— Пожалуй! — фыркнула мать.

— Да. Пожалуй. Потому что я не уверен. Я ничего не знаю о любви. Отец искренне любит тебя. Я не знаю почему, и от него я ничего не узнал о любви. Ты любишь только вещи. Ты не любишь людей, так чему я мог научиться у тебя?

У Розмари был встревоженный вид.

— Ты не можешь любить эту девушку, Карл. Тебе жаль ее. И ты это знаешь. Она повиснет на тебе камнем, ты не сможешь двигаться дальше.

— Куда?

— К нормальной социальной жизни, такой, как сегодняшний вечер. Она не справится, не усвоит наш стиль.

— И ты предположила, что лучшим способом помочь ей “справиться” и усвоить, как ты говоришь, “наш стиль” будет выставить ее с приема, куда ее пригласили. Может, ты для разнообразия вдумаешься в свои собственные слова?

— Я просто хотела избежать неловкости. Только и всего. — Розмари не собиралась сдаваться.

— Мне очень неловко, мама, мне неловко, как никогда в жизни.

— Карл, все это чепуха. Давай ляжем спать.

— Больше я не проведу в этом доме ни одной ночи, — решительно сказал он.

— Послушай, это просто алкоголь на тебя так действует.

— Я не пил. Я был слишком занят поддержанием беседы с твоими друзьями. Эти людям столько лет, что они помнят, как в Англии в витринах висели вывески “Черным вход воспрещен. Ирландцам вход воспрещен”. Я разговаривал с одним человеком, его мать была служанкой в Бостоне, ее уволили из семьи, где она работала, за недостаток покорности. Она вышла замуж за сотрудника банка и помогла ему подняться по карьерной лестнице до управления собственным банком.

— Это совершенно другое дело…

— Это совершенно одно и то же, только нам должно быть еще более стыдно. Мы живем в достатке. Нам чертовски повезло с этой страной, мы должны с радостью приветствовать тех, кто к нам приезжает. Но нет, ведь иерархия превыше всего, не так ли? Даже для нас, кто лишь недавно находился в самом низу социальной лестницы.

Розмари пылала от гнева.

— Живя в таком доме, как наш, легко проповедовать высокие идеалы! У тебя-то есть все!

— Больше нет.

— О, Карл, хватит дерзить. Сейчас ты уйдешь, но завтра же вернешься. Давай не будем заниматься глупостями.

— Я не вернусь, мама.

— Ну хватит, где ты будешь жить? Ты практически ничего не получаешь в своей школе. Ради бога, как ты будешь зарабатывать на хлеб?

— Я получаю учительскую зарплату. Четверть суммы я перечисляю на ваш с отцом банковский счет. Я делал это с тех пор, как устроился на работу. Когда я уйду из дома, деньги будут оставаться в кошельке. Как-нибудь справлюсь.

Розмари внимательно смотрела на него. Он говорил совершенно серьезно.

— Как ты считаешь, зачем все это нам с отцом? — Она обвела рукой их элегантный дом. — Мы все делаем ради тебя, Карл. Не швыряй это нам в лицо! Чего еще ты хочешь?

— Стоило бы попросить тебя не вышвыривать из дома моих друзей, если бы я мог предположить, что это придет тебе в голову.

— Карл, пожалуйста…

— Мне жаль тебя, мама. На самом деле жаль.

Он направился к двери.

— Вот и правильно. Ложись спать. Мы все ляжем спать. Утро вечера мудренее.

— Не знаю, каким окажется утро для тебя. Меня это волнует в последнюю очередь. — Карл вынул из тумбочки ключи от машины и сбежал вниз по лестнице.

Вглядываясь в темноту, Розмари увидела, как он садится в машину. Когда-то он настоял на том, чтобы купить ее на свои деньги. Она покачала головой. Подобные разговоры очень утомительны, но завтра, к этому же времени, все забудется, как не бывало.

Аня жила в шумном районе Дублина. Кафе и клубы были открыты, несмотря на поздний час. Звучали разговоры на разных языках.

Карл даже не пытался придумать, что он скажет, когда найдет Аню. К чему репетировать извинения за свою чудовищную мать, объяснения того, что он ушел из дома. Возможно, она даже позволит ему остаться. Самое главное — найти ее, обнять, прикоснуться к нежному лицу, погладить по голове.

