— Ну, разве ты не прибегнул к помощи колдовства уже несколько раз за этот вечер? — спросил вкрадчивый голос у меня за спиной. Я даже не стал оборачиваться, потому что знал, позади меня никого нет. Даже если какой-то дух и следует за мной, паря в морозном ночном воздухе, то мы, люди, не способны отличить его от тумана или снежного сияния.

Голос оказался прав. Уже несколько раз сегодня я призвал на помощь силы, которых сам боялся. Я призвал их случайно и абсолютно бессознательно. Мне всего лишь понадобилась помощь, и я принял ее, не задумываясь о том, от кого она исходит.

Я был лишен способности мыслить и попался в ловко расставленные сети. Колдовство, как наркотик, попробовав однажды, ты будешь возвращаться к нему снова и снова и уже не сможешь отвыкнуть от такой чудодейственной помощи, а потом воронка засосет тебя в темный водоворот туда, откуда уже нет спасения. Ноги сами несли меня домой, потому что там меня ждала моя книга. Походка выровнялась и стала более бодрой, телу сделалось легко, а на душе потяжелело. В кошельке у меня звенело золото, не менее черное и опасное, чем сама колдовская сила. Быть может, это сам дьявол без конца подкладывает золотые кружочки в мой кошелек. Тяжесть червонцев отразилась также и на моей душе. В ожидании мести сердце пело, совесть молчала. Запоздалое раскаянье придет только тогда, когда взамен отрубленной головы Даниэллы я буду держать в своих руках другую, отделенную мечом от тела голову, золотоволосую и прекрасную. Настолько прекрасную, что над ней мог бы зарыдать даже самый жестокий палач.

— Куда мы идем? — Марсель едва поспевал за статным спутником в роскошном атласном плаще, который при свете мелькающих по дороге фонарей переливался целой сеточкой причудливых символов.

Эдвин, не церемонясь, заставил Марселя следовать за собой. И Марсель совсем не был против, что его отрывают от любимого занятия. Он готов был следовать за своим прекрасным другом, куда угодно в любой час ночи и дня. Когда Эдвин нашел его, он рисовал прямо на улице, и теперь ему приходилось тащить под мышкой альбом для набросков и карандаши, которые норовили вот-вот выпасть из карманов и раскатиться по мостовой. И все равно, Марсель ощущал прилив радости от того, что он снова не одинок.

— Ты хочешь в Виньену? Прямо сейчас? — Эдвин вдруг резко обернулся, его глаза полыхнули лазурным светом во тьме. Цвет утреннего неба, так несопоставимый с ночной мглой. Марсель не прекращал поражаться тому, что, живя в ночи, Эдвин олицетворяет светлый день.

— Мы поедем или полетим? — послушно осведомился Марсель. Он и думать не хотел о возражениях. В конце концов, что такое далекое путешествие для такого создания, как Эдвин. Он облетит за час хоть целый мир на своих мощных ангельских крыльях.

— Эдвин, я хотел сказать тебе что-то важное… — Марсель смутился, неземное мерцание, исходившее от лица собеседника, восхищало его и пугало.

— Да? — Эдвин небрежно повел плечом, край плаща чуть взметнулся ввысь, обнажив пушистые светящиеся перья крыла, и какой-то ребенок в переулке восторженно вскрикнул при виде такого великолепия.

— Это обычные бродяжки, они никому о тебе ничего не расскажут, а даже если расскажут, им никто не поверит, — Марсель тоже заметил пару ребятишек в подворотне.

— Пойдем, Эдвин! — он потянул друга за рукав, но Эдвин как-то странно смотрел на детей, словно хищник, загипнотизированный видом только что пролитой крови. Этот манящий алый цвет, вены, которые могут быть разрезаны, плоть, которую можно будет сжечь, Эдвин зажмурился, чтобы не видеть той страшной картины, которую не видел, кроме него, никто.

— Я вспомнил кое-что, — объяснил он Марселю. — Такое тягостное воспоминание…

Он поднес ладонь ко лбу и тихо грустно засмеялся. Марсель подумал, что даже дворовые дети, никогда не внимавшие музыке, будут до конца жизни согреты волшебной мелодией его смеха.

— Идем! — теперь уже Эдвин потащил Марселя за собой, но Марсель не мог сделать ни шагу. Он заметил свет факелов в переулке и нескольких людей в сутанах. Страх перед инквизицией, присущий всем горожанам в этот миг, объял и его. Конечно же, с ним Эдвин. Эдвин не даст его казнить, но Марсель все равно опасался этих палачей. Им ведь не нужны никакие доказательства или улики, чтобы предъявить обвинение первому встречному. Сердце ушло куда-то в пятки, когда Марсель припомнил, что он сам не без греха. Если арестовать его и призвать в свидетели хотя бы соседей, то все они подтвердят, что слышали какие-то неземные голоса за окном его мансарды ночью в его запертой комнате, когда рядом с ним не могло никого быть.

— Эдвин! — почти просительно простонал Марсель, будто уже сейчас просил унести его в далекий волшебный мир, где нет ни инквизиторов, ни даже людей.

— Стой спокойно, — приказал Эдвин. — Они не за тобой.

И, правда, Марсель сразу же узнал Августина. Можно ли было не узнать того, кто фактически стал правителем Рошена? О нем столько говорили, а теперь Марсель видел его воочию, причем не далеко, в центре восторженной, поклоняющейся ему толпы, а совсем близко. При свете дымных смоляных факелов были хорошо заметны даже тени от длинных ресниц на его щеках. Он ведь младше меня, мелькнуло в усталом сознании Марселя. Какие силы нужно было ему приложить, чтобы в таком раннем возрасте добиться столь многого.

Августин что-то прошептал своим сообщникам и указал вперед.

— Эти шайки так любят совершать ночные налеты, — мысленно обратился к Марселю Эдвин.

— Что они хотят сделать? — так же беззвучно осведомился Марсель.

— То, чего я им сделать не дам.

— Не надо, Эдвин! — Марсель испугался и готов был завопить во весь голос, но вынужден был делать предупреждение без слов.

— Я должен хоть чем-то искупить собственные грехи.

Никто не мог услышать беззвучного разговора, но Марселю показалось, что Августин не случайно пристально посмотрел в их сторону и насторожился.

Кажется, на этот раз они собирались схватить бездомных детишек. Марсель ничего не понимал. Только видел, что Августин двинулся вперед, но Эдвин легким и грациозным движением метнулся вперед и преградил ему дорогу.

— Нет! — спокойно и многозначно произнес Эдвин, будто между ним и главным инквизитором существовала какая-то тайна, позволяющая им требовать услуг друг от друга взамен молчания.

— Нет? — повторил Августин, его ноздри чуть раздулись, вдыхая запах гари от факелов. Возможно, он ощущал и другой запах огня, и даже жгучие поцелуи пожара, лижущего его собственную кожу. Он был в ярости и, тем не менее, напуган. Что-то не позволяло ему решиться на отчаянный шаг. Он даже сделал знак своим сотоварищам, готовым кинуться на выручку, чтобы те не вмешивались.

— Да, кто ты такой? — голос Августина срывался то ли на крик, то ли на вздох. Он тяжело дышал и смотрел прямо в глаза противнику, но было заметно, что дольше минуты он не выдержит взгляда сияющих лазурных глаз. Глаз, в которых ему одному видится отражение огня.

— Ты хочешь казнить этих сирот? — вдруг спросил Эдвин.

— Им место в узилище. Нельзя позволять бродягам слоняться по городу, — Августин впервые заговорил откровенно, без вымысла и высокопарных фраз, и сам испугался своей честности. Он обернулся через плечо к своим напарникам, проверяя не заметили ли они его оплошность, но те были, как всегда, уверены в нем и пропустили все мимо ушей. Даже если бы они все поняли, то предпочли бы притвориться дурнями, потому что слишком дорожили своим местом. «Вот уж у кого нет сомнений, что я злодей под маской святого, и, тем не менее, они готовы покрывать меня, потому что мое лицемерие приносит им выгоду», подумал Августин. И все-таки он не хотел ни перед кем раскрывать свою истинную сущность.

Он придвинулся поближе к Эдвину и, только убедившись, что остальные не слышат, горячо зашептал:

— Я не обязан щадить чернь, более высокопоставленные жители жалуются на своры нищих, брезгуют нищетой. Я должен угождать им, а не собственной жалостливости.