Выехали мы из Тбилиси во второй половине дня и пока петляли по серпантину дороги, не заметили как в ущелье со всех сторон вползли густые вечерние сумерки. Шофер, напрягаясь, осторожно вел машину, временами показывая военным патрулям пропуск.

Когда миновали Казбеги, стало совсем темно. Стал накрапывать мелкий дождик. Из ущелья, как из аэродинамической трубы, тянуло ледниковым холодом, саманным дымком.

Возле «замка царицы Тамары» путь нам неожиданно перекрыли скрипучие повозки, запряженные низкорослыми кавказскими лошадками и упрямыми волами.

Мой адъютант направился в сторону растянувшегося обоза и вскоре доложил:

— Товарищ командующий! Бойцы хозвзвода везут из горных селений продовольствие для войсковых частей. Придется немного задержаться, дорога закупорена повозками, а объезжать стороной нельзя: с одной стороны — скалы, с другой — обрыв…

«Ну что ж, раз другого выхода нет, — решил я, — будем ждать».

Выйдя из машины, мы решили немного размяться. Подошли к застрявшему обозу, чтобы узнать, в чем дело. Вокруг темно, хоть глаз коли, лишь языки маленького костра выхватывали из темноты нагромождения скал.

Почувствовав, что из-под брезента идет запах свежеиспеченного хлеба, я обратился к одному из бойцов:

— Товарищ боец! Не угостите ли хлебом? Проголодались мы… — Тот сначала замешкался, а затем отчеканил:

— Никак нет, товарищ генерал! Довольствие государственное, военное, не имею права. А вот из собственных, личных запасов могу предложить.

И протянул нам завернутый в платок пахучий кукурузный чурек и кружок солоноватого осетинского сыра. Признаться, может быть, от того, что в Тбилиси мы ограничили свой обед только крепким чаем с бутербродами, а, может быть, и еще почему-то, но угощенье солдата показалось нам тогда необыкновенно вкусным.

15 ноября 1942 года я вылетел с докладом в Москву, в Ставку Верховного Главнокомандования. Прежде чем попасть в столицу, нашему самолету пришлось сделать солидный крюк. Летели мы через Баку, Астрахань, Куйбышев, садились на временные полевые аэродромы, затерянные среди равнинных полей России. Наконец — под крылом мелькнули тусклые посадочные огни Подмосковного Центрального военного аэродрома…

И вот я снова в Москве, в Кремле, в приемной Верховного Главнокомандующего. Ждать пришлось недолго. И. В. Сталин принял меня сразу.

Был поздний час. В просторном рабочем кабинете Верховного никого не было. Сталин сидел за большим столом, на котором была развернута карта, и он что-то отмечал на ней карандашом. Рядом стоял стакан остывшего чая, на пепельнице лежала забытая трубка, струившая ароматный сизый дымок.

Сталин приветливо поздоровался и попросил как можно подробнее проинформировать о положении на Кавказе.

Я доложил Верховному Главнокомандующему о контрударе по гизельской группировке врага, о мужестве войск, народных ополченцев, партизан, жителей столицы Северной Осетии — города Орджоникидзе.

Сталин внимательно выслушал меня, скупо улыбнулся в усы и ответил:

— Хорошо! Зайдите потом к товарищу А. С. Щербакову, чтобы о победе под Гизелью сообщили в сводке Совинформбюро. А осетин я знаю хорошо. Это народ гордый, умеет постоять за Родину в любой обстановке и с большим достоинством.

И. В. Сталин поинтересовался: каково настроение войск и местных жителей, много ли разрушений в городах и селениях, каково состояние Военно-Грузинской дороги?

Во время нашей беседы Сталин изредка присаживался за стол, словно скатертью накрытый большой картой, синим, хорошо отточенным карандашом делал на ней аккуратные пометки.

Кавказ Сталин знал хорошо. Называл не только мелкие города, но и отдельные населенные пункты, горные перевалы, реки на территории Северной Осетии, Грузии, Кабардино-Балкарии, в районе Черкесска и Туапсе.

