– Нам грозит серьезная опасность пополнить унылое племя заурядных мужей, Нэт, – со вздохом сказал лорд Пелем. – Двое из четверых! Неужели только нам с вами предстоит отстаивать свою свободу, которая так радовала нас всех еще менее года назад? А наши друзья, увы, будут заняты исключительно увеличением населения и такой почетной, хотя и скучной задачей, как обеспечение себя наследниками?

– Значит, ты уже решил, что у обоих будут мальчики? – спросил мистер Гаскон. – Кен, что…

Но Кеннет пустил лошадь галопом, ничего не сказав в ответ.

Все объяснилось к исходу того же дня. Мистер Гаскон и граф Хэверфорд возвращались с бала в одной карете – их друг сопровождал тетку и кузину. Подороге домой друзья решили, что на сегодняшний вечер развлечений с них достаточно, и мистер Гаскон принял приглашение графа Хэверфорда завернуть в его особняк на Гросвенор-сквер, немного выпить и поболтать, а уж потом вернуться домой.

– Мисс Уилкокс и впрямь ради вас забывает о приличиях, – начал мистер Гаскон, усаживаясь в кресло с бокалом вина в руке. – Она три раза танцевала с вами. Я не ошибаюсь, она пригласила вас в третий раз сама?

– Что делать, если я так неотразим! – отшутился Кеннет.

– Она явно хочет спать с вами, – сказал мистер Гаскон, – только общеизвестно, Кен, что вы не будете первым. Однако не забывайте: как она ни распущенна, все же она леди, женщина света. Можно попасть в неловкое положение.

– Да, маменька! – Кеннет поднял свой бокал, бровь его поползла вверх.

– Это неразумно, друг мой.

– Но ведь меня нельзя поймать в брачные силки, не так ли?

Мистер Гаскон откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на друга.

– С этим очень трудно примириться, Кен, – начал он. – В эти два месяца ты был самым веселым гулякой в Лондоне. Рядом с тобой мы с Иденом выглядели и чувствовали себя просто чем-то вроде парочки старых дев. Ты же походил на бочонок с порохом, которому не хватает только искры, чтобы разлететься на мелкие кусочки. Мы беспокоимся за тебя, Кен. И Рекс тоже. Он говорит, что внезапный и трудный брак нельзя превратить в нечто приличное, если не держать свою молодую жену подле себя.

– Рексу, черт возьми, лучше заниматься своими собственными делами. Да и вам с Иденом тоже.

– Она что, так… так невыносима? – спросил мистер Гаскон.

Кеннет наклонился и со стуком поставил пустой бокал перед собой на столик.

– Оставим это, Нэт. Моя жена не предмет для обсуждений.

Друг покрутил бокал в руках, заглянул в него.

– Значит, твой сын или дочь будут расти, не зная отца?

Кеннет снова откинулся на спинку кресла и медленно вздохнул.

– Ты всегда был… необузданным человеком, – продолжал мистер Гаскон. – Все мы такие. Но никогда мы не были безответственными. Мне всегда казалось, что в основе своей мы люди порядочные и что когда придет время остепениться… – Но тут он поднял глаза и осекся.

Кеннет вцепился в ручки кресла побелевшими пальцами. Глаза его были закрыты.

– Ребенка не будет, Нэт, – сказал он. – Мы потеряли наше дитя в ночь после свадьбы.

Почему он сказал «мы»? Это ведь только ее потеря. И это не был ребенок в полном смысле слова. Но вдруг он понял, чем объясняется молчание Нэта. Он, Кеннет, плакал.

Он заставил себя подняться и побрел к окну, где мог стоять спиной к собеседнику.

– Кен, – сказал мистер Гаскон какое-то время спустя, – ты мог бы и рассказать нам об этом, старина. И друзья смогли бы как-то утешить тебя.

– А зачем мне утешения? – спросил он. – Младенец был зачат в ту единственную ночь, что я провел с женщиной, которая мне не нравится. Я узнал о его существовании только за неделю до венчания. А ночью после венчания она выкинула. Зачем мне особые утешения?

– Но я никогда не видел тебя плачущим!

– И уверяю тебя, никогда больше не увидишь. – Кеннет был страшно смущен. – Черт побери! Да, черт побери, Нэт, неужели у тебя не хватает такта уйти?

Настало долгое молчание.

