Моего «сокамерника» звали Кантос Кан, он был падваром (лейтенантом) военного флота Гелиума и участвовал в злосчастной экспедиции, что попала под обстрел таркиан в тот день, когда они захватили в плен Дею Торис. Кантос Кан вкратце рассказал мне о событиях, последовавших за поражением боевых кораблей.

Сильно поврежденные, они плохо слушались руля и возвращались в Гелиум медленно, а когда пролетали мимо города Зоданга, столицы заклятых врагов красных барсумиан, на них напала вражеская эскадра, и все суда, кроме того, на котором находился Кантос Кан, были уничтожены либо захвачены. А его судно несколько дней преследовали три военных корабля зоданганцев, однако красным марсианам удалось сбежать во тьме безлунной ночи.

Корабль Кантоса Кана прибыл в Гелиум месяц спустя после пленения Деи Торис (примерно в то же время, когда мы с ней добрались до Тарка). Из команды судна, что состояла из семи сотен офицеров и рядовых, уцелело меньше десятка. И сразу же семь больших флотилий, каждая по сто могучих боевых кораблей, отправились спасать Дею Торис, и с этих огромных судов постоянно вылетали две тысячи маленьких челноков, продолжавших непрерывные поиски исчезнувшей принцессы.

Две общины зеленых марсиан были стерты с лица Барсума этими флотилиями, но никