Таракановский фургон пронесся мимо хутора, распугивая гусей и кур, и, едва не сбив козу, выскочил на дорогу, идущую через поле зацветающей ржи.

Кешка через узкую щелку в дверях фургона увидел приближающегося всадника. В свете заходящего солнца белая лошадь всадника казалась пурпурно-красной. Всадник быстро приближался, и Кешка узнал в нем Макара.

— Дядя Макар! Дядя Макар! — радостно закричал он.

Макар почти вплотную приблизился к таракановскому фургону.

— Я здесь, дядя Макар! — кричал Кешка.

— Слышу, Кешка. Я сейчас, погоди маленько.

Макар пришпорил коня и поравнялся с фургоном. И в это мгновение один за другим прозвучали два выстрела. Тараканов стрелял, высунувшись из-за передней стенки фургона. Макар немного отстал и теперь держался на лошади так, чтобы фургон закрывал его от Тараканова.

— Стой! — крикнул Макар.

Но в ответ снова одна за другой просвистели пули.

— Тараканов, стойте! — снова крикнул Макар и тут же увидел высунувшееся из-за фургона искаженное лицо Тараканова, его револьвер… Но выстрелов не было, и Макар понял, что у Тараканова кончились патроны.

— Остановитесь, Тараканов, я буду стрелять! — предупредил Макар и выстрелил в воздух. Но Тараканов все стегал и стегал лошадей. Макар, снова поравнявшись с фургоном, на ходу перепрыгнул со своей лошади на крышу таракановского фургона, а с крыши на коренную лошадь его упряжки и с силой натянул поводья. Тараканов хлестал по крупам лошадей, по спине Макара, но взмыленные лошади остановились, и Тараканов бросился в рожь.

— Стой! Стреляю! — крикнул Макар, спрыгивая с лошади и бросаясь за Таракановым.

Но в эту минуту послышался истошный крик Кешки:

— Дяденька Макар, дяденька Макар! А-а-а…

Макар подскочил к двери фургона, рукояткой револьвера сбил замок и, распахнув дверь, увидел Кешку, придавленного ящиком, сдвинувшимся при резкой остановке.

— Ногу… Ногу придавило…

Макар плечом отодвинул ящик, и Кешка спрыгнул на землю.

Макар огляделся. Тихо стрекотали кузнечики. В сумерках слабо шелестела рожь…

— Удрал…

Макар сплюнул и, поднявшись в фургон, стал открывать ящик, придавивший Кешку.

— Семечки, говоришь?..

Он поднял крышку и увидел завернутые в вату фарфоровые фигуры.

— Номер 73, — улыбаясь, сказал Макар. — Терпсихора, муза танцевального искусства, Императорский фарфоровый завод, конец XVIII века…

Макар вытащил из другого ящика небольшой, свернутый в рулон холст. Макар развернул его, лицо его просветлело.

— Номер 67, «Мальчик в голубом». Художник Пинтуриккио. Так вот он какой, мальчик… Гляди, Кешка! — почти шепотом сказал он. — Ему почти пятьсот лет, а он как живой!

Кешка смотрел на портрет мальчика, на его чуть настороженные глаза, на его голубой костюмчик… В спустившихся сумерках портрет приобрел какую-то таинственность, краски заката причудливо видоизменили полотно…

И вдруг будто из-под земли появились какие-то люди.

— Не найдется ли закурить? — миролюбиво спросил один из них, подходя к Макару.

Макар полез за кисетом.

— Тебе не страшно? — лениво спросил другой.

— А чего бояться? — отшутился Макар.

— Чего везешь? Что за товар?

Кешка испуганно смотрел на подошедших.

— Вот вам табачок… а разговоры разговаривать мне некогда.

— Да и у нас времени в обрез, — сказал первый, принимая кисет у Макара и пряча его за пазуху.

В то же время второй вывернул руку Макара и бросил его на землю. Все трое накинулись на него и, связав, засунули в рот кляп.

— Лезь в фургон! — прикрикнул на Кешку первый.

Связанного Макара уложили на ящики, Кешку усадили рядом с ним, и первый снова распорядился:

— Ты, Родя, присмотри за ними, а мы спереди сядем.

И фургон мирно покатил по дороге…

Было уже совсем темно, когда Маркиз, потеряв следы Макара, наконец догнал фургон Тараканова. Приблизившись к нему почти вплотную, он увидел на дверце афиши с рисунком однорукого Вильгельма Телля и, убедившись, таким образом, что он не ошибся, крикнул:

— Илья Спиридонович, остановитесь!

— Дяденька Макар, это Маркиз, — прошептал Кешка.

А Маркиз, пришпорив коня, рванулся вперед и подскочил к сидевшим на облучке фургона бандитам.

— Илья Спиридонович, уж не думаете ли вы скрыться от меня? И где Иннокентий?!

— Никак обознался, любезный, — довольно миролюбиво отозвался один из бандитов.

— Езжай своей дорогой, — хрипло проворчал другой.

— Джентльмены, прошу вас остановиться, вы затеяли дурную игру! — крикнул Маркиз и снова рванулся вперед, поставив свою лошадь на пути упряжки, катившей фургон.

Лошади остановились, и Маркиз крикнул бандитам:

— Что вы сделали со стариком и ребенком?

— Слушай ты, жентильмен, — злобно сказал хриплый. — Убирайся ко всем чертям, если не хочешь получить пулю в лоб.

— Пулю? С кем имею честь, господа?!

Кешка отодвинул руку Макара от своего рта.

— Это Маркиз, — снова зашептал он. — Маркиз!

— Я тебе покажу Маркиза! Молчать! — прикрикнул охранявший внутри фургона Макара и Кешку бандит, которого называли Родей.

— С кем имею честь? — снова повторил свой вопрос Маркиз.

На этот раз вместо ответа последовал выстрел. Маркиз рванул лошадь.

— Вот это уже напрасно, господа! — крикнул он. — Вам следовало для начала хотя бы поинтересоваться, с кем вы имеете дело!

Один из бандитов хлестнул лошадь, и фургон покатился дальше.

Из-за туч показалась луна, и Маркиз, поскакавший вслед за фургоном, увидел, что лесная дорога внезапно оборвалась у стен Острогорского монастыря. Глухие, казалось, ворота надвратной церкви распахнулись, пропустили фургон и так же быстро захлопнулись. Маркиз понял, что невольно оказался у самого гнезда лагутинцев.

В просторной монастырской трапезной при тусклом свете изрядно коптившей керосиновой лампы лагутинцы за большим столом, сколоченным из массивных дубовых досок, угрюмо играли в лото. Посреди стола стояли опустошенные бутылки от самогона, рядом с картами лото валялись остатки сала, куски черствого хлеба.

Сидевший в торце стола бледный и очень худой человек неторопливо доставал из ситцевого мешочка бочата с цифрами и лениво называл номера, едва шевеля губами.

— Двадцать девять… Барабанные палочки…

За неимением фишек почти все играющие пользовались патронами от обрезов, которые лежали здесь же возле карточек лото.

— Пятьдесят четыре…

Двое дюжих бородачей втолкнули Макара через узкую сводчатую дверь в трапезную и подвели к столу. Макар оказался напротив худого, который так же тихо и невозмутимо продолжал называть номера.

— Сорок четыре… Шесть… — Он на какое-то мгновение взглянул на Макара и спросил: — Хотел бы я знать, мил человек, у кого вы столько добра награбили? — И тут же объявил: — Семьдесят пять.

— Я не грабил, — хмуро сказал Макар. — Я хотел вернуть республике… ее достояние.

— Какой республике, мил человек?

— Советской республике рабочих и крестьян, — твердо сказал Макар.

Лагутинцы оторвались от карт и уставились на Макара.

— Дед, — снова объявил худой, и играющие опять уткнулись в карты. — У меня, господа, квартира.

Худой отложил в сторону ситцевый мешочек и взял в руки наган.

— Комиссар? — тихо спросил у Макара.

— Нет.

— Большевик?

— Да.

Худой вздохнул.

— Я вычеркиваю вас из списков живущих на этом свете. Как члена партии коммунистов.

Он заложил в пустой барабан всего два патрона и повернул его. Потом поднял наган и прицелился в Макара.

Бородачи, охранявшие Макара, взяли его за плечи, но Макар резким движением скинул их руки.

— Стреляй!

Худой продолжал целиться.

— Попытаем судьбу, — сказал он и нажал спусковой крючок.

Выстрела не последовало — боек ударил в пустое гнездо, где не было патрона.

— Повезло, — все так же бесстрастно сказал худой и, отложив наган в сторону, снова взял ситцевый мешочек. — А ведь вам, не правда ли, хочется жить?