П и с а р е в. Я люблю театр. С детства…

С т р е п е т о в а. Но у вас такие обширные знакомства. Сам Островский. Разве вы не могли устроиться в Москве?

П и с а р е в. Люди живут не только в Москве и Петербурге. Грамота у нас достояние немногих. А театр не требует грамоты. Простой человек — купец, мастеровой — может услышать со сцены слово правды, соприкоснуться с красотой.

С т р е п е т о в а. Как вы хорошо говорите! Правдивое слово… Да мы-то все больше ерунду разную играем. Другой раз даже стыдно делается…

П и с а р е в. Я уверен, что настанет время, когда зритель не захочет просто развлекаться, а устремится к подлинному искусству. Заставит играть Островского, Гоголя, Грибоедова, Шиллера… Я видел публику, когда вы играли Верочку. Как чутко, как взволнованно воспринимали вашу игру! Знаете, когда я увидел этот грязный сарай, именуемый театром, эти порванные, пыльные декорации, я пришел в отчаяние, хотел бежать, бежать немедленно… Но когда увидел вас в роли Верочки, я подумал: нет… И остался.

С т р е п е т о в а. Вы слишком добры ко мне. А я толком ничего еще не умею. Сама не знаю, как у меня что-то получается.

П и с а р е в. Я видел в Москве прекрасных актрис. Вам еще далеко до них, но, если вы будете работать над собой, я уверен, настанет день, когда вы их превзойдете. У вас в голосе слышатся иногда какие-то неверные интонации. Вам надо много читать вслух, каждый день, вот как гаммы учат или сольфеджио. И роли непременно учить вслух. Это мне Александр Николаевич говорил.

С т р е п е т о в а. Александр Николаевич? Ах да, Островский…

П и с а р е в. Внешность у вас… ну как бы сказать… не выигрышная. Но не думайте об этом. Когда вы на сцене, то делаетесь необыкновенно привлекательной, даже красивой. Вы хотите замуж?

С т р е п е т о в а. Что вы, Модест Иванович. Даже в мыслях этого нет.

П и с а р е в. Вот и хорошо. Я заметил, когда актриса рано выходит замуж, это плохо сказывается на ее успехах.

С т р е п е т о в а. Я никогда не выйду замуж.

П и с а р е в. Ну… Никогда… Это уж слишком…

Входит  А н д р е е в-Б у р л а к.

Б у р л а к. Поздравьте, господа. Иванов прислал мне роль. С ниточкой, как видите. (Помахивает тетрадочкой.) Вот только что за пьеса, понятия не имею. И кого играть — неизвестно. Спрашиваю — никто не знает. Приказали надеть седенький паричок. Следовательно, старикашка.

С т р е п е т о в а. Послушайте, Василий Николаевич, как же так можно? Вы вчера в Подколесине такое наговорили, что Гоголь, наверно, в гробу перевернулся. Вы, кажется, ни одной фразы правильно не сказали.

Б у р л а к. Ну уж и ни одной! Первую сцену я точно по Гоголю играл. Пожалуйста. «Я: Не приходила сваха? Степан: Никак нет. Я: А у портного был?.. Был… Что ж он, шьет фрак?..» И так далее. Что?

С т р е п е т о в а  и  П и с а р е в  смеются.

П и с а р е в. Есть такой грех за тобой. Не любишь ты роли учить.

Б у р л а к. С детских лет питаю отвращение к зубрежке. Да и зачем? Что такое текст автора для актера? Эскиз! Что подходит, возьму, а где автор сам заблудился, от себя наговорю.

С т р е п е т о в а. Это Гоголь заблудился?

Б у р л а к. Ну, Гоголь, конечно, случай особый. Тут виноват…

П и с а р е в. За пьесу автор отвечает, Вася.

Б у р л а к. За ту, что написал! А за пьесу на сцене отвечает артист. Мало ли автор какой ерунды нагородит. Все это публике и докладывать?

С т р е п е т о в а (смеется). С вами положительно невозможно спорить, Василий Николаевич.

Б у р л а к. А вы, я слышал, в опале? За какие провинности?

С т р е п е т о в а. Да все из-за Бельской. В ее бенефис играли «Светские ширмы»… Когда я узнаю об измене мужа, я вдруг почувствовала себя в положении Сашеньки и так забылась, что даже не слышала, как публика зааплодировала. А Бельская обозлилась. Прикрылась платком и шепчет мне: «Что это вы так горячитесь? Ведь это все так… нарочно, пустяки…» Представляете? Только выстрел ее не достиг цели. Я ушла под аплодисменты.

Б у р л а к. И в наказание вас перевели на выхода?

С т р е п е т о в а. Что поделаешь? Бельская — дочь Иванова. А Иванов — хозяин.

Г о л о с  п о м р е ж и с с е р а. Господа, участвующие в водевиле, пожалуйте на сцену! Мамзель Стрепетова? Вы начинаете! Господа, на место! Даю занавес.

С т р е п е т о в а  убегает.

Б у р л а к. Хорошая девчушка. Вот только ростом да фигурой господь обидел. Ей бы внешность другую, далеко бы пошла.

П и с а р е в. Она и с этими данными свое возьмет. Если только такие, как Бельские, до времени не слопают.

Уходят. Выходит  С т р е п е т о в а.

С т р е п е т о в а. Модест Писарев… Я с увлечением слушала его рассказы о московской сцене, о знаменитых артистах Малого театра, об Островском… Слушала и даже представить не могла, что этому человеку суждено стать моей единственной настоящей любовью, что он принесет мне столько счастья и столько… горя. После Симбирска он уехал в Оренбург, и мы встретились только через несколько лет в Самаре. Мы играли «Горькую судьбину» Писемского. Это был знаменательный день для нас обоих. Он играл Анания, я — Лизавету.

Самара. 17 января 1871 года. За кулисами. Входят  С т р е п е т о в а  и  П и с а р е в. За ними несколько человек  з р и т е л е й.

К у п е ц. Матушка, доченька! Спасибо тебе! Вот, возьми! (Протягивает ей перстень.) Бери. Червонное золото! Носи, красуйся! Да что золото?! Разве тебя какими сокровищами отблагодаришь! Вот ежели бы ты, скажем, ноженьки свои умыла, я б ту воду всю как есть тотчас бы выпил! И за счастье бы почел! Одно твое слово — и всех злодеев, что тебя мучили, собственной рукой порешил! На каторгу бы пошел, а порешил.

Ч и н о в н и к. Ну это вы, милейший… чересчур. Это все-таки театр… Невзаправду.

К у п е ц. Невзаправду? Врешь, барин! От неправды слезами не заплачешь! (Встает на колени.) Спасибо тебе великое!

С т р е п е т о в а. Что вы, что вы! Право, нехорошо так! Встаньте, пожалуйста!

К у п е ц (встает, Писареву). И тебя, парень, жаль. Потому хоть и убил, да не от собственного зла, а от горя, от несправедливости. Это я понимаю…

С т у д е н т. Да, да, вы правы, чрезвычайно правы… От несправедливости, от неправильного жизненного устройства! Ах, госпожа Стрепетова, что вы с нами сделали! Вы всю душу нам перевернули. Спасибо вам! Вы нас самому важному учите, самому дорогому — народ любить учите, людям сострадать, горе людское в себя, в свое сердце принять учите!

Ч и н о в н и к. Однако, господа, надо и честь знать! Госпожа Стрепетова, вероятно, устала, ей отдохнуть надобно. Пойдемте, господа, пойдемте!

З р и т е л и  уходят.

С т р е п е т о в а. Что это было, Модест Иванович? Вы видели, что творилось в зале? Все плакали. Да не только барыни сердобольные, девчонки какие-нибудь… Взрослые мужчины… Вы слышите? До сих пор не расходятся! А цветов сколько!.. Среди зимы-то…

П и с а р е в. Это успех, Полина Антипьевна.

С т р е п е т о в а. Успех? Нет, это другое… Я знаю, что такое успех. Аплодисменты, цветы, вызовы… Это все было, и когда я «Ребенка» играла и «Семейные расчеты»… Только… Только не так… Такого еще никогда не было!

П и с а р е в. Вы еще никогда так не играли. Были моменты, когда я с трудом продолжал роль: комок подкатывал к горлу. И никогда не видел подобной игры.

С т р е п е т о в а. Игры… Мне кажется, что я и не играла вовсе, а будто… да, да, будто все это со мной было — и любовь к помещику… и страх перед мужем… смерть ребенка… Мне и правда жить не хотелось!