Убили Индиру.

Ощущение страха, почти физическое, витало над Индией. Страшно видеть крушение, крах, панику. Когда выходишь из дому и стараешься не смотреть в заплаканные лица людей. Когда не видишь ни одной улыбки, не слышишь смеха. А вокруг — везде — ощущение тревоги. Как невыносимо больно оказаться в самом сердце чужого горя, во тьме белого индийского солнца, которая опустилась на города и реки, деревни и горы и стала национальным бедствием. Это было не землетрясение, не наводнение, не пожар. Это было не предусмотренное природой явление. Это было предательство.

Убили Индиру.

Ее не называли по фамилии. Какая Индира могла быть, кроме нее? «Индира — это Индия, Индия — это Индира» — так говорили индийцы.

Убили Индиру...

Неужели умрет и Индия?..

Было действительно страшно. Видеть, как Смерть, внезапная и насильственная, одной женщины вселила в людей столько чувств одновременно, что казалось, ничтожная человеческая оболочка не в состоянии вместить их.

Многие не любили ее. Многие боялись. Но она была символом независимой Индии.

О гибели Индиры Ганди узнали задолго до официального объявления по радио. Мало кто поверил. Но к Всеиндийскому институту медицинских наук, в который привезли ее тело, скоро стали сходиться огромные толпы людей. Никто не кричал. Все молчали. Надеялись.

А люди все подходили и подходили, молчаливые, заплаканные. Все переместились в одну точку — к Савдарджанскому институту, и если б Дели был огромным кораблем в океане, то его не стало бы — город утонул бы от несоответствия баланса.

...Индиру убивали наверняка — профессионально и беспощадно. Охранники. Ей давно предлагали убрать сикхов из охраны, настолько серьезными оказались проверенные слухи о существовании заговора против премьер-министра. Она отказалась, желая показать свою лояльность и не вызвать ненависти у всех сикхов. Если бы сикхов из охраны убрали, Индира Ганди, вероятно, была бы жива. Но недоверие, оказанное нескольким десяткам солдат из охраны, сразу перешло бы на тринадцать миллионов сикхов по всей стране.

Она шла в то утро из своей резиденции в секретариат, где, как обычно, принимала посетителей. Не нужно было выходить на улицу, не нужно садиться в автомобиль, не нужно надевать пуленепробиваемый жилет. Какая опасность в собственном доме?

— Доброе утро, мадам, — отдал честь охранник.

— Доброе утро, мадам, — поздоровался другой.

Они решили быть вежливыми. А потом открыли огонь по живой мишени. 18 выстрелов. И все — в цель. Оранжевое сари, ее любимый цвет, тотчас пропиталось кровью.

Выстрелы услышали в доме. Через несколько минут Индиру Ганди, еще со слабо бьющимся сердцем, доставили в институт. Операционная на третьем этаже была подготовлена: кровь для переливания, рентгеновский аппарат, установки для замены живых органов — искусственное сердце, искусственные легкие, искусственная почка, — все самое современное, по самому последнему слову техники и медицины.

Реанимация началась прямо в лифте, и в операционную «пострадавшую» уже ввезли подключенной ко всем возможным приборам.

Операция шла недолго, полтора часа. Испробовано было все. Потом консилиум врачей пришел к выводу, что множественные повреждения органов не совместимы с жизнью пострадавшей, иными словами — что толку делать операцию на практически мертвом теле. Пули смертельно задели все важные органы, ведь стреляли не новички — охрана целилась расчетливо...

А к институту тем временем все подъезжали и подъезжали белые «амбассадоры» с министрами, членами парламента, близкими, родственниками. В два часа дня печальный человек в белом дхоти вышел из дверей института и тихо произнес: «Индиры Ганди больше нет с нами». Он произнес это тихо, но услышали все.

В три часа дня сообщение было передано по радио. Люди собирались группами на улице, негромко обсуждали подробности убийства, гадали, кто станет новым премьер-министром. Улицы были удивительно спокойными, притихшими, но в воздухе уже неслось что-то яростное, зловещее, недоброе. Люди, как животные перед землетрясением, ощущали тревогу.

К шестичасовым вечерним новостям мы были у телевизора. Заплаканная и опухшая дикторша в белом траурном сари мрачным монотонным голосом сообщила подробности убийства. Показали институт, окруженный десятками тысяч людей. В Дели из поездки по южным штатам вернулся сын Индиры, Рад- жив Ганди, который стал новым премьер-министром. В Индию из поездки по арабским странам вернулся президент Индии Заил Сингх... По дороге из аэропорта Палам машину президента забросали камнями... Слух о том, что дети Раджива Ганди погибли в автомобильной катастрофе, неверны. Приянка и Рауль лишь слегка пострадали — у мальчика ушиб ноги, у девочки легкое сотрясение мозга... Тело шримати Индиры Ганди будет выставлено в здании Тин Мурти с шести часов утра завтрашнего дня... Слухи о том, что вода в делийском водопроводе отравлена, неверны, химический анализ воды делается через каждые полчаса... В Индию из поездки по Никобарским островам вернулся министр...

Всю ночь что-то бухало и трещало. Заснуть было невозможно. Под утро в спальню пробрался такой едкий дым, что у нас с Никитой разом полились слезы.

Промучившись так до рассвета, Никита встал и начал куда-то собираться.

— Ты куда?

— На работу, не волнуйся. Сначала в Тин Мурти поеду, потом аккредитацию на похороны возьму. Ты только дома будь, не выходи никуда, ладно? — попросил Никита.

— И не подумаю. — Я быстро вскочила с кровати. — Я еду с тобой. Тебе будет спокойно за меня, если я останусь дома, а мне будет спокойно за тебя, если я поеду с тобой.

— Тебя могут не пропустить в Тин Мурти, у тебя нет пропуска, — попытался возразить Никита. — И потом там будет миллион человек, давка, крики, толкотня, а ты все это после увидишь по телевизору. Это же не развлечение. Это действительно опасно.

— Ну вот, я готова. — Я сделала вид, что не слышала возражений мужа.

Утро было обычным — безветренным и солнечным. Но в воздухе стоял стойкий и едкий туман, черно-желтый и какой-то маслянистый.

Отъехав от дома несколько десятков метров, мы увидели на обочине перевернутую, почти полностью сгоревшую машину. Тлели остатки сиденья, распространяя вокруг неприятный запах горящей пластмассы.

— Ты посмотри, сколько их!

На дороге с разным интервалом лежали каркасы сгоревших машин, особенно много было грузовиков. Некоторые из машин уже догорали, другие ухали пустотой бензиновых баков, поднимая высоко вверх снопы искр. Вокруг таких металлических костров суетились кричащие люди, подталкивая палками в огонь еще не занявшиеся части машины.

— Почему нет полиции? — испуганно спросила я.

— Вон полицейский, смотри, но что он может сделать? Ты знаешь, я, кажется, понял, в чем дело. Ведь большинство водителей — сикхи, а машину легко остановить и расправиться с сикхом. Заодно жгут и машины. Это ведь месть. Но водители же ни в чем не виноваты. Да-а, похоже на гражданскую войну... — Никита ехал, лавируя между остатками машин, как фронтовой водитель во время бомбежки.

До Тин Мурти было совсем недалеко, когда машину остановил армейский кордон.

— Дальше частным машинам нельзя, стоянка вправо, — сказал офицер.

Никита поставил машину на огромном пустыре, превращенном в гигантскую стоянку.

К зданию Тин Мурти вела широкая улица. Улица и площадь Трех Сипаев, на которую выходит Тин Мурти, были покрыты, как казалось издалека, снегом — белый траур был повсюду. И теперь эта раскаленная снежная площадь, этот центр печали, притягивала к себе всех. Люди-снежинки шли сюда со всех концов города, шли — не таяли. Лишь изредка вспыхивали на белом фоне яркие гирлянды оранжевого цвета: белый и оранжевый — два цвета из трехцветного индийского флага.

Пройти на территорию Тин Мурти оказалось довольно сложно. За высокие железные ворота солдаты пускали по одному, тщательно обыскивая. Очередь шла по левую сторону, к белому двухэтажному зданию с колоннами, стоявшему в глубине лужайки. Там, за колоннами, в маленькой, как показалось, комнатке — а на самом деле это был зал приемов, — стоял гроб с телом Индиры Ганди.