Помню, я никак не мог точно произнести название горного осетинского селения Дзуарикау. Я говорил: Дзаурикау. Сталин улыбнулся:

— Дзуарикау — это значит: «селение святых».

Затем в общих чертах он проинформировал меня о предстоящей Сталинградской операции и приказал готовиться к наступлению на Кавказе.

— Закавказскому фронту скоро будет легче. Мы намерены разгромить врага на Волге.

Уезжал я из Москвы в радостном настроении. Предстояло широкое, планомерное наступление на Кавказе.

Наступление

Терек и Волга… Немалое расстояние разделяет эти две водные магистрали. «Главную голубую артерию» страны питают ключевые родники России. Терек берет свое начало в ледниках седого Казбека, но судьба у них едина. Преодолев на своем пути многочисленные преграды, они устало бросаются в объятия Каспия.

В ноябрьские дни 1942 года судьба этих рек тоже была едина. Битва на Тереке проходила в момент, когда немецко-фашистские захватчики прорвались к берегам Волги. Крепость на Тереке выдержала атаки гитлеровских танковых колонн, волжская твердыня в этот момент была в огненном кольце. Враг отчаянно пытался захватить Сталинград, но встретил невиданную стойкость воинов, защитников города.

В оперативном приказе вермахта было, в частности, стратегическое решение: для усиления сталинградской группировки перебросить на Волгу часть военных соединений с Кавказа.

Этот замысел Берлина был своевременно разгадан. В приказе Ставки Верховного Главнокомандования перед войсками Северной группы Закавказского фронта была поставлена задача: «Активными действиями сковать все силы 1-й немецкой танковой армии и не дать немецко-фашистскому командованию осуществить широкие переброски войск из группы армий „А“ под Сталинград».[41]

Мы понимали, что это ответственное задание, и для выполнения его предложили план, разработанный в штабе Северной группы. В нем предусматривалось нанести противнику контрудары на нальчикском и моздокском направлениях. Главной ударной силой в направлении Нальчика должна была стать 9-я армия под командованием генерал-майора К. А. Коротеева. Ей ставилась цель: выйти на рубеж реки Урух.

Однако действия 9-й армии оказались не совсем удачными. Ей удалось вклиниться в оборону врага всего лишь на 10 километров. В предыдущих боях ее войска понесли серьезные потери, в то время как 23 и 13-я немецкие танковые дивизии и мотодивизия СС «Викинг» получили пополнение. Кроме того, причина неудачных действий левого фланга нашей армии крылась в плохом взаимодействии пехоты, танков, авиации.

Вскоре из Москвы последовала очередная директива: «Прочно прикрывая основные направления на Грозный и Орджоникидзе, нанести удары на обоих флангах и разгромить моздокскую и алагирскую группировки врага».[42]

Чтобы осуществить ее, требовалась срочная перегруппировка войск.

В распоряжение Северной группы войск с Черноморского побережья в район Кизляра прибыли 11 и 12-я гвардейские кавалерийские дивизии, из которых был сформирован 5-й гвардейский Донской казачий кавалерийский корпус под командованием генерал-майора А. Г. Селиванова.

В ночь на 27 ноября войска 9-й армии начали наступление на крупный населенный пункт Осетии — Дигору. В это же время 3-й стрелковый корпус штурмом пошел на Ардон, 10-й гвардейский стрелковый корпус развернул боевые действия в районе Кадгарона, а 11-й гвардейский стрелковый корпус наносил удары по Хаталдону и Ногкау. Завязались сильные бои. В течение трех дней левое крыло 9-й армии пыталось прорвать вражескую оборону, но продвинуться вперед не смогло.

11 декабря из Ставки Верховного Главнокомандования позвонили генералу И. И. Масленникову:

«Противник уже перебросил из района ваших войск часть своих сил на север и тем ослабил себя. Судя по ходу операции под Сталинградом, противник будет и впредь перебрасывать часть своих сил на север. Преднамеренный отход противника на северном берегу Терека нельзя считать случайностью. Создалась, таким образом, благоприятная обстановка для наступления всех ваших войск. Ваша задача состоит в том, чтобы не упустить момента и действовать посмелее…»[43]