Ромул. Где же он?
Тулий Ротунд. В прихожей.
Ромул. А его камергеры Сульфурид и Фосфорид тоже здесь?
Тулий Ротунд. Только им и удалось бежать вместе с ним.
Ромул. Если Сульфурид и Фосфорид останутся за дверью, Зенон может войти. Византийские камергеры очень уж строги. Заприте их в птичнике.
Тулий Ротунд. Слушаюсь, государь.
Слева вбегает император Зенон Исаврийский, одетый куда пышнее и элегантнее, чем его западный коллега.
Пирам и Ахилл в последнюю минуту оттесняют камергеров Зенона, которые, причитая, протискиваются к двери.
Зенон. Привет тебе, благородный венценосный брат!
Ромул. Привет!
Зенон. Привет тебе, благородная венценосная сестра!
Юлия. Привет тебе, благородный венценосный брат!
Объятия. Зенон становится в позу, предписанную придворным ритуалом восточноримскому императору, просящему убежища.
Зенон. Помощи я прошу, о солнце вселенной…
Ромул. Мой дорогой Зенон, я вовсе не настаиваю, чтобы ты непременно прочел длинные стихи, которые по византийскому церемониалу следует произносить императору, когда он просит убежища.
Зенон. Я не могу обмануть доверие моих камергеров.
Ромул. А я их не впустил.
Зенон. Попросту не впустил?
Ромул. Я велел их запереть в птичнике.
Зенон. Отлично! Раз они меня не видят, я сегодня в порядке исключения не буду пользоваться положенными формулировками. Сил уже нет! С тех пор как я бежал из Константинополя, мне по три раза в день приходилось повторять две тысячи строк «Помощи я прошу» перед разными политическими деятелями. Голос сорвал.
Ромул. Садись.
Зенон. Спасибо. (С облегчением садится к столу.) Знаешь, Ромул, когда мои камергеры со мной, я просто тону во всех этих предписаниях и правилах. Я должен как положено двигаться, как положено говорить, как положено есть и пить. Спасенья от этого нет. Но стоит им уйти, как во мне просыпается сила моих предков-исаврийцев, просыпается испытанная, твердая как скала вера… А решетки у твоего птичника надежные?
Ромул. Можешь быть спокоен. Пирам, поставь прибор для Зенона и принеси яйцо.
Пирам. У нас осталось только яйцо Домициана.
Ромул. На этот случай оно годится.
Зенон. Мы, собственно говоря, уже семь лет находимся в состоянии войны друг с другом. Лишь германская угроза приостановила столкновение наших армий. (Несколько смущен.)
Ромул. В состоянии войны? Я про это ничего не знаю.
Зенон. Но ведь я же отнял у тебя Далмацию.
Ромул. А разве она была моей?
Зенон. При последнем разделе империи она отходила к тебе.
Ромул. Между нами, императорами, говоря, я давно уже не ориентируюсь в международном положении. Что тебя заставило покинуть Константинополь?
Зенон. Моя теща Верина вступила в союз с германцами, и меня изгнали.
Ромул. Странно. Ты же был в такой дружбе с германцами…
Зенон. Ромул! (Обижен.)
Ромул. Насколько я в курсе сложных взаимоотношений на византийском престоле, ты сам заключил союз с германцами, чтобы сбросить с трона своего сына.
Юлия. Ромул!
Зенон. Германцы наводнили наши империи! Границ уже почти нет! Мы больше не можем идти врозь. Мелочная подозрительность, разделявшая наши империи, теперь — непозволительная роскошь. Мы должны спасать нашу культуру.
Ромул. А по-твоему, культуру можно спасти?
Юлия. Ромул!
Тем временем антиквар подходит к императору с несколькими бюстами.
Аполлион. За обоих Гракхов, Помпея, Сципиона и Катона — два золотых восемь сестерциев.
Ромул. Три золотых!