– Я помню случай, – заговорил, наконец, мистер Гаскон, – когда мне предстояло отправиться под нож хирурга и я ужасно боялся, что буду кричать, или потеряю сознание, или еще как-то опозорюсь, прежде чем он сумеет извлечь пулю. Я умолял тебя, чтобы ты ушел и вернулся в полк, осыпал тебя проклятиями. А вы все время простояли у стола. И потом я ругался. И так и не сказал тебе, как много для меня значило, что ты не ушел, был со мной. Друзья должны делить не только радость, но и боль, Кен. Расскажи о своей жене.

Что мог он рассказать о Майре Хейз – о Майре Вудфолл, графине Хэверфорд? В детстве он едва замечал ее, когда она приходила вместе с Шоном. Они, мальчики, играли или боролись, а она была сама по себе. Худенькая темноволосая девочка, некрасивая и неинтересная. Девчонка как девчонка. Но когда он снова увидел ее спустя несколько лет, проведенных в школе, – ах, как она переменилась и как переменилось его восприятие! Высокая, гибкая красавица, очаровательная Майра – запретная для него из-за вражды, вспыхнувшей между их семьями, леди благородного происхождения. Это делало ее такой соблазнительной, и он не мог устоять перед ее очарованием.

Он назначал ей свидания, боясь стать докучливым: Ему они казались такими редкими! Они болтали, смеялись и он любил ее, хотя их телесные отношения никогда не заходили дальше касаний рук и относительно невинных поцелуев. Он признался ей в любви. Она только улыбнулась в ответ на это признание, вероятно, лучше, чем он, понимая, что все это ни к чему не приведет. О ее чувствах он не знал ничего, и это доводило его до помрачения рассудка. Он был готов бросить вызов, и. своему, и ее отцу, если это понадобится, чтобы жениться на ней. Он думал, что не сможет, жить без нее.

– Но твой, отец одержал над тобой верх? – спросил мистер Гаскон. – Как и ее отец? Поэтому-то, ты и купил офицерский патент, да, Кен?

Его дружба с Шоном Хейзом в годы юности распалась, превратившись в конце концов во вражду. Он простил бы ему многое, хотя и не мог не осуждать расточительность Шона, его карточные долги, которые опустошали отцовский кошелек, его беспорядочные связи с женщинами, которые вели к беде. Куда труднее, даже невозможно было извинить другое – он стал жульничать в карточной игре, стремясь поправить свои дела. Отвратительно было и то, как он добивался понравившихся ему женщин – силой, если ему отказывали в связи. Кеннер мог бы еще извинить бывшему другу кое-какие грешки по части контрабанды. В окрестностях Тамаута контрабанде не была столь доходным делом, как встарь. Но он не мог простить брату Майры попыток поставить дело на широкую ногу: собрав вокруг себя шайку головорезов, Шон прибегал к угрозам, шантажу и насилию. Хотя у Шона хватило ума вести свои делишки подальше от Тамаута.

– Ты порвал с сестрой из-за брата? – спросил мистер Гаскон.

– Не спеши с выводами, друг…

И Кеннет рассказал, как, не порывая еще с братом Майры, он выяснил две вещи: во-первых, Шон собирался высадиться со своей бандой в укромном уголке на берегу моря – месте их юношеских игр, а во-вторых, он узнал, что Шон играет чувствами Хелен. О последнем ему рассказала Майра, хотя и не считала это игрой. Ей отношения молодых людей казались серьезными, она решила, что Кеннет тоже их одобрит. Может быть, девушка думала, что вчетвером они смогут разорвать семейные путы, которые так давно мешали молодым людям.

Кеннет решил вмешаться в делишки Шона, застать его на месте преступления – за контрабандой – и предъявить на следующий день ультиматум. Либо он обнародует, что Шон – контрабандист, либо Шон отказывается от своего внезапного интереса к Хелен, вернее, к ее состоянию. Шантаж? Да, пусть так, но он помешает его грязным делишкам. Но когда Кеннет появился ночью на утесе, он столкнулся с человеком, стоявшим на часах, и человек этот приставил пистолет к его груди. Часовым была Майра!

– Она принадлежала к этой шайке, Нэт! К шайке головорезов и бандитов. И у нее было оружие! Окажись на моем месте кто-то другой, она, конечно, выстрелила бы.