Даша заулыбалась и зарделась:

- Правда?

- А то!

Даш вдруг бросилась ко мне и обхватила тоненькими ручонками за шею. Пришлось и мне ее обнять, но обнимать оказалось нечего. Тщедушное изможденное тельце даже не чувствовалось в руках. Мне стало дурно и я отстранил ее от себя.

- Так, а-ну признавайся, ела за эти дни что-нибудь?

- Да, - кивнула малышка. - Хлеб был дома и каша пшеничная. Я сама варила - и себе, и Надьке.

- Да ты и готовить умеешь? - решил я поднять ее самооценку и демонстративно восхитился.

- Только варить что-нибудь, - ответила она серьезно и совсем по-взрослому. - Надьке ничего доверить нельзя. Готовит она ужасно, грязно, продукты не моет, и солить забывает еду. Я никогда ее помои не ем, лучше голодать, - презрительно скривилась она, и опять совсем по-взрослому.

Я незаметно усмехнулся. Она явно почувствовала свое превосходство, но на ее детском чистом и бесхитростном личике даже презрение смотрелось безобидно.

- Ну, мастер кулинарии, надеюсь, ты не побрезгуешь покупными пельменями?

- Пельмени! - радостно вскочила Даша с дивана и побежала на кухню. - А хочешь, я сама их сварю? - донеслось из пищеблока.

- Было бы отлично, а то у меня это не очень хорошо получается!.. - крикнул я в ответ.

Даш повеселела, но ненадолго. В течение дня она умудрялась то светиться от радостной уверенности, что среднее образование позволит-таки обойти подводные камни социально-профессиональной иерархии, то вдруг затихала грустная и задумчивая, явно сомневаясь, что сможет преодолеть нападки сверстников. Тогда я повторял ей, что она может смело пугать обидчиков "дядей", который с удовольствием надает им подзатыльников.

Но все мои усилия пропали даром.

Нет, Даша все же пошла в школу... но вернулась в слезах и огорошила меня рассказом о сегодняшнем допросе, который учинила ей Анна Васильевна еще перед первым уроком, рьяно выяснявшая, как часто пьет ее мать, как ухаживает за ребенком, и как они, вообще, живут. Не ожидавшая такого поворота девочка пришла в смятение, а на прямо поставленные вопросы ответить не смогла, поскольку язык не поворачивался повествовать о реальном положении вещей. Пришлось расплакаться - на этот раз не по причине, а с целью - унять ненужное любопытство учительницы. Но беда не приходит одна, тем более в Дашиной специфической бытности. На переменах к ней начал приставать Игорь со своей шайкой, а на уроках в нее стреляли жеванными бумажками через трубочку от ручки. Только девочки смотрели сочувственно, но не решались произнести ни слова в ее защиту. В ужасно угнетенном состоянии, словно побитая, она дожила до звонка с последнего урока, а на первом этаже столкнулась нос к носу с Мариной Львовной, которая, видимо, посчитала своей непреложной обязанностью и долгом поворошить грязным сапогом душу еще разочек.

Даша, до предела измученная этим днем, совершенно неожиданно выкрикнула:

- Ну что вы все пристали ко мне? Что вам надо? И пьет, и бьет, и готовит ужасно!

И бросилась прочь бегом. И прибежала прямиком ко мне, перепуганная и глубоко задетая их вмешательством и собственной грубостью в адрес директора, - в общем, окончательно смешалась.

Остаток дня я приводил е в чувства, усиленно отыскивая несуществующие положительные стороны в этой ситуации, откармливал шоколадным печеньем и отпаивал сладким чаем, - стресс надо заедать.

А внутренне я тем временем трясся от злости на глупых баб, ворошащих чужое грязное белье - быть может, и лучшими намерениями, - но реально лишь доставляя боль невинному ребенку, когда, казалось бы, жизнь немного устоялась, мака буянит, как обычно, но, по крайней мере, девочке было куда пойти.

И что прикажете делать? Этим-то двоим я подзатыльников не надаю!

Вечером Даша ушла к себе домой как в воду опущенная, и я лишь молился, чтобы ей хватило сил вытерпеть все нападки и бесцеремонные комментарии.

На следующий день она снова после школы пришла прямо ко мне, но уже, вроде бы повеселее. Утром у нее еще сохранялись глаза запуганного маленького зверька, но теперь в них, похоже, теплилась надежда. Оказалось, что... Хотя нет, лучше по порядку.