Аполлион. По рукам! Только я прихвачу еще Мария и Суллу. (Опять лезет на лестницу.)
Юлия. Ромул, я требую, чтобы ты немедленно выгнал этого торговца древностями.
Ромул. Мы не можем себе этого позволить, Юлия. Надо же платить за корм для кур.
Зенон. Вы меня поражаете. Мир охвачен пожаром, а вы позволяете себе острить. Гибнут тысячи людей, а вы валяете дурака. Причем тут корм для кур, когда надвигаются варвары?
Ромул. В конце концов, и у меня есть свои заботы.
Зенон. По-видимому, здесь еще не до конца осознали, чем грозит миру германизм. (Барабанит пальцами по столу.)
Юлия. Я все время это говорю!
Зенон. Успех германцев нельзя объяснять чисто материальными факторами. Надо смотреть глубже. Наши города капитулируют, наши солдаты перебегают к противнику, наши народы нам больше не верят, потому что мы сами в себе сомневаемся. Мы должны собраться с духом, Ромул. Пора нам вспомнить о былом величии, воззвать к памяти Цезаря, Августа, Траяна, Константина. Другого выхода нет. Без веры в себя и в наше международное значение мы пропали.
Ромул. Ну, хорошо. Давай верить.
Молчание. Все благоговейно застыли.
Зенон. Ты веришь? (Усомнившись.)
Ромул. Неколебимо.
Зенон. В наше великое прошлое?
Ромул. В наше великое прошлое.
Зенон. В наше историческое предназначение?
Ромул. В наше историческое предназначение.
Зенон. А ты, императрица Юлия?
Юлия. Я всегда в это верила.
Зенон. Прекрасное чувство, не правда ли? Сразу повеяло чем-то положительным. Давно бы так!
Все трое сидят с благоговейным видом.
Ромул. Ну, а теперь?
Зенон. Что ты хочешь этим сказать?
Ромул. Вот мы верим.
Зенон. Это самое главное.
Ромул. Что же дальше?
Зенон. Это неважно.
Ромул. Но раз у нас такие взгляды, надо что-то делать.
Зенон. Все сделается само собой. Надо только найти какую-нибудь идею, чтоб противопоставить ее лозунгу германцев: «За свободу и крепостное право». Я предлагаю: «За Бога и рабство!»
Ромул. Не знаю, на нашей ли стороне Бог, сведения об этом довольно противоречивы.
Зенон. За справедливость, против произвола!
Ромул. Тоже не годится. Я скорей за практичный реальный лозунг. Ну, например: «За куроводство и сельское хозяйство!»
Юлия. Ромул!
Слева вбегает Марес. Он вне себя.
Марес. Германцы двинулись на Рим!
Зенон и Юлия в ужасе вскакивают.
Зенон. Когда отходит ближайший корабль на Александрию?
Ромул. Завтра в половине девятого. А зачем тебе туда?
Зенон. Попрошу убежища у императора Эфиопии. Я намерен продолжать оттуда непримиримую борьбу с германизмом, хотя иногда мне кажется, что лучше попасть в руки германцев, чем в руки моих камергеров.
Императрица понемногу успокаивается.
Юлия. Ромул, германцы двинулись на Рим, а ты все еще завтракаешь.
Ромул. Это привилегия политиков. Марес, я произвожу тебя в рейхсмаршалы.
Марес. О государь, я спасу Рим. (Падает на колени и взмахивает мечом.)
Ромул. Только этого мне недоставало. (Опять садится.)
Марес. Единственная надежда на спасение — тотальная мобилизация. (Решительно встает.)
Ромул. Это что за слово?
Марес. Я его только что придумал. Тотальной мобилизацией называется сосредоточение всех сил народа на достижении военных целей.
Ромул. Мне это не нравится даже чисто стилистически.
Марес. Тотальная мобилизация должна охватить все области империи, которые не успел захватить враг.
