Он вернулся к письменному столу и еще раз перечитал письмо. Давно он не вспоминал о ней, и вот она вдруг возникла перед ним из этих нескольких строчек и стоит, простоволосая, с крепкими ногами, обеими руками прижимая к себе школьный портфель, и хохочет, мотая головой, отчего волосы падают ей на лицо. «Если силы ада не преградят мне путь…» Но ведь силы ада подвластны Фаусту. Чего еще ждет Маргарита от Фауста?

После работы он шел домой теми же улицами, что и каждый день, но, пересекая главный проспект, вспомнил, что в кондитерской на углу он когда-то сидел с Маргаритой. Он тогда продал несколько книг букинисту и пригласил ее в эту дорогую кондитерскую: хотелось найти уголок, где бы не было гимназистов. Маргарита приглашение приняла. Он боялся отказа, но она согласилась без всяких колебаний. Его немного обескуражило, когда она, не раздумывая, кивнула. От свидания в кондитерской он ожидал очень многого. У него было приготовлено несколько многозначительных фраз, но ни одной из них ему не удалось произнести. Он говорил о пустяках, чувствуя, как в нем закипает злоба на самого себя от этой пустой болтовни. И он облегченно вздохнул, попрощавшись с Маргаритой.

Он остановился перед кондитерской и заглянул в зал через большую витрину. Стойка была на том же месте, длинная, белая, вся заставленная сладостями, но столики и стулья выглядели иначе. Он огляделся, припоминая, где же они тогда сидели. Но не мог найти то место, и это его огорчило. Да ведь это же глупость, ну что за глупость! — убеждал он сам себя, экие глупости…

Дома никого не было. В кухне на столе лежал вырванный из тетрадки листок, где было написано:

Ольга — молодчина, заранее учитывает его забывчивость. Он совершенно забыл, что у его матери сегодня праздник. Надо идти. На всякий случай по дороге он купит бутылку вина. Может, Ольга уже и купила. Но это неважно.

Он в рассеянности стоял посреди кухни. Вспомнил, что собирался что-то сделать дома, но никак не мог припомнить, что именно. Пошел в комнату, закурил, задумался. Потом отпер шкаф и вытащил коробку с фотографиями. Он долго рылся в перемешанных детьми фотографиях, пока с самого дна коробки не вытянул фотографию своего выпускного класса.

Люди на этой фотографии жили на далеком острове, все вместе, и с ними жил там он, ему отвели место посередине. Маргариту поместили в первом ряду, как раз под физиономией директора гимназии. Целый остров молодых людей странствовал по прошлому и иногда невольно соприкасался с настоящим — это когда он получал свадебные приглашения от одноклассников. Прошло десять лет, и приглашения перестали приходить. От Маргариты он приглашения так и не получил, да и сам никому не сообщил, что женится.

И вот в последнее время покой его супружеской жизни омрачала тоска по какой-то неизведанной жизни, хотелось перемен, которые хотя бы на миг вырвали его из спокойной, размеренной череды дней. А потом тоска исчезала, привычный распорядок успокаивал его, и всякое отклонение он воспринимал словно какую-то несправедливость. Тем более поразило его, что он еще способен испытывать нечто такое, чего давно не испытывал. В нем пробуждалась светлая юношеская печаль.

По дороге к матери он купил вина, но, оказалось, напрасно: жена уже принесла и вино, и кекс. Мать жила в домике на окраине, и дети убежали в сад. Он сидел с матерью и Ольгой в столовой, где со дня смерти отца ничего не изменилось, как и во всем доме; не спеша ел испеченный матерью пирог и отхлебывал кофе. И все смотрел на старый отцовский письменный стол в углу. Над столом висела фотография матери в молодости. Еще гимназистом он любил помечтать за этим столом, глядя на фотографию.

У него давно вошло в привычку вспоминать из прошлого то, что нужно человеку, чтобы утвердиться в настоящем. И вот из прошлого возвращались к нему мечты и желания, которые ему не нужны. Но они явились, и он не знал, что с ними делать. После себя они оставляли в душе грусть и беспокойство.

Ольга занимала мать разговором; голоса женщин доносились до него, словно шум большого цеха, который не мешает собственной работе. До сегодняшнего дня его прошлое было единым целым, а сейчас оно распадалось на части и кусочки, и он был вынужден складывать все заново.