Он знал адрес. В квартире у Ани он не был, но пару раз обедал в ресторане внизу. Аня рассказывала ему про разные виды колбасы, и владельцы кафе, невзирая на его протесты, положили ему тогда на тарелку несколько разных сортов, чтобы он мог выбрать, какой ему нравится больше.

Он вошел в ресторан и спросил:

— Как вы думаете, Аня дома?

— Нет, она отправилась на какую-то отпадную вечеринку. Оделась, как кинозвезда! — сказал один из братьев, владельцев ресторана.

— Она уехала оттуда. Я хотел спросить, может быть…

— Вот Лидия. Она должна знать.

Лидия разговаривала по телефону. Она казалась очень взволнованной.

— Разумеется, я беспокоюсь, Тим. Она оставила только записку с просьбой не тревожиться. Мол, скоро она свяжется с нами. Плохо то, что она забрала паспорт.

В восемь утра у Молли Кэрролл зазвонил телефон. Трое клиентов пришли в прачечную и обнаружили, что она закрыта.

— Но ведь Аня приходит в семь, — озадаченно проговорила миссис Кэрролл.

— Сегодня ее нет, Молли.

Неодобрительно поцокав языком, Молли Кэрролл выставила завтрак на стол и побежала открывать прачечную. Очень важно хорошо обслуживать ранних посетителей. Они оставляют одежду с утра, потому что знают: днем заказ уже можно будет забрать.

Как это непохоже на Аню.

Хилари прослушивала сообщения, оставленные за ночь на автоответчике. Все звонившие за что-то извинялись. У одной женщины ночью заболело в груди, она позвонила в “скорую”, но оказалось, что повода волноваться не было. Она извинялась за беспокойство. Мужчина, набравший неправильно номер, многословно просил прощения за пропущенную встречу, обещал, что в следующий раз исправится и все будет в лучшем виде. Следующее сообщение оставила Аня. У нее что-то вроде кризиса. Ей очень, очень жаль, она все объяснит через несколько дней. Ключи от клиники она оставила в конверте, в ресторане на первом этаже. Джонни может их забрать.

Кризис, который продлится несколько дней? У Ани? Хилари была просто ошарашена.

Лидия и Тим за всю ночь не сомкнули глаз. Куда могла уехать Аня? Она не оставила ни единой подсказки.

— Я знаю всех ее друзей, — сказала Лидия. — И уже всем позвонила, но безрезультатно.

— Как насчет отца Флинна?

— Ни словечка. Он спрашивает всех в центре, но пока ничего.

— Не могла же она уехать в аэропорт. Было уже слишком поздно. — Тим сказал это, в основном чтобы подбодрить Карла Уолша. Карл, кажется, совсем потерял рассудок от беспокойства, все повторял, мол, это его вина, он не встретил ее, не позаботился о ней как следует. Лидия, не знавшая подробностей произошедшего на вечеринке, попыталась успокоить его:

— Как ты можешь винить себя? Она была так рада получить приглашение. Твоей маме понравился ее подарок?

— Не говори мне об этом подарке! — воскликнул Карл, и его лицо исказилось. — Должно быть, мы все же не вспомнили о ком-то!

Фиона зашла рассказать Деклану новости об исчезновении Ани. Они съели оставленный Молли на столе грейпфрут. Такой завтрак устраивал их гораздо больше, чем яичница из двух яиц, сосиски и тосты, на которых Молли непременно настояла бы, будь она дома.

Они поговорили по телефону с Лидией, Карлом, Хилари и отцом Флинном. Была небольшая вероятность, что Аня появится в клинике, но они не слишком на это рассчитывали. Рассказ Хилари о сообщении на автоответчике очень их встревожил.

— Может, нам стоит обратиться в полицию? — спросила Фиона.

— Аня очень просила Лидию не поднимать шума, — ответил Деклан.

— Но она была ужасно расстроена.

— Знаю, но какой смысл просить друзей не поднимать шум, Фиона, если не можешь надеяться на уважение к своей просьбе?

Фиона удивленно посмотрела на него.

— Каким же вы будете врачом, Деклан Кэрролл?

— Врачом, который уважительно относится к желаниям пациентов.