На большой перемене, когда вся школа звенела безудержным детским многоголосьем, от которого Даша, как всегда, пряталась за своей партой, к ней подошла Анна Васильевна, осторожно заглянула в лицо девочки и обнаружила на нем те самые "перепуганно-зверюшные" глаза.

- Дарья, тебя ждет директор, Марина Львовна.

Со дна Дашиных глаз вмиг взметнулся всеобъемлющий ужас. Не прошло и двух секунд, как девочка непроизвольно расплакалась.

Анна Васильевна от неожиданности едва удержалась от того, чтобы не отступить на шаг назад.

"Сейчас будут ругать", - была первая мысль Даши. - "За то, что нагрубила вчера! А, может, накажут, или выгонят из школы!"

Растерянная и искренне обескураженная учительница принялась говорить стандартные слова утешения, не понимая, что так взволновало этого ребенка из неблагополучной семьи.

"Наверное, у бедняжки просто нервы уже ни к черту", - подумала она и поспешила заверить, что директор хочет прост о поговорить, причем на исключительно безобидные темы. Даша, мало этому веря, поплелась вслед за Анной Васильевной на первый этаж, провожаемая любопытно-презрительными взглядами однокашников. Даже успела заметить злорадство на лице Игоря Савоськина.

При виде зареванной ученицы, Марина Львовна взволнованно переглянулась с Анной Васильевной, затем осторожно задала несколько вопросов и попросила, чтобы Даша передала своей маме, что ее вызывают в школу, поскольку дозвониться ей директор уже второй день не могла. Даша тихо промямлила, что телефон им давным-давно "отрезали" за неуплату. Марина Львовна протянула ей листок-записку для матери и поставила на стол ту самую вазочку с конфетами.

- Возьми себе конфет и не плачь больше, хорошо? - произнесла она. - Мы хотим тебе помочь. Мы попытаемся поговорить с твоей мамой, быть может, она одумается. Начнет заботиться о тебе больше.

- Я не хочу... чтобы заботилась, - тихо проговорила Даша, опустив голову. - Я вообще с ней жить не хочу.

Женщины вновь переглянулись.

- Одна ты жить пока не можешь, - попыталась объяснить Марина Львовна. - Но мы будем продолжать следить за ней после нашей беседы. Ты нам скажешь, стала ли ситуация лучше. В противном случае... нам действительно придется обратиться за помощью в органы опеки и попечительства. Они вернее проконтролируют обстановку, в которой ты живешь. Они имеют право прийти к вам домой и оценить ваш быт. И тогда вынесут какой-нибудь вердикт.

- Но мы надеемся, что до радикальных мер не дойдет, - вставила Анна Васильевна. - Ты не представляешь, насколько тяжело ребенку в детдоме. Так что родитель, какой бы ни был, все равно лучше.

Даша исподлобья зыркнула на нее, внутренне протестуя, но проглотила реплику.

- ...Выходит, они хотят лишить ее родительских прав? - задумчиво потер я подбородок, заодно подсознательно отметив, что пора побриться. - На крайний случай?

- Ага! - радостно кивнула Даша. - Вот бы от нее избавиться!

Я остановился на ней взглядом, но промолчал.

- А что? - начала рассуждать Даша. - Говорить с ней без толку! Эта Анна Васильевна глупая! Пусть лучше прав лишают!

- Ничего в этом нет хорошего, - покачал я головой. - Тогда тебя забрали бы в детский дом, а там тоже не сахар.

- Меня? Забрали бы? А Надька что, здесь бы осталась?

- Ну конечно.

- Бли-и-ин! Плохо! А можно так сделать, чтоб ее выгнали?

Я вздрогнул от ее слов.

- Нет. Нельзя. Это ведь ее квартира?

- да, - кивнула девочка. - Бабушки и дедушки. Когда они умерли, Надька осталась единственной наследницей. Повезло, раздолье пьянице! А потом родила меня. Но ведь я тоже могу владеть этой квартирой? Я наследница! Я по телевизору про такое смотрела. Про суд показывали.

Я с досадой покосился на агрегат, стоявший на тумбочке. Похоже, пора взять под контроль, что она смотрит в мое отсутствие. Она часто оставалась одна, если я уходил на работу ил на свидание с Олесей.