— Я пришел не за этим, — спокойно ответил я темпераментному юнцу.

— А зачем же ты пришел? — тут же ощетинился Жервез. Мое внешнее хладнокровие вызывало у него злость, и он, кажется, готов был взбеситься.

— Я хочу предложить себя на замену, — я указал на труп, над которым Лючия уже зажгла тонкую восковую свечу.

Такое предложение поразило многих присутствующих, как удар грома. Я и сам точно не знал, зачем мне это. Для того, чтобы отвлечься? Затем, чтобы иметь честное ремесло? Золото дьявола отягощало мой карман. Какая страшная ноша! Я уже не знал, что ношу с собой монеты или гвозди, которыми буду распят.

Хозяин театра в нерешительности разглядывал меня. За что принять такие слова: за шутку, за прихоть вельможи посмеяться над простолюдинами, которых постигло горе. И в то же время профессиональный интерес не оставлял возможного нанимателя. Паскаль отметил, что я, незнакомец, достаточно пригож для того, чтобы занять освободившееся место. Я чувствовал себя так, будто подслушиваю у замочной скважины и не могу удержаться от подслушивания, как это ни подло. Мысли работодателя о том, что на сцене я достоин составить пару с Лючией и достаточно хорош собой для того, чтобы покорить публику, были мне лестны.

— Ты хочешь заменить его? — Жервез первым пришел в себя и даже вскочил с занятого места. — И во сколько же нам обойдется дебют именитой особы?

Он опять не удержался от сарказма. Неисправимый нахал. Несмотря на некоторую внешнюю привлекательность, он мог вызвать только антипатию.

— Я сам готов вам заплатить за то, чтобы вы приняли меня в труппу? — я запустил руку в карман и швырнул прямо на пол пригоршню монет. Они со звоном рассыпались прямо под ногами у артистов, даже закатились в щели между досок. Джоржиана наклонилась и подняла одну из них.

— Настоящее золото! — с восторгом проговорила она. Я испугался того, как заворожено она рассматривает свою находку. Блистающая частичка моего темного наследства, как будто, околдовала ее. Знает ли она о том, что к этим монетам прилипло проклятье?

Другие тоже начали подбирать подачку. Второй к золоту прикоснулась Лючия. Третьим Маркус. Последним сам хозяин театра. Только Жервез отнесся к золоту с подозрением. Ему бы и хотелось подобрать несколько монет, но уже по его плотно сжатым губам и насупленным бровям было заметно, что он скорее даст себя казнить, чем прикоснется к такому странному подарку. Он не доверял мне и не потому, что чувствовал во мне соперника. Кажется, ему одному удалось угадать, кто я такой на самом деле. Лишь только я вошел, Жервез понял, что я тот незнакомец, который явился почти что из ада.

— Значит, ты готов приплатить нам за прием на работу? — зло прошипел он, прежде чем его успели оборвать. — Надеюсь, ты ни от кого не скрываешься? А вдруг ты ищешь у нас спасения от петли?

— Простите Жервеза. Он немного не в себе от горя. Так тяжело потерять друга, — извинился Рено, многозначно кивнув в сторону растерзанного трупа. Шрам на горле резко выделялся краснотой на фоне сереющей плоти. Так, значит, сюда впились клыки крысы. Я двинулся к столу, чтобы рассмотреть рану. Хозяин театра собирался мне что-то сказать, но я и так уже понял, что принят. Поздравления и длинные речи были бы фальшивыми в данных странных обстоятельствах. Мой неожиданный приход многих напугал. Я только кивнул в знак того, что согласен приступить к работе хоть завтра. Никто, кроме хозяина, не посмел поздравить такого немногословного компаньона. Только Жервез, выждав минуту, шепнул мне:

— В обмен на золото ты хочешь заполучить наши души?

Его пальцы крепко вцепились мне в запястье, но настаивать на ответе он не смог. К нам подошли его товарищи, а говорить при свидетелях он не хотел. Он попытается докопаться до истины потом, но какой истины? Я и сам не знал. Кто дает мне то золото, от которого я спешу избавиться? Кто нашептывает мне странные предложения и толкает на отвратительные поступки? Мне самому хотелось бы так о многом спросить, но спрашивать было некого, кроме магической книги и моих тайных друзей, обитающих в лесу, в склепе среди волков.

Надо было бы снова сходить к Розе, на ее кладбище, чтобы поговорить с ней. Мне хотелось узнать у нее обо всем, что так меня волновало, но я боялся, что когда окажусь среди могил и вновь увижу изящную белую фигуру, светящуюся во мгле, то просто-напросто растеряюсь. Стоит только взглянуть на эту красавицу, как забываешь все, о чем хотел спросить. А даже если я не буду в следующий раз таким рассеянным и спрошу ее о чем-то важном, ответит ли она. Вдруг она только скажет «додумайся до всего сам», рассмеется и уйдет. Как тогда я буду себя чувствовать.

К тому же, лучше было бы не оставлять моих новых товарищей до первого представления. Они, еще чего доброго, подумают, что я всего лишь подшутил над ними и решил скрыться. Нельзя уходить в долгую отлучку прямо сейчас, лучше помочь им с погребением товарища, а потом пригласить их в более-менее приличную таверну и угостить вином.

Маркус и Рено ушли, чтобы договориться обо всем с гробовщиками. Жервез слонялся по кабаку без всякого дела. Он вообще старался себя ничем не утруждать, не спешил помочь с похоронами или починкой пострадавшей повозки. Кажется, единственным занятием, которым он не брезговал, была постоянная слежка за мной. Я все время замечал на себе его подозрительный или изучающий взгляд. В чем он меня подозревал? В том, что я специально заявился из иного мира, чтобы вначале завоевать дружбу и доверие всех актеров труппы, а потом погубить их одного за другим.

Кабатчик немного оторопел, когда я отдал ему настоящую золотую монету за кувшин дешевого вина. Отойдя подальше, он, кажется, даже проверил ее на зуб. Нечасто посетители такого захудалого заведения бывают столь щедры. Мне почему-то почудилось, что даже на этого совершенно чужого мне человека легла какая-то мрачная зловещая тень, как только он принял из моей руки червонец.

Уже в который раз я пожалел о том, что рядом со мной нет Даниэллы, живой и невредимой. Она бы смогла дать объяснение всем тем странным вещам, которые происходят со мной в последнее время. Я даже почему-то был уверен, что она придумала бы что-нибудь, чтобы мы с ней вдвоем смогли убежать от проклятия нашей семьи. Только двое потомков из всех поколений смогли бы спастись. Но двоих уже не было, остался я один. Я почти поверил в то, что на нашей семье и на родовом поместье, действительно, лежит проклятие. Это проклятие рисовалось мне в воображении чем-то живым и зловещим — одним громадным, слитым из черного дыма существом, которое захватило каждый уголок нашего поместья и вытянуло темную длань из проломленных дверей, чтобы поймать и вернуть назад единственную сбежавшую жертву.

Я сидел за грубо сколоченным столиком и вертел в руках простую деревянную кружку с вином. Жервез задремал прямо на подоконнике. Он устроился там наподобие птицы, сидящей на ветке, и, видимо, не испытывал никакого дискомфорта. Скорее всего, он привык ночевать, где попало. Да и остальные актеры были не более взыскательными. Кажется, сегодня им тоже было негде ночевать. Я бы и пригласил их всех в свою комнату, но вряд ли там поместилась бы такая большая компания, если только чудесная книга, доставшаяся мне в наследство, не проявит вдруг своих удивительных способностей и не расширит каморку до размеров дворца.

Вдруг в окне со стороны улицы мелькнуло чье-то бледное лицо. Белое и мертвенное, оно казалось еще более зловещим на фоне черных одеяний незнакомца. Большие черные глаза уставились на обнаженную шею спящего Жервеза, и мне показалось, что в них промелькнул алчный блеск. Ярко-красный язык облизал бесцветные губы. Длинная тонкая ладонь прижалась к стеклу так, будто хотела просочиться сквозь него и вцепиться в горло спящему. Так может вести себя только дикий зверь. Еще секунда, и он разобьет окно, схватит Жервеза и быстро утащит его куда-то во тьму, гораздо быстрее, чем мы успеем догнать хищника с жертвой или вообще сообразить, в чем дело. Ну и хорошо, кричала темная часть моего существа, пусть ночной пришлец утянет за собой этого грубияна, пусть наглый соглядатай пропадет втуне, но я сам, по крайней мере, то немногое человеческое, что во мне осталось не позволило мрачному наследству возобладать над прежними чувствами и стремлениями. Длинные ногти уже скребли по стеклу, когда я скинул с себя оцепенение, вскочил со своего места и крикнул.