На следующий день директор треста отправил большую телеграмму в тот же наркомат, но уже Берману. Это был подробный ответ на его телеграмму, требовавшую резкого сокращения затрат особого треста, привыкшего раньше в этих вопросах чувствовать себя вольно.
Берзин старался доказать в телеграмме, что уменьшение выделения правительством денег Дальстрою не просто недопустимо — это убийственно; оно подрывает перспективы развития. «Конкретно отменяется, — писал Берзин, — Индигирская экспедиция, сокращаются почти вдвое прочие геологоразведочные работы.
Консервируется строительство горнорудного комбината, также гидростанции, прекращается строительство новых участков автомагистрали. Прекращается строительство автобаз, кроме одной — в Спорном, консервируется строительство и в Приморье. Вдвое сокращается строительство в горных районах, консервируется строительство адмцентра, отменяется строительство в Магадане кроме окончания переходящих объектов.
При таком плане работ будущего года предрешается невозможность в 1938 году начинать работу по добыче золота в новых районах. Старые районы смогут обеспечить в 1938 году программу добычи, значительно меньшую 1937 года»109.
Много еще чего неприятного для руководства написал Берзин в этой телеграмме начальнику ГУЛАГа. По существу, он его запугивал:
«— Ты, мелкая сошка, взялся командовать тем, что тебе неподотчетно, и хочешь Дальстрою подрезать крылья. Смотри не просчитайся: если особый трест рухнет, отвечать придется тебе. Я предупреждаю!»
В ответ — длительное молчание.
И после Новогодних праздников, 7 января 1937 года, Берзин посылает начальнику ГУЛАГа новую шифротелеграмму:
«Расшифровать немедленно.
Москва НКВД Берману.
Дополнение нашему № 43/09 сообщаю пояснения плану геологоразведочных работ 1937 года…
Утвержденном варианте отменили Индигирскую экспедицию, резко сократили поисковые, рекогносцировочные, детальноопробывательские работы, также россыпные шурфовочные разведки, исключили рудные кроме жилы № 7.
Учтите: свертывая работы новых районах вынуждены строить программу следующего года исключительно по результатам разведок старых районах. Определившийся объем разведочных работ приводит значительному сокращению программы 1938 года»111.
Однако все обращения директора особого треста в Наркомат, который после исчезновения Ягоды стал смотреть на Дальстрой свысока, не дали результата. И Берзин решился на последний шаг: 17 февраля 1937 года он послал большую телеграмму Сталину.
Он понимал, что рискует головой: по существу, это была жалоба на нового Наркома Ежова и его подчиненных. Чтобы смягчить такое впечатление, Берзин, во-первых, сразу сослался на июньское постановление Совнаркома 1936 года; ведь четыреста с лишним миллионов рублей тресту было необходимо для выполнения задач, поставленных именно этим документом. А снижение затрат в три раза, декретированное Берманом, срывало выполнение этого правительственного задания.
Кроме того, Берзин указал в телеграмме, что 27 ноября уже отправил «письмо Наркому», где изложил основные положения трехлетнего плана развития Колымы — в соответствии с указанным постановлением СНК.
И, наконец, в адресе телеграммы после фамилии «Сталину» он добавил: Молотову, Ежову. Подчеркивая этим, что ни в коей мере ни на кого не жалуется, а обращается к ним в интересах дела.
В телеграмме он нарисовал картину быстрого увеличения добычи золота и, особенно, олова как стратегического металла, вплоть до 1941 года — при условии финансирования Дальстроя в прежнем объеме.
Почти клятвой заканчивалась эта телеграмма, — буквально крик души человека, видящего свое детище на краю пропасти!
«…Возможности Колымы, — писал Берзин, — судя даже по первоначальным данным, серьезны. Реализовать эти ресурсы можно только в результате соответствующей горнопромышленной подготовки… Этой цели необходимо увеличить титульный список капзатрат этого года на 7 миллионов рублей по геологоразведочным работам.
Уверен: Колыма оловом и полиметаллами не подведет, так же, как не подвела золотом. Необходимо нормальное техническое снабжение. Необходимо нормальное финансирование, которое сейчас даже при сокращенных объемах проводится так, что лишает московский аппарат возможности провести своевременную заготовку даже выделенных недостаточных фондов.
Колыма начала давать золото в серьезных количествах через три года. Позволю себе со всей ответственностью утверждать, что не больше такого же срока потребуется, чтобы Колыма начала давать серьезных количествах олово»112.
Ответ на телеграмму пришлось ждать очень долго. Повседневные заботы закрутили директора треста и его помощников своей круговертью.
Надо было готовиться к новому промывочному сезону.
Надо было разоблачать заговорщиков, троцкистов и других «врагов народа».
Суды и «тройки»
Еще осенью 1936 года в Дальстрое, как и по всей стране, партийные организации начали проводить митинги в трудовых коллективах. Задача была несложной: рядовые рабочие и служащие должны были клеймить позором «троцкистов», в центре и на местах. Таким образом, создавалась картина всенародной поддержки массовых репрессий невиновных людей, которые, по указке Политбюро, проводили в стране органы НКВД.
В Нагаево в конце августа прошли два подобных мероприятия в поддержку действий Сталина, расправлявшегося со своими оппонентами. На кирпичном заводе в митинге участвовало около 400 человек. После сообщения о московском процессе по делу «троцкистско-зиновьевского террористического центра» собравшиеся приняли резолюцию, где говорилось, что «рабочие завода клеймят позором предателей и фашистских убийц»113.
На митинге в авторемонтном заводе в резолюцию записали более конкретное требование: собравшиеся полностью одобряют решения правительства по обезвреживанию врагов рабочего класса и настаивают на их окончательном моральном и физическом уничтожении114.
В кампанию «разоблачения врагов» активно включилась газета «Советская Колыма». Она стала печатать материалы своих корреспондентов уже о местных «троцкистах», выбирая их, как правило, среди руководителей и специалистов. Так, в сентябре газета разоблачила «отвратительную физиономию подлого двурушника» Н. И. Мовсесова, который строил Марчеканский судоремонтный завод на берегу бухты Нагаева и стал его директором.
В декабре газета опубликовала статью «Маска сорвана» о директоре авторемонтного завода В. Б. Гомберхе и начальнике управления комендатуры Магаданского района С. С. Белове.
Как фабриковались такие дела, хорошо видно на примере судьбы горного инженера, по национальности осетина, А. Г. Кудзиева.
Родившись в конце XIX века, Кудзиев до революции успел послужить в царской армии, а затем с группой своих земляков выехал на работу в Америку, на Аляску. В 1920 году он вернулся в Советскую Россию, окончил Московский горный институт, вступил в партию. В 1933-м приехал в Дальстрой по договору, как вольнонаемный специалист. Вскоре был назначен начальником золотодобывающего прииска Пятилетка.
И вот в 1936 году этот прииск не выполнил годовой план добычи золота. Тут опытному инженеру и припомнили особенности его биографии. Вначале партийная организация 25 ноября исключила ого из членов ВКП(б). В решении об исключении записали:
«Неоднократно было замечено, что Кудзиев питает особые симпатии к осужденным уже троцкистам и зиновьевцам, выдвигает их на ответственную работу, мотивируя тем, что эти люди весьма деловые и способные…
В своей биографии он говорит что-то нечленораздельное. В царскую армию его почему-то берут на два года раньше призывного возраста, в 1918 году, находясь на Аляске, будто бы против своего желания подписывает контракт и служит в американской армии»115.
