. Собственно, от этих четырех километров зависит существование Корбеничей: быть или не быть. По этой дороге ежедневно проходит почтовая машина, везут товар в магазин, вывозят по осени нагулявших вес бычков в Пашозеро (думаю, на этих четырех километрах бычки изрядно теряют в весе). На дороге из Корбеничей в Харагеничи есть гиблое место, в распутицу здесь днями молотит жидкую глину тракторбуксировщик. Сколько сгорело за годы горючки, полетело картеров, диферов, карданов, глушителей, рессор, сколько деревьев срублено на ваги и гати, — посчитаешь, так это хватило бы средств на бетонку. Сколько потрачено человеческих нервов, того и не счесть. Дамбу поперек Финского залива возвели, а на четыре километра жизненно необходимой людям дороги средств не хватило…
