Дружок, без терпенья язя никогда не достанешь.
Таскать же плотичек, как ты, по-моему, скучно. –
Уж солнце высоко взошло, а нету талана.
На белого угря которая уда ходила,
Три раза ее повело и подернуло шибко;
Тихохонько уду я вынул – червя постащило;
Червяк был велик, заглотать, знать, не может – подумал,
И выбрал поменьше, его насадил и закинул:
Руки не успел отделить, как вдруг утащило
На дно наплавок… подсекаю,
[74] и что же? головлик,
Хотя небольшой, но все не плотичка, все лучше.
А! а! я подумал, так это все вы здесь шалите,
Вот я вас ужо… и уду большую отбросил,
А среднюю взял, червячка насадил молодого,
Закинув, держу удилище в руке, и, конечно,
Кусок и до дна не дошел – наплавок повернуло
И тихо в камыш повезло… Подсекаю легонько…
Ужасная тяга, как будто задел за корягу…
В кольцо удилище… вскочил я, и сердце взыграло;
Попался, мой милый, кричу, и все уды отдернул;
Веду потихохоньку около стрелки налево,
На чистое место, а рыба большущая, слышу,
Идет тяжело, как будто в воде упираясь;
Едва половина лесы показалась, и мигом,
Как молонья, прянула вверх аршинная рыба…
Какая ж, не мог разглядеть, задрожали и руки,
И свету не взвидел от страха, что с рыбой не слажу:
Крючок небольшой и леса только в шесть волосочков!
Водить я ее и туда и сюда… присмирела.
Гляжу, разглядел, наконец: головлина ужасный!
Такого еще никогда не видал и даже не слышал.
Дрожащей рукою хватаю сачок – не годится:
И мал, и без зыби совсем,
[75] захватить невозможно.
И только я стал подводить, а головль мой стрелою
Махнет из воды… и сачок я отбросил проклятый.
Повел головля вверх реки, хоть до первой заводки,
[76]На мелкой воде не удастся ль схватить мне рукою
(Ты знаешь, в подпруде река наравне со краями);
Лишь к берегу стал подводить… небесная сила!..
Головль сам собою на берег взмахнул будто птица!
Обробел я пуще, и чем бы схватить поскорее
Руками иль пасть на него – обезумел я, грешный,
Забыл стариков запрещенье, схватил я за лесу…
Леса порвалася, головль перметнулся – и в воду!
А я?.. я стою, будто в камень меня обернуло,
За кончик оборванной лесы держуся руками,
Глаза устремив неподвижно на мокрое место,
На берег зеленый, головль где лежал серебристый…
И долго б стоял недвижим я, как в воду опущен,
Когда бы головль мой, почувствуя острое жало,
Пронзившее губу, желая его свободиться,
Саженей десяток отплыв, наверх не взметнулся.
Пришел я в себя, и досада меня обуяла,
И в бешенстве все побросав: припасы и уды,
Ушел я домой – и с тех пор со двора ни ногою.
Стыжуся глаза показать; для чего мне и счастье,
Когда совладеть не умел я с такою добычей?
Не в добрый, знать, час я пошел, иль от встречи зловещей
Нашло на меня небывалое прежде затменье.
Как будто бы я не таскал и на тонкие лесы
Огромных язей, а бойчее их нету и рыбы!
Поверишь, товарищ, с досады от хлеба отстал я
И сна по ночам не имею.
