За ним ждали приказаний фессалийские всадники, а перед ним безмолвно стоял Пятый Полк пехоты и наблюдал за ходом сражения. Парменион снял шлем с белым гребнем, провел пальцами по мокрым от пота, коротко остриженным волосам. Лишь одна мысль занимала его ум:
"Что замышляют фокейцы?"
Ономарх был не обычным полководцем. За последние два года, приняв командование над войсками Фокиды, он провел армию по центральной Греции с выдающимся мастерством, заняв ключевые города региона и осадив Беотийский форпост — Орхомен. Он был волевым и чутким лидером, внушая уважение своим подчиненным. Но, что было важнее для Пармениона, обычно его стратегия неизменно основывалась на атаке. Здесь же его полки встали в оборонительную позицию, и только конница помчалась вперед.
Что-то было не так. Парменион это чувствовал. Прикрыв глаза от солнца, он снова осмотрел поле боя. Здесь Крокусовое поле было практически ровным, за исключением ряда низких холмов далеко справа и маленькой рощи в полумиле слева. С тыла никакая опасность им не грозит, так как Пагаса взята. Так в чем же, спрашивал он себя, заключается план фокейцев?
Размышления Пармениона были прерваны македонским боевым кличем, и полки пустились бегом, метя сияющими сариссами в фокейские ряды. Вот крики раненых и умирающих слабо послышались за громыханием столкнувшихся щитов. Парменион повернулся к рядом стоящему всаднику, красивому юноше в шлеме с красным гребнем.
— Никанор, возьми пять сотен и скачи к роще. Остановись за два полета стрелы от деревьев и вышли разведчиков. Если в зарослях чисто, обернись и жди знака от меня. Если же нет, то отрежь любой находящийся там отряд от соединения с Ономархом. Ты понял?
— Да, господин, — ответил Никанор и отсалютовал командиру. Парменион наблюдал, как пятьсот всадников выдвигаются к зарослям, затем обернулся к холмам.
Македонское построение легко было предугадать — пехота в центре, кавалерия с правого и левого крыла. Ономарх должен был знать это.
Пехотинцы уже сшиблись друг с другом — македонцы в тесных фалангах по шестнадцать шеренг, в каждой шеренге — по сто пятьдесят сплоченных щитов. Первый Полк — Царская Гвардия под командованием Феопарла врезалась в фокейские ряды.
— Не слишком далеко! — прошептал Парменион. — Сплотить строй и ждать подкрепления!
Важно было, чтобы все четыре полка были в плотной сцепке; разделившись, они будут сметены численно превосходящим неприятелем. Но спартанец успокоился, видя, что Царская Гвардия стойко держится на левом фланге, а справа подалась вперед, поставив фалангу вполоборота и тесня фокейцев. Второй Полк почти объединился с ними. Парменион переключил внимание на Третий Полк. Тот столкнулся с большим сопротивлением, застрял на месте, а передний ряд, увязший в бою, начал подаваться назад.
— Коений! — вскричал Парменион. Широкоплечий воин в центре резервного полка приветствовал командира. — Помочь Третьему, — приказал полководец.
Пятый Полк, насчитывавший две с половиной тысячи, начал движение. Воины не бежали, а держали строй, медленно пересекая поле. "Славный парень," — подумал Парменион. Когда эмоции обострены страхом и возбуждением, командирам свойственно бросать свое подразделение в атаку раньше времени, или приказать бегом добраться до поля битвы. Коений был уравновешенным офицером, хладнокровным даже в горячие минуты. Он знал, что его тяжеловооруженным людям понадобятся все их силы, когда начнется схватка — а никак не раньше.
Внезапно, на левом фланге, македонский строй дрогнул и сломался. Парменион выругался, увидев, как вражеский полк подался вперед от центра, плотно сдвинув щиты. Ему не надо было видеть эмблемы на щитах, чтобы знать, откуда они явились: это были спартанцы, превосходные бойцы, которых страшился весь мир. Третий Полк не устоял перед их натиском, и спартанцы двинулись дальше, чтобы окружить Гвардию.
Но тут подоспел Коений и его Пятый Полк. Сариссы грозно опустились, и фаланга пошла в атаку. Оказавшись в меньшинстве, спартанцы отступили назад, и македоняне восстановили боевой порядок. Поняв, что опасность миновала, Парменион пустил своего черного жеребца направо, и фессалийские конники поскакали за ним.
Царь и его приближенные оказались завязаны в смертельном бою с фокейской конницей, но Парменион видел, что македоняне постепенно отбрасывали неприятеля назад. Слева он увидел, как Никанор и его пятьсот всадников подъехали к роще, и как разведчики направились в заросли.
Подозвав ближайшего кавалериста по правую руку от себя, Парменион отправил его к Никанору со свежими распоряжениями, на случай если роща окажется чистой, затем переключил внимание на холмы.
Если Ономарх планировал какую-то внезапную хитрость, то она должна была исходить именно оттуда. Посмотрев в центр, он увидел, что Коений и Пятый Полк блокировали наступление спартанцев и теперь пробивались к Феопарлу и его гвардейцам. Третий Полк соединился с Четвертым и вновь врезался в ряды фокейцев.
Теперь у Пармениона было две возможности. Он мог броситься галопом на помощь Царю, или ударить со своим отрядом на левый фланг неприятеля. Подгоняя коня пятками, он устремился дальше по правому флангу. Из битвы отделился один всадник и поскакал к Пармениону; у воина было несколько глубоких ран на руках, а на правой щеке зиял глубокий порез.
— Царь приказывает тебе спешить на помощь правому флангу. Враг почти разбит.
Спартанец кивнул и обернулся к Берину, орлинолицему принцу фессалийцев. — Возьми пятьсот всадников и выдвигайся вправо, чтоб соединиться с Филиппом.
Берин кивнул, передал его приказания и — с окружившими его веером телохранителями — поскакал через поле битвы. Раненый гонец подъехал к Пармениону ближе. — Но Царь приказывал отправить все резервы в бой, — прошептал он.
— Ты всё сделал хорошо, юноша, — сказал Парменион. — Теперь скачи в лагерь и дай целителю осмотреть свои раны. Они, может, и неглубокие, но ты теряешь чертовски много крови.
— Но, господин…
— Делай, как сказано, — сказал Парменион и отвернулся от него. Когда гонец ускакал, второй фессалийский командир подъехал к главному военачальнику. — Что мы будем делать, господин? — спросил он.
— Мы будем ждать, — ответил Парменион.
***
Филипп Македонский, с окровавленным мечом, повернул лошадь и рискнул бросить взгляд на тылы. Берин с пятью сотнями фессалийцев сделал крюк вправо и ударил по флангу фокейской конницы, но Парменион всё еще чего-то ждал. Филипп процедил сквозь зубы проклятье. Фокейский всадник пробился через первые ряды македонян и бросился на него с копьем. Филипп отклонился влево, и железное острие пронеслось правее, вонзившись в бок его жеребца. Конь всхрапнул от боли, но, даже припав к его спине, Филипп сумел выхватить меч и обратным взмахом попал фокейцу под завязки круглого шлема, перерезав ему горло. Ошалев от боли, жеребец Филиппа снова вскинулся на дыбы, затем рухнул. Царь выбрался из-под крупа животного, но дергающееся копыто попало ему в бедро, сбив с ног.
Увидев, что Царь упал, фокейцы ринулись в конную контратаку. Филипп вскочил на ноги, отбросил щит и побежал на первого всадника. Копье противника выдвинулось, метя в нагрудник Царя. Филипп увернулся, скинул всадника с коня и дважды пронзил его мечом в живот и в шею. Оставив умирающего, он подбежал к коню, взялся за уздечку и запрыгнул ему на спину. Но он уже был окружен фокейцами.
Копье оставило длинный порез на правом бедре Филиппа, лезвие меча отскочило от его бронзового наруча, порезав левое предплечье. Царь отбил меч противника и погрузил свой клинок тому под ребра.
Берин, Аттал и еще несколько всадников атаковали фокейцев, оттесняя их от Царя.
Вражеская кавалерия была разделена, македоняне продвигались вперед, окружая пехоту неприятеля. В отдалении Филипп увидел своего врага, Ономарха, который стоял в центре своих пехотинцев и подбадривал их. — Ко мне! — вскричал Филипп, перекрывая голосом звон мечей. Македоняне собрались вокруг него, и Царь пустил коня бегом, врубаясь в переднюю стену щитов.
