Вот и наш проселок на Альмагор, перед крутым поворотам ущелья-русла древней, исчезнувшей реки, показываются на минутку развалины Каразима, центра еврейской духовной жизни после Второго храма, т.е. первых веков. Сюда, в ближайшее к нам место, мы первым делом и возим наших гостей. Здесь покоится труд титанов: останки храма с печатью греческих и римских влияний. Это - монолиты черного базальта с растительным орнаментом, это - колонны более чем метрового диаметра, словно точеные на токарном станке. Можно без конца лазать по останкам города вокруг храма. В домах сохранились глубокие погреба-цистерны и большие чаши для ритуального омовения - миквы. Неловко после таких камней возвращаться к своим, словно мгновенье перед вечностью, но нет у меня ни столетий, ни рабов, мое зубило отскакивало от базальта, как горох от стены, пришлось довольствоваться доступным и покладистым материалом. Но странно, искусственные блоки смертельно холодного вспененного известняка вдруг теплеют, начинают жить, смертельный хлад отступает. Уже более двадцати таких камней.

Оказывается, есть у них жизнь, о которой ведать не ведал, узнал по воле своей гостьи Беллы, изъявившей желание фотографировать камни ночью, с лампами. Почти до утра мы - это двое наших гостей, Люся да я, пытались угодить требовательной Белле, поминутно отвлекаясь от нашего занятия впечатлениями, вызываемыми игрой света. Любопытно, получилась ли та пленка? Удастся ли ей отпечатать в своем Нью-Йорке?

Оказывается, самое простое дело было вырубить камни, уже фотографирование осложнилось, а все, что считается как необходимое для представления публике, решения и действия, с ними связанные, вызывает эмоции мало радостные.

25 августа 1978

... Вернулся к камням. Начинаю невольную ревизию, придумываю плинты, вероятно, будут из дерева. Необходимость просмотреть и закончить камни продиктована тем, что профессор Тартаковский, смотревший камни на прошлой неделе, предложил помощь в организации выставки. Первая выставка, по его мнению, должна состояться в стране, а не за рубежом. Видимо, камни возбудили Тартаковского. Надо было видеть, с какой страстью он отрицал мою трактовку Моисея. - Назовите его Авраамом, - убеждал но, - Это не мой Моисей, давший мне Книгу, это - язычник. Не принимаю и Христа, этой православной трактовки страдания. Но ваша богородица Толгская - это удача! - Восклицал он, и совершенно искренне, как я понял, восхищался ею и "Диссидентом".

Свое намерение он стал немедленно реализовывать. Уже сговорились, что после 8 сентября он приедет с неким Абрахамсом, владельцем картинной галереи в Иерусалиме, с деловым разговором о выставке.

Вчера были у Волохонских, видели младенца, названного Ксенией, в честь покровительницы Петербурга. Замечательно сказал Анри: "Истину нельзя запатентовать, все явления в искусстве - всеобщее достояние", - в ответ на опасения, зароненные в душу некоторыми из моих зрителей.

сентябрь 1978

Аршах

... Все больше погружаюсь в свои камни, основная работа в мошаве идет механически. Я пунктуально исполняю ее, в то же время камни требуют все большей глубины и сосредоточенности. Теперь мне дарит радость и страдания "Иуда-Богоматерь". Мой Иуда не столько предающий, сколько назначенный судьбой, и потому страдающий, доведенный до самоубийства. Кажется, таким и получился. Но вот Богоматерь, в которой я захотел сказать то, что более всего ценю в матери-женщине: ответственность и жертвенность, не столь женственная, сколь сурово-измученная и твердая. Может быть, так надо. Не все видит глаз, много руки сами постигают с большей глубиной и точностью.

11 октября 1978

ссудный день

Галилея

Дорогие наши Ревичи! Спасибо за письмо! Ваши первые слова о том, что "покой сошел на наши души" сегодня звучат невольной издевкой, в которой, разумеется, вы виноваты менее всего. Просто с трудом можно вспомнить то малое время, когда было так, как я вам писал: царил мир в нашем Аршахе. Я рубил один за другим камни, но и тогда в глубине таилась опасность. Я загнал ее туда намеренно, требовали камни. Уже четыре месяца идет одна из многих здесь "еврейских войн". Мы должны оставить наше последнее "убежище" - Аршах. Собственно, это уже следовало сделать, но держали: камни, надежда получить заработанные в мошаве деньги, прекрасная частная школа для детей, природа, и т.д. Но вот всему конец. Даже в этот день нет здесь покоя. Сейчас мы с двумя ленинградскими семьями кандидатов готовимся одновременно выйти из мошава, оказавшимся на самом деле фирмой двух братьев, которые и останутся наедине со своей фирмой. В этой стране трудно надеяться, что это получит общественный резонанс и будет торжествовать истина. Все закрывают глаза на частное предприятие, скрывающееся под поселенческим флагом от налогов и эксплуатирующее эмигрантов, попавших в тяжкие обстоятельства. Впрочем, это скучная, отвратительная история, надеемся, последняя в цепи еврейского разбоя, с коим я здесь сталкивался лицом к лицу более трех лет.

Трудно сказать, какой будет наша очередная страна. Мне трудно надеяться на материальный успех камней, хотя ими заитересовался один человек из израильской элиты и богатый бизнесмен, занимающийся искусством. Камни ведь менее всего еврейские, они - русские, точнее, христианские. Они точно отвечают моему состоянию, ощущению жизни, людей. Я и сам на пути формального ухода из еврейства, уйду и навсегда с собой увезу детей из "народа жестоковыйного".

Сейчас надо делать выставку в Иерусалиме, это хлопотно и накладно. Каталог взялся писать Анри Волохонский, он увлекся моими камнями, приезжает, и мы вместе тонируем.

Важно то, что есть у меня критик с абсолютным зрением - Волохонский. Есть еще друг, Евгений Цветков, он - доктор-геофизик, но в действительности настоящий большой писатель и своеобразный живописец. У него уже удачно прошла выставка в Париже. Он хочет присоединиться к нам для совместного отъезда, возможно, совместных выставок. Главное для меня, - у него отличные английский и французский языки. Короче, забота есть только единственная - деньги.

Поздно поздравлять тебя, Алик, с книжкой, но я рад обнять тебя: пусть будет и третья, и т.д., - в этом все дело. Я закажу твою книгу в русской лавке.

Вот я отчитался. Одно слава Богу: последнее полугодие было самым плодотворным в моей жизни. Готова выставка, - сформулирован язык, свой стиль; лежит рукопись книги об Израиле.

Сейчас судьбе угодно снова нас потрясти, но пока и здесь есть милейший приятельский круг, друзья, музыка. Наслаждаемся в основном русскими записями, есть и стереоприемник. Никогда прежде музыка не занимала столько места в моей жизни. А когда рублю камни, во мне звучит своя музыка, жаль, что не могу записывать.

11 октября 1978

Галилея

Мишенька, мой самый дорогой!

... Я сейчас в стадии внутреннего расставания с Галилеей, самым дорогим мне здесь. Предстоит возвращение в Иерусалим, но только временное. Придется все загонять и выбираться в заморские царства-государства, вероятнее всего, поначалу в Грецию. Я бы хотел пожить, порубить мрамор там, да пошататься по Европе, хочу видеть мраморы Микеланджело и Готику. Но поддался на уговоры: первую выставку делать в Иерусалиме. Это хлопотно, но, вероятно, надо делать. С этим в Европе будет лучше, хотя как это знать заранее? Камни мои менее всего домашне-интерьерные, выглядят они примерно так, как голый человек в прилично одетом обществе; во всяком случае, я так воспринимаю их после того, что вижу в здешних музеях и на выставках. Извини, что меня сразу занесло на камни.