* * *
Так хочется вина напиться
И вновь влюбиться —
Не в мальчишку, а в мужчину,
И чтоб был он мне по чину.
* * *
Как грусть глубока,
Не объять пока!
В одиноких окошках теплится,
По земле туманами стелется,
И до звезд ей лететь далеко.
Поднимает любовь высоко
И слезинками-бисером сыплется,
И туманами синими зыблется,
И сияет алмазами яркими,
И пылает очами жаркими,
И летит чрез миры вдаль.
Не постигнуть ее печаль!
И в последнем листе плачет.
На арабском коне скачет
И в ступне на песке пропадает,
И к ладошке твоей припадает,
И струится песком сыпучим,
И на тоненьких ножках паучьих
Приползает к тебе домой,
И гоняет ее домовой:
Не поймет, что тоска-любовь
Приходить будет вновь и вновь.
* * *
Небо, отраженное в незабудках маленьких,
Солнце, раскаленное в розах аленьких.
Незабудки нежностью полны,
Розы страстью спалены.
И в одном саду цветут,
Жизнью разною живут.
* * *
Как любила тебя на спектаклях.
Ты лежал на диване в антрактах
В черном фраке и в белой рубашке,
Вспоминая цветы-ромашки…
* * *
Ушла в музыку!
Канал узок как!
Мириады созвучий,
Один другого певучей.
А есть такие больные аккорды —
Не могут выдержать клавикорды,
И маются бедные уши,
Испуганы светлые души.
И музыка есть атональная —
Криминальная.
А вот и Вагнер бесконечный,
И жемчуга Моцарта вечные,
И мощная волна органа,
H-moll-ной мессы Себастьяна,
Шопена нежные прикосновения,
И Листа дивные мгновения.
Я этой музыке отдамся —
И терпкого и бархатного Брамса.
А вот изысканный, больной,
Мой дивный Малер дорогой…
* * *
В небо уходят горы.
Тучи прячутся, словно воры.
И роскошный лес, до небес.
Поздняя осень, холод.
И по красоте голод.
А здесь
Роскошество, буйство красок —
Похоже на миллион масок,
Как венецианский карнавал.
Красок обвал.
Красные листья горят костром.
В цветах утопает каждый дом.
И водяная мельница.
Все перемелется.
И этим воздухом не надышаться.
И хочется здесь навсегда остаться.
И в горячих источниках купание,
Японских женщин обаяние,
И сауна, и ледяная вода.
Все остальное — ерунда.
Воспоминанья о тебе,
Непоправимой уж беде.
Но в доме ты сейчас со мной.
Побудь со мной, любимый мой.
Каруизава 1 /XI 2001
Елена Образцова: Короткие замечания о технике пения
онечно, очень сложно коротко рассказать о технологии пения. Вот уже восемь лет я пишу книгу и всё время переписываю, переделываю. Чем глубже я вникаю в процесс, тем больше нахожу «приспособлений». Сейчас могу сказать о главном, самом необходимом.
Пение — это искусство дыхания (я говорю, конечно, только о технической стороне). Очень давно я это слышала, а понимать не понимала. Многие певцы, даже великие, так до конца жизни и не узнали об этом. Это dono del Dio— данность от Бога! Ну а вот кому этого подарка от Господа не дано, можно посоветовать следующее.
Каждую фразу готовим: берём дыхание, лучше через нос, так как сразу же на вдохе открывается резонатор, мы попадаем сразу в нужное место, нос оставляем в состоянии вдоха — есть натяжение в горизонталь (натяжение мышц лица). Это очень важно во время пения, одновременно ощущаем, как ребра раздвигаются, и перед началом пения мы должны ощутить всё это, плюс натяжение диафрагмы. Хорошо представить себе, что из диафрагмы в рот с дыханием вскочила лягушка и надо ее быстро выплюнуть из резонатора и рта (а лягушка — это дыхание). Смысл работы диафрагмы — дозировать подачу дыхания на букву или убирать лишний воздух из резонатора. Следить, чтобы не поднимались плечи! Язык и мягкое нёбо поднимать категорически запрещено, так как если язык поднимается, закрывается вход в резонатор. Всё! Начало к пению готово, готова воздушная подушка, над которой будет парить звук.
Наилегчайшим движением диафрагмы посылаем дыхание на одномоментно произносимую букву. Следим, чтобы всегда было натяжение между диафрагмой и буквой — причем натяжение должно сохраняться всегда одинаковое, вне зависимости от высоты тона — в этом основной закон искусства пения. Натяжение между буквой и диафрагмой нам нужно, как натяжение каната цирковому артисту, который идет по нему под куполом цирка. Буква всегда произносится в одном месте — punto di Moran; это место я нашла сама, еще не читая о работе замечательного французского баритона Морана, с которым абсолютно согласна. Кладете первую фалангу большого пальца в рот — сразу же ощущаете углубление: вот в это место и делаем атаку, в этом месте говорим все буквы, а дыхание фокусируем на букву. Это дает стабильность в работе всего певческого аппарата, чистоту интонации, ясное слово, полётность звука, так как это место, punto di Moran, — самое близкое место к резонатору. Это значит, что, вдыхая через нос и говоря букву в этом месте, мы прямым ходом попадаем в резонатор. Если мы не говорим букву, это то же самое, что пианист не трогает клавишу! У нас тогда нет нормального смыкания связок без согласной буквы.
Помним!!! Всегда натяжение в носу в горизонталь. Нос всегда открыт, ноздри, как у лошадки, натяжение в горизонталь. Натяжение от буквы до диафрагмы в вертикаль. Как говорят итальянцы, voce nella croce, голос на кресте. Не забываем об этом ни на одну секунду! Всегда натяжение, всегда!
Первую октаву поем узко по резонатору — не шире носа, от ноздри до ноздри, и узко по резонатору идем до ми-бемоль второй октавы. Букву произносим в одном месте, а дыхание дозируем диафрагмой. Чем выше нота, тем интенсивнее работает диафрагма. Далее идут две переходные ноты, ми-бемоль и ми натуральное.