Он вышел в сад позвать детей. В саду росло много старых деревьев, некоторые уже начали чахнуть. И здесь после смерти отца время остановилось. Но можно ли остановить время, если и люди, и вещи меняются, движутся, уходят — и ничто не в силах их удержать.

Вместо того чтобы увести детей в дом, он ходил с ними по заросшим тропинкам и показывал деревья, на которые лазил мальчишкой, кусты, где прятался с книжкой про индейцев, а позднее с блокнотом, куда записывал свои стихи. Когда он гулял тут с детьми в последний раз, то объяснял им, как называется тот или иной куст, дерево, знакомил с окружающим их миром. Сегодня же он рассказывал — о своей юности, о своих мечтах. Он говорил, а самого не покидало ощущение нереальности всего того, о чем вспоминал.

Дети слушали, словно он рассказывал сказку. Давно ему не было так хорошо. Он не сразу заметил, что и Ольга его слушает. Она стояла поодаль и глядела на него. Он подмигнул ей. Она подмигнула в ответ и улыбнулась. Они вспоминали свою давнюю игру в мигалки. По мере того как прошлое распадалось, перед ним все чаще стали всплывать отдельные моменты, забытые, утраченные, отброшенные, — они требовали внимания.

Неужели это я? — удивлялся он. И это тоже я? И это? Давно не вспоминал прошлое, и теперь обрадовался возможности привести в порядок свою жизнь.

— Ты как-то помолодел! — сказала ему Ольга.

Он восхищался своей женой. Какая умница! Помолодел — вот точное слово. Молодеть — это возвращаться к ценностям минувшего времени. Не ко всяким ценностям — только к обретенным в молодости.

Домой они ехали городским автобусом, а так как улицы были перекопаны, пришлось ехать в объезд по тем местам, где ему давно не случалось бывать. Смеркалось, уличные фонари загорались зеленоватым светом. Автобус медленно прокладывал себе путь в оживленном вечернем потоке машин, то и дело притормаживая и неуверенно продвигаясь вперед. Потом он свернул в пустынную боковую улочку и начал подыматься в гору, мимо проплывали дом за домом, словно на смотру, и все эти дома были старыми знакомыми.

Вот сейчас проедем небольшой парк, думал он, а в угловом доме на пятом этаже живет Альберт. То есть он жил там еще два года назад, когда он в последний раз был у него. Даже и тогда они поругались. Ссорились они всегда, еще со школы. Они учились в одном классе, иногда и сидели за одной партой. Раньше они с Альбертом встречались по меньшей мере раз в месяц. Он и сам не мог понять, чем объяснить этот двухлетний перерыв. Он несколько раз собирался поехать к Альберту, но из этого никогда ничего не получалось. Всякий раз что-то мешало.

Он с интересом посмотрел на угловой дом. На пятом этаже горел свет. Если Альберт не переехал, то он дома. Целых два года живешь своей жизнью, и вот тебе, случайный объезд, где-то засветилось окно — и напомнило о ком-то, кто уже был предан забвению. Все люди, с которыми мы когда-либо встречались, не исчезают из нашей жизни и в любой момент могут неожиданно появиться перед нами с немым укором.

Дома вечер начался как всегда и пошел своим ходом. Дети не хотели есть, им больше хотелось пить. Гонза вспомнил, что еще не сделал какие-то уроки, Кайя желала еще почитать. Над всей этой суматохой возносился голос жены — то сердитый, то успокаивающий, то уговаривающий.

Пока тянулся семейный вечер, он думал о письме. Надо бы с кем-нибудь поговорить о нем. Интересно, что бы сказала Ольга, покажи он ей письмо? Рассердилась бы, стала бы его успокаивать или уговаривать? Он думал о письме, и чем больше он думал, тем яснее ему становилось, что он должен уйти. Побыть одному, чтобы никто к нему не обращался, чтобы не надо было отвечать на вопросы, которые его сейчас не интересуют. Сейчас, когда он думал о самом себе, чего давно не случалось, он не понимал, как могло в нем за все эти годы сохраниться чуть ли не мальчишеское нетерпение, юношеская тоска и страстное желание изменить свою жизнь. Откуда вдруг эта надежда, что его ждет что-то необычное?