Я изучил аргументы всех сторон, мне они показались жутко интересными, почему я сейчас о них и вспомнил, но дело в том, что «Уэллская загадка», как ее стали называть, заключалась совсем в другом. Большинство людей вообще не занимали вопросы о том, в какой точке произошел взрыв и по какой околосолнечной орбите двигался метеороид. Всех интересовало только «чудо». С тем, что это именно чудо, никто не спорил. И архиепископ, и ученые, и журналисты, и авторы писем в редакцию — все сходились на том, что, учитывая массу и состав обломка метеорита, а также скорость, с какой он влетел в ванную, пробив крышу дома, тот факт, что мне удалось выжить, и есть самое настоящее чудо.

Ответы на мучившие меня вопросы я получил через пять дней, когда выписывался из Йовильской окружной больницы. В тот день явилась из ниоткуда та самая доктор Моника Как-Ее-Там — в виде слегка запыхавшегося видения у моей постели. На плече у нее висела потрепанная спортивная сумка. И она знала о метеорах, метеоритах и метеороидах столько, что после разговора с ней голова у меня шла кругом еще неделю.

Звали ее на самом деле Моника Уэйр, хотя поначалу я, естественно, фамилию не расслышал. Она оказалась доктором наук и специалистом по планетарной астрофизике лондонского Королевского университета. В жизни не встречал других таких взрослых. Начнем с того, что она могла ответить на любой вопрос — и, что самое удивительное, не только могла, но и отвечала. У обычных взрослых, особенно у мамы, на третьем или четвертом вопросе ответы либо заканчивались, либо переставали быть содержательными, превращаясь в невнятное «Потому!» или что-нибудь столь же бессмысленное. Доктор Уэйр выдавала ответы бесперебойно. Она могла объяснить что угодно и в любых подробностях. Чем больше я ее расспрашивал, тем охотнее она делилась информацией, при этом каждая ее фраза звучала как выдержка из рождественской лекции в Академии наук. А еще она как-то странно одевалась. Не так забавно, как мама, любившая «альтернативный» образ. Скорее старомодно и невпопад, будто собирала костюм на ощупь из тряпок, купленных на барахолке еще в 1950-е. Наверное, голова у нее была занята более важными вещами. Меня это мало волновало — хотя, признаюсь, доверять я ей начал не сразу. Все-таки я считал, что она украла мой Камень. И не я один так думал.

Оказалось, что некоторые астрофизики тоже относились к ней с подозрением. Она бросилась в Сомерсет за метеоритом сразу после первых сообщений в новостях, и пары часов не прошло. Как только это стало известно, разразился скандал с обвинениями в «безответственности» и «нарушении профессиональной этики». Несколько ученых из Бристоля и Бата разразились гневными письмами, что-де метеорит спикировал в их края, а Лондон его бессовестно похитил. Доктор Уэйр с легкостью отмахивалась от упреков. В интервью журналу «Нью Сайентист» она заявила: «В тот момент было настоятельно необходимо убедиться, что метеорит не подвергся посторонним повреждениям. Не прояви я оперативность, вполне вероятно, ученых опередил бы какой-нибудь коллекционер. Ситуация требовала принятия экстренных мер: вся страна знала, где именно приземлился осколок, и по округе уже рыскали толпы любителей диковинок. Я сочла своим долгом перехватить метеорит во имя науки!»

Когда она все это объяснила, я и сам обрадовался, что она успела совершить перехват во имя науки. К тому же за две недели ей удалось узнать про Камень массу интересного. Во-первых, особо подчеркнула Уэйр, никакой это не камень.

— Дело в том, Алекс, — сказала она, — что твой метеорит металлический. Он принадлежит к железоникелевой подгруппе. Ее представители встречаются гораздо реже, чем распространенные каменные метеориты, то есть хондриты и ахондриты. И плотность у них намного выше. Именно поэтому твоему удалось так легко пройти сквозь крышу и не деформироваться. Метеорит весит чуть более двух целых трех десятых килограмма, его скорость в момент столкновения с домом составляла около двухсот миль в час. То, что ты остался жив, — чудо из чудес, Алекс.

— Да, — согласился я, елозя на костяшках: я сидел, подложив под себя руки, и не отрывал глаз от потрепанной сумки.

Меня распирало любопытство. Я знаю, что неприлично не смотреть в глаза собеседнику, но ничего не мог С собой поделать. Я зачарованно буравил сумку глазами, только что дыру в ней не прожег.

— Миссис Уэйрд… — начал я.

— Алекс, моя фамилия Уэйр.

— Ой.

— Если хочешь, зови меня просто Моника.

— Миссис Уэйр, — поправился я. — А мой железоникелевый метеор — он у вас в сумке?

Доктор Уэйр улыбнулась.

— В этой сумке, Алекс, твой железоникелевый метеорит. Метеоритом он стал, когда упал на Землю: пока горел в атмосфере, он был метеором. А до того, в космосе, — метеороидом. Что, хочешь подержать свой метеорит?

— Еще как хочу!

Камень, как и говорил мистер Стейплтон, был размером с апельсин, но очень странной формы — как бы заостренный с одного конца, в месте, где он откололся от основного объекта, и закругленный с другого, где его разогрело трением в атмосфере. С одной стороны он был покрыт мелкими трещинами и маленькими кратерами, будто инопланетяне оставили отпечатки пальцев. Доктор Уэйр держала его очень бережно, прижимая к груди, словно маленького беззащитного зверька.

— Осторожно, Алекс. Он тяжелее, чем кажется.

Я вытянул руки лодочкой. Я был готов к тяжести — но не к холоду. Руки у меня, пока я на них сидел, нагрелись, а железоникелевый метеорит был как из морозилки.

— Какой холодный! — ахнул я. — Это потому, что он из космоса?

Доктор Уэйр снова улыбнулась.

— На самом деле твой метеорит комнатной температуры, а холодным кажется потому, что у него очень высокая теплопроводность. Он оттягивает тепло от твоих рук. Что же касается вопроса, откуда он взялся, то точного ответа пока нет. Скорее всего, метеорит был частью расплавленного ядра большого астероида, разрушенного при столкновении много миллиардов лет назад… Ты же знаешь, что такое астероид?

Я кивнул:

— Это такие огромные булыжники в космосе. Хан Соло удирал на «Тысячелетнем соколе» от «Звездного разрушителя» Дарта Вейдера сквозь облако астероидов.

— Именно! Только это было в далекой-далекой галактике. В нашей Солнечной системе тоже миллионы астероидов, но большинство из них вращается вокруг Солнца в широком поясе между орбитами Марса и Юпитера.

Доктор Уэйр принялась рисовать подробную схему — Солнце, планеты и пояс астероидов. Сказала, что масштаб не соблюден, но для нашей беседы такой точности достаточно.

— Теперь смотри, Алекс. Обычно астероиды к Земле не приближаются. Но время от времени что-то смещает их со стабильной орбиты. Они могут сталкиваться друг с другом, как бильярдные шары, или их захватывает притяжение Юпитера и заставляет вращаться вокруг Солнца по другой траектории. Как известно, Юпитер обладает очень сильным гравитационным полем. Некоторые из захваченных астероидов падают на эту планету, другие, наоборот, под воздействием межпланетного возмущения покидают пределы Солнечной системы. Но иногда — очень-очень редко — астероиды становятся метеороидами. То есть выходят на орбиту, которая пересекается с земной.

Доктор Уэйр пунктиром обозначила на схеме предполагаемый путь астероида. Я подумал, что маме тоже было бы интересно посмотреть: она часто говорила, что движение планет влияет на события на Земле, но не могла толком объяснить как. Зато у моей новой знакомой получалось очень толково.

— Так вот, — продолжала доктор Уэйр, — большинство астероидов, падающих на Землю, совсем крошечные, они полностью сгорают в верхних слоях атмосферы. Но некоторые, вроде твоего, обладают достаточной массой и плотностью, чтобы долететь до земли и не испариться. Изредка попадаются такие большие и тяжелые, что атмосфера почти не замедляет их движения. Они падают, вызывая разрушительный взрыв и оставляя кратеры. Многие ученые убеждены, что динозавров уничтожил именно метеорит из пояса астероидов.