Ромул. Он не дурак! Кто хочет избежать большого скандала, нарочно устраивает маленький. Присваиваю ему звание «Спаситель отечества». А где он теперь?
Ахилл. Нанялся в одну экспортную виноторговую фирму в Сиракузах.
Ромул. Надеюсь, такой усердный работник сумеет в частной торговле оправиться от убытков, которые принесла ему государственная служба. Возьмите! (Снимает с головы лавровый венок, отламывает два листка и вручает обоим камердинерам.) Возьмите по золотому лавровому листу и обменяйте их на деньги. Только верните все, что останется сверх вашего жалованья. Мне из этих денег надо еще заплатить повару, первому человеку империи.
Пирам и Ахилл. Будет сделано, ваше величество!
Ромул. Когда я садился на престол, в этом золотом венке, символизирующем императорскую власть, было тридцать шесть листков, а сейчас только пять. (Задумчиво разглядывает венок и снова надевает его.) Подайте утреннюю трапезу!
Пирам. Завтрак?
Ромул. Утреннюю трапезу. У себя в доме я пока устанавливаю, что такое классическая латынь.
Пирам вносит столик, на котором приготовлен завтрак.
На столе ветчина, хлеб, спаржевая настойка, чашка с молоком и яйцо в рюмке. Ахилл приносит стул.
(Садится, разбивает яйцо.) Август[2] ничего не снес?
Пирам. Ничего, сударь.
Ромул. А Тиберий[3]?
Пирам. Юлии ничего не кладут.
Ромул. А Флавии?
Пирам. Домициан[4] снес. Но ведь ваше величество не желает есть его яйца.
Ромул. Домициан был скверным императором. Пускай несется сколько угодно, я его яиц есть не стану.
Пирам. Как прикажете, государь.
Его величество доедает яйцо.
Ромул. А это чье яйцо?
Пирам. Как всегда, Марка Аврелия[5].
Ромул. Вот это приличная несушка. Остальные императоры ничего не стоят. А еще кто-нибудь несется?
Пирам. Одоакр[6]. (Несколько смущен.)
Ромул. Смотри-ка!
Пирам. Два яйца.
Ромул. Здорово! А как мой полководец Орест, которому надлежит одолеть этого германца?
Пирам. Ничего.
Ромул. Ничего. Ну, я на его счет не очень и обольщался. Хорошо бы нафаршировать его каштанами и подать нынче к ужину.
Пирам. Будет исполнено, ваше величество.
Его величество ест хлеб с ветчиной.
Ромул. А о курице, носящей мое имя, ты ничего не скажешь?
Пирам. Это самое талантливое и благородное создание из всех, какие у нас есть. Высочайшее достижение римского куроводства.
Ромул. А яйца оно несет, это благородное создание?
Пирам устремляет на Ахилла умоляющий взгляд.
Ахилл. Почти, ваше величество.
Ромул. Почти? Как это понимать? Курица либо несется, либо нет.
Ахилл. Пока еще нет, государь.
Его величество решительно взмахивает рукой.
Ромул. Значит, нет! Что ж, кто ни на что не годен, годен на сковородку. И пускай заодно со мной и Орестом повар поджарит еще Каракаллу[7].
Пирам. Ваше величество, Каракаллу и Филиппа Араба[8] вы ели позавчера со спаржей.
Ромул. Пускай тогда возьмет моего предшественника, Юлия Непота. Он тоже ни черта не стоит. А впредь я желаю, чтобы по утрам мне подавали яйца Одоакра. Мне он симпатичен. Вот у кого выдающийся талант. Раз уж германцы пришли, надо по крайней мере взять лучшее из того, что у них есть.
Слева бледный как смерть вбегает министр внутренних дел Тулий Ротунд.
Тулий Ротунд. Ваше величество!
Ромул. Что тебе, Тулий Ротунд?
Тулий Ротунд. Ужас! Катастрофа!
Ромул. Знаю, мой милый министр внутренних дел, я уже два года не плачу тебе жалованья, и вот сегодня, когда я намеревался это сделать, министр финансов удрал с государственной казной.
Тулий Ротунд. Государь, наше положение такое отчаянное, что о деньгах уже никто не думает.
Его величество пьет молоко.
Ромул. Стало быть, мне опять повезло.
Тулий Ротунд. Префект Спурий Тит Мамма проскакал два дня и две ночи, чтобы доставить вашему величеству вести из Павии.
Ромул. Два дня и две ночи? Ничего себе! За такое выдающееся спортивное достижение стоит посвятить его в рыцари.
Тулий Ротунд. Я сейчас же приведу рыцаря Спурия Тита Мамму к вашему величеству.
Ромул. А он не устал?
Тулий Ротунд. Совсем изнемог — и телом и душой.
Ромул. В таком случае, Тулий Ротунд, проводи его в самую тихую комнату, какая есть в доме. Спортсменам тоже нужен отдых.
Министр внутренних дел озадачен.
Тулий Ротунд. Ваше величество, а как же его донесение?
Ромул. То-то и оно. Самую скверную весть приятно выслушать, когда ее приносит хорошо отдохнувший, чисто вымытый и свежевыбритый человек, особенно если он хорошо поел. Пускай явится завтра.
Тулий Ротунд (совершенно растерян). Ваше величество, но он привез весть, которая взорвет мир.
Ромул. Мир взрывают не вести. Его взрывают события, которые мы не властны изменить, ибо, когда мы о них узнаем, они уже свершились. Вести лишь будоражат мир, вот мы и стараемся их по возможности подольше не слышать.
Тулий Ротунд смущенно кланяется и уходит налево.
Пирам подает Ромулу жаркое.
Ахилл. Антиквар Аполлион.
Слева входит антиквар Аполлион, одетый весьма элегантно по-гречески.
Аполлион (кланяется). Ваше величество!
Ромул. Мне пришлось дожидаться тебя три недели, антиквар Аполлион.
Аполлион. Простите, ваше величество. Я ездил на аукцион в Александрию.
Ромул. Ты предпочитаешь аукцион в Александрии банкротству Рима?
Аполлион. Дела, ваше величество, дела.
Ромул. Ну и что! А бюсты, которые ты приобрел у меня, тебе разве не по вкусу? В особенности Цицерон — ценная была вещица.
Аполлион. Это, ваше величество, особый случай. Пятьсот слепков удалось разослать по гимназиям — теперь их в германских первобытных лесах уйму понастроили.
Ромул. Господи помилуй, Аполлион, неужто же Германия цивилизуется?
Аполлион. Свет разума не остановишь! Когда германцы будут цивилизованными, они перестанут лезть на Рим.
Его величество режет жаркое.
Ромул. Если германцы придут в Италию или в Галлию, они получат культуру из наших рук, а если останутся в Германии, они создадут культуру своими силами, и это будет ужасно. Так ты возьмешь остальные бюсты или нет?
Аполлион. Надо бы мне их получше разглядеть. На бюсты спроса почти нет, в моде еще только великие боксеры да пышные гетеры. А тут у некоторых, кажется, еще и стиль какой-то сомнительный.
Ромул. Каждый бюст создан в том стиле, какого он заслуживает. Ахилл, подай Аполлиону стремянку.
Ахилл подает антиквару небольшую лесенку, грек влезает на нее и в течение последующих сцен, то стоя на лестнице, то слезая и передвигая ее дальше, разглядывает бюсты. Справа входит императрица Юлия.
