* * * Умирал великий флот Союза — Флаги со звездой срывал приказ. Скатывались якоря из клюзов, Словно слезы из ослепших глаз. Уходили с палуб офицеры На причалы как на эшафот. И надежды рушились, и нервы Рвались. Погибал без боя флот. Выбросили – и на барахолку, И в металлолом, и под волну… Умирал великий флот, поскольку Был не в силах пережить страну. * * * Мы научились умирать достойно, Но из беды не извлекли урок. Мою подлодку, как на скотобойню, Ведут утилизировать в плавдок. Она б еще народу послужила, Ведь до сих пор ее боялся враг. Но тянут кабеля, как будто жилы. Распущен экипаж и спущен флаг. Оркестра нет. В трюмах ржавеют трубы Систем, но не сыграть на них аврал. Торпеды, словно выбитые зубы, Отвезены в подземный арсенал. Она перед врагами виновата — Что не дала страну отправить в плен. Как блюда на обед, разделана для НАТО, Чтоб не поднялся русский флот с колен. Наш корабль Россия, не зная курса, Плывет себе наугад. Как первый отсек от «Курска», Оторван Калининград. Не просвещен, не обучен Вовремя наш экипаж. И по борьбе за живучесть Не проведен инструктаж. Гибнем в подъездах и штреках — Страшен кровавый след. Но «Осмотреться в отсеках!» Сверху команды нет. Взрывчатка, ножи и пули — Топит Россию братва. Словно винты, погнулись Курильские острова. * * * Экипажам атомоходов, погибшим в океане Акустик различает голоса Архангелов, а не семей китовых. Из глубины всплываем в Небеса, — Апостол Петр готов принять швартовы. Достоинство и Веру берегли, А к Господу вели морские мили. У нас горизонтальные рули Похожи на расправленные крылья. Качаемся, как будто на весах, На облаках – в цене весомость слова. Наш экипаж зачислят в Небесах В эскадру адмирала Ушакова. Нет, кроме нас, в отсеках ни души. Над перископом белый ангел вьется. В раю мы будем Родине служить Под вымпелом святого флотоводца! * * * В шинели зрелость встала на пороге. Приказ подписан: бросить якоря. Что видел я? Учебные тревоги. Казармы. Полигоны. И моря. Неоспорима флотская наука. Течет походных дней калейдоскоп: Циклон – в отверстье рубочного люка, Полярное сиянье – в перископ. Таинственна глубин нейтральных темень: Немало в ней находок и утрат. Что видел – разберусь! Судьбу и время Мне высветил кремлевский циферблат. * * * С Севера вынырнув, словно из проруби, Жадно дышу Ленинградом. Мысли порхают, как дикие голуби, В стае с густым листопадом. Трудно года мои плыли и ехали Сквозь ледниковые мили. В лиственном небе, изрытом прорехами, Солнечно светятся шпили. Все позабудется, все перемелется — Жизни жестокий закон. Дышится легче и в лучшее верится Возле Ростральных колонн. Флаг Грузен крейсер на рейде. Полумрак. Лишь заря багровеет на рее. Спущен флаг. Нет! Не думайте, мы не сдались. Ночь – не враг. Как свинец, сны в затылки влились. Свернут флаг. Свет зарниц – свет сигнальных ракет. Жди атак. Маскируются войны в рассвет. Поднят флаг! * * * Снится сон: мучительно и странно Видеть заполярную весну. С аварийным дифферентом на нос Мой корабль уходит в глубину. Океан раскачивают ветры. Айсберг отражает лунный свет. Глубина – четыре километра. Дно – гранит. На всплытье шансов нет. Просыпаюсь. Сердцу неспокойно. Не спасет от бед уют квартир. В полигонах вызревают войны. Скоротечна жизнь. И зыбок мир. II 1955 год Я родился, когда еще пепел войны не остыл. Дети в роще играли немецкой простреленной каской. В пол, как в колокол, бил скорбно старый костыль — Инвалид шел в худой гимнастерке солдатской. Улыбались на стенах слегка пожелтевшие фото Непришедших солдат — между хмурых икон. Пьяно вскрикивал в чайной: «В атаку, пехота!» Одноногий печник, вспоминая штрафной батальон. В почерневшей избе хрипло хлопали шкафчика дверцы, В ней старуха жила, пыль сметая с военных картин. И позднее я понял ранимым мальчишеским сердцем, Почему в деревнях больше женщин и меньше мужчин. |
