– Конечно. И не волнуйся так. Я же тебе говорю: все обойдется.
Он наклонился и чмокнул ее в красивую бровь. И в самом деле, подумал он, неожиданно успокаиваясь. Чего это я? Конечно же, все обойдется. Всегда обходилось, и сегодня обойдется. Профессионал же! Единственный в мире.
– Профессионал! – сказал он ей значительно.
– Да. Единственный в мире.
– Именно. Ну, я пошел. Ложись спатаньки.
– А любовь? – спросила она требовательно.
– Никогда не умрет! – отрапортовал он. И чмокнул ее в другую красивую бровь.
В штабе оказалось полно народу, причем половина – незнакомые. Сидевшие – тут же повскакали и встали руки по швам. Стоявшие спиною – развернулись с поспешностью и приняли почтительный вид. У всех моментально сделался почтительный вид, даже у нахального Артема, который, будучи командиром внешней охраны, единственный здесь позволял себе курить, стряхивая пепел в ладошку.
Он сделал им всем вместе и никому в особенности приветственный жест и сразу прошел к своему креслу под торшером.
– Так, – сказал он, усаживаясь. – Спасибо за внимание. Членов штаба прошу остаться, остальные – пожалуйте по местам… Что тут у нас происходит? – спросил он у Кронида. – Переворот? Бунт? Землетрясение? Ночь на дворе… Почему сборище?
Вообще-то ночные сборища в штабе были делом довольно обыкновенным и не требовали для себя повода ни в виде бунтов, ни, тем более, землетрясений. Ночная смена очень даже частенько собиралась здесь, пока его не было на посту, – потрепаться, попить кофейку, ОБМЕНЯТЬСЯ. Но сегодня ощущалось что-то необычное в атмосфере, смутная аура некоего события, быстро угасающее эхо каких-то нервных обсуждений… И непонятно было, почему Кузьма Иваныч все еще (или опять-снова) здесь, и Эдик, оказывается, не спит еще (либо – почему-то разбужен и встал), да и Крониду нечего здесь, в штабе, делать в четыре утра. При прочих равных.
Он прищурясь наблюдал, как быстро и почти без шума освобождается помещение, взгляды ловил, обращенные к нему, быстрые и раздражающе неопределенные, и замечал уклончивость Кронида, который ни на какие вопросы Хозяина отвечать не стал, а принялся с чрезмерной деловитостью наливать ему горячий кофе в персональную чашечку, и странное, неуместное, пожалуй, удовлетворение на бледном лице Эдика с застывшей полуулыбкой, и сосредоточенное сопение Кузьмы Иваныча, вдруг принявшегося изучать пачку каких-то «корочек», которые он извлек из кармана пиджака и разложил на скатерти…
Кроме них остались в комнате только Артем (пригасивший-таки в виду присутствия начальства свою вонючую сигаретку) да здоровенный бык Шалима, начальник транспорта вообще и вертодрома в частности (плечищи, шея, мерно жующая челюсть и сонные глаза со светлыми ресницами).
Он отхлебнул кофе, благодарно кивнул Крониду и спросил у Шалимы:
– Подыматься мне не пора уже? Когда там вертушка ожидается?
– Выходили на связь в три тридцать девять, – доложил Шалима голосом сиплым и в то же время неожиданно высоким. – Ожидаются в четыре ровно. Плюс, минус.
– Ладно, – сказал он. – Тогда можно спокойно кофейку попить… Кронид Сергеевич, напомните, пожалуйста, я забыл: у меня встречи какие-нибудь были запланированы?..
– Только вечером. День мы освободили. А в девятнадцать часов – Ротари-клуб.
– Умгу. Спасибо. Вспомнил. Жалко, придется, скорее всего, извиниться.
– Слушаюсь, – сказал Кронид, и снова он поймал на себе его тайный взгляд, быстрый и неопределенный.
– Господин Шалима, – сказал он, улыбаясь по возможности приветливо (Шалима ему не нравился – слишком уж был груб и самодоволен, настоящий мужчина: пьет все, что горит, и трахает все, что шевелится). – Кофейку не хотите? Нет? А то – давайте. Горяченький… Нет? Ну, хорошо, спасибо. Я буду ждать ваших распоряжений. Хотелось бы минут за пять до посадки уже быть в курсе… Спасибо.
Он проводил глазами широчайшую спинищу, обтянутую черным блестящим кожаном, и повернулся к Артему.
– Кофейку не хочу, – сейчас же объявил тот бодро и нагло. – Выметусь отсюда немедленно, но предварительно хотел бы получить разрешение сопровождать вас на базу…
– На какую еще – базу?
– На военную, – возразил Артем. – Я так понял, господин Президент, что вы сейчас вылетаете на военную базу под Красной Вишеркой. Прошу разрешения сопровождать.
– Это где же это такая – Вишерка?
– Красная Вишерка, – бодро и деловито доложил Артем. – Километров сто шестьдесят отсюда… Там у них, как я понял, база…
Карта-двухкилометровка тут же появилась и легла перед ним поверх кофейных чашек и вазочек с печеньем. Он нашел Красную Вишерку и убедился, что да, пожалуй, километров сто шестьдесят-семьдесят, но никакой базы, разумеется, на карте нет, а есть болота (Лушино болото, например, а также Дубровский Мох, Лебединый Мох и даже – Подвитчий Мох) и леса, – надо полагать, не слишком в этих местах приветливые.
Он принялся расспрашивать про базу, но никто ничего толком не знал, все либо догадывались , либо подозревали , либо так поняли из переговоров с той стороной.
– Ну, ладно, – сказал он, наконец, возвращая карту Артему. – Не суть важно. Скоро все сам увижу. Интересно, конечно: что это там может быть за база? У медиков? У ветеринаров?.. А сопровождать меня не надо, Артем, спасибо. Ей-богу, раз уж вертолет выслали, значит, сопровождающих там хватает, будьте уверены. Генерал Малныч – мужчина серьезный, хоть и медицинской службы. Я его давно знаю… Все! – сказал он Артему, который, кажется, намеревался и дальше приставать на эту тему. – Все. Не люблю.
Они прекрасно знали, что он НЕ ЛЮБИТ, но им это обстоятельство всегда крайне не нравилось, и случались поэтому между ними споры и даже ссоры. Они и сейчас смотрели одинаково укоризненно и недовольно. Но они обойдутся. Нечего.
Он оглядел их всех по очереди, как бы дополнительно осаживая, а потом сказал спокойно:
– Так. А теперь – быстро и без вранья – что еще стряслось? Что вы все от меня скрываете?
Мгновение – и они снова сделались разными. Теперь все они были смущены и оказались в неловкости, и в этом состоянии смущения-неловкости они были очень непохожи. Тут они были уже – каждый сам по себе.
