— Тогда тебе придется убить и меня. Потому что я нанесу ответный удар.

Горгон покачал головой, змеи конвульсивно вскинулись, затем он опустился перед Бронтом на колено. — Кто же мы такие, что дошли до такого, брат мой? — вопрошал он. — Человек готов умереть за тебя. Как же низко мы пали, если заслужили их жалость? — Подняв взор на Пармениона, он покачал головой еще раз. — Ты услышишь мой ответ на рассвете. А пока радуйся оставшимся мгновениям.

Парменион подошел к Бронту, помог минотавру подняться на ноги. На груди и спине у того было множество порезов, и он весь истекал кровью.

— Что произошло? — спросил Парменион, отведя его к тому месту, где спала Фина.

— Македоны застали нас врасплох. Кентавры погибли — мои братья тоже. Я попытался убежать в лес, но был схвачен здесь. Всё пропало, Парменион.

— Что с мальчиком?

— Твой друг вынес его — но я не знаю, спаслись ли они.

— Мне жаль твоих братьев, друг мой. Я должен был всех взять с собой в лес и попытать счастья.

— Не вини себя, стратег. И спасибо, что вступился за меня. К сожалению, это лишь ненадолго отложит нашу с тобой смерть. Горгон играет с нами, оставляя надежду. На рассвете мы узрим его истинное зло.

— Но он назвал тебя братом.

— Не хочу об этом говорить. Посплю последние часы. Я его страшно выведу из себя напоследок. — Минотавр лег на траву, опустив большую голову на землю.

— Я перевяжу твои раны, — предложил Парменион.

— Нет необходимости. Они будут исцелены в час нашей гибели. — Бронт закрыл глаза.

Парменион тронул Фину за плечо, и она тут же пробудилась. — Александр где-то потерялся. Ты сумеешь найти его?

— Здесь я не могу провидеть. Темное Заклятие слишком сильно. Что будешь делать?

Парменион пожал плечами. — Буду использовать свою хитрость до конца и, если она подведет, проткну змееголового ублюдка в сердце и прикажу его слугам сдаться.

— Верю, ты сумеешь, — произнесла она с улыбкой.

— Спартанская школа. Никогда не сдаваться.

— А я ведь тоже спартанка, — сказала она. — Ох и упертый же мы народец. — Тут они оба засмеялись, и он приобнял ее рукой.

— Иди, поспи еще, — предложил он, и улыбка сошла с его лица. — На рассвете я тебя разбужу.

— Если не возражаешь, я бы посидела с тобой. Можешь рассказать мне о своей жизни.

— Моя жизнь ничем не заинтересует жрицу.

— Расскажи про свою первую любовь, как вы повстречались. Я бы хотела послушать об этом.

***

Рогатый ребенок вышел в центр поляны и прищурившись всмотрелся во тьму леса. — Ко мне! — воззвал он, и голос эхом отозвался в зарослях. Медленно, один за другим, существа стали выходить на поляну, пока не образовали большое кольцо вокруг него. Аттал стоял рядом с кентавром. Камирон нервно переступал ногами, его карие глаза были широко распахнуты, почти наполнены паникой.

— Спокойно, — сказал ему Аттал.

— Я не боюсь, — соврал кентавр.

— Ну так и стой спокойно, мать твою!

— Хочу уйти отсюда. Я бы выбежал на открытый простор. Не могу здесь дышать. Мне нужен Хирон; я должен его найти.

— Жди! — велел Аттал. — Не пори горячку. Если побежишь, они тебя убьют. И, что немаловажно, меня вместе с тобой.

Существа всё подходили, ближе и ближе, тихо опускаясь на колени перед Александром. Вонь стояла невыносимая, и Аттала едва не вырвало. Чешуйчатая тварь отпихнула его, твердая шкура оцарапала руку мечника. Но чудовища мало внимания уделяли человеку и кентавру; их глаза были прикованы к Золотому Ребенку.

Александр подошел к Атталу. — Усади меня на спину кентавра, — сказал он. Мечник сделал это, и Камирон беспокойно заерзал. Александр похлопал Камирона по плечу, и Аттал увидел, что ногти у него на пальцах теперь черные и заостренные. — Какое слабое тело, — сказал Дух Хаоса, глядя на свои руки. — Но оно еще вырастет. Идем, отыщем Пармениона. Поезжай на юг, Камирон.

— Я не желаю везти тебя на себе. Ты причиняешь мне боль, — проговорил кентавр.

— Твои желания меня не заботят. Но можешь умереть здесь, если пожелаешь.

Камирон закричал, когда свежая агония прошла по всему его телу. — Вот это — истинная боль, — произнес Дух Хаоса. — А теперь езжай — да помедленнее. Аттал, ты пойдешь со мной рядом. Мои слуги чуют твою кровь. Это напоминает им о голоде. Держись ближе ко мне.

— Да, мой принц. Но куда мы направляемся?

— На войну и резню. В лесу не может быть двух царей.

***

Солнце медленно поднималось над деревьями, но птицы здесь не пели. Создания Горгона остались стоять в два ряда перед троном, бездвижные, безмолвные, ждущие заката. Парменион встал и потянулся. Фина встала вместе с ним. Бронт простонал и зевнул, когда первые лучи восходящего солнца упали на него. Раны его за ночь зажили; только запекшаяся кровь еще оставалась на его могучем торсе.

— Теперь будем ждать, пока Горгон натешится, — прошептал Бронт. — С твоей стороны будет добрым делом убить женщину прямо сейчас.

— Нет, — тихо ответил Парменион. — Доиграем в эту игру до конца.

— Как хочешь.

Троица прошла между двумя шеренгами и остановилась перед троном. Горгон поднял огромную голову, его белесые глаза недобро взирали на Пармениона.

— Я поразмыслил над твоими словами, воин. И нахожу их неубедительными.

— Воистину, — произнес Парменион. — Когда кто-то жил с проклятьем столь долго, ему нелегко сохранить свою мечту. Много разочарований, много горя и ненависти. И с чего тебе так легко в это поверить?

— Я намерен убить тебя, — продолжал Царь, как бы не слыша его. — И позабочусь, чтоб твоя смерть наступала долго.

— Значит ли это, что ты принимаешь предложение Филиппоса? — спокойно спросил Парменион.

— Да. Я найду ребенка и доставлю его к Царю Македонов.

— В обмен на что? На несколько баб? На владычество над лесом? Так дешево ты продаешься? Филиппос гарантирует тебе то, что и так у тебя уже есть, а ты принимаешь это словно дар. А как же твой народ? Что получат твои подданные? Ты отбираешь у них шанс снять с себя проклятие. Что же им останется?

— Они служат мне! — вскричал Горгон, вставая с трона. — Они поступят так, как я прикажу. Думаешь, твои сладкие речи очаровали их? Да, мы прокляты, но нет никакого Искандера, который спас бы нас. Он — мечта, выдумка, созданная теми, у кого нет храбрости, чтобы жить без надежды. Но ты можешь нам послужить, Человек. Твои вопли развлекут нас ненадолго.

Ряды монстров пришли в движение, закружили вокруг троицы. Бронт издал низкий рев, и Парменион выхватил меч. Дерая стояла неподвижно, ее взор сконцентрировался на Лесном Царе, ее дух вылетел из тела.

— Жить без надежды, — заговорила она, и голос ее стал высоким, чистым и бесстрашным, — это не храбрость. Это значит, что ты сдался в борьбе. Ты всегда был таким мужчиной, Дионий? Или всё же были времена, когда твои мечты были золотыми, а любовь наполняла твою душу? — сквозь волны горечи, исходящие от Лесного Царя, она рассмотрела вдруг мимолетное видение — молодую девушку и мужчину, держащихся за руки на берегу океана. Затем этот образ был резко оборван.

— Я никогда не знал любви! — прорычал он.

— Лжешь! Ты знал Персефону!

Горгон вздрогнул, как молнией пораженный, затем закричал высоким и пронзительным криком. Тут Дерая всё и увидела, ибо врата памяти Горгона рухнули. Милая девушка и прекрасный сын Титанов — гуляли вместе, смеялись, прикасались и любили друг друга. Она видела их в разных формах, в облике морских птиц, дельфинов и других, незнакомых ей существ, каким не могла найти названия. Но Персефона была из рода людей, и никакая магия Титанов не спасла ее в предсмертный час, когда черная чума надвинулась с севера.

Горгон упал наземь и стал колотить о землю сжатыми кулаками. Лесные чудовища отступили назад, молчаливые и озадаченные. Горгон медленно поднялся, змеи висели неподвижно и безжизненно у него на голове. Он достал из-за пояса длинный кинжал с зазубренным лезвием и приблизился к Дерае.

— Персефоне понравилась бы эта сцена? — спросила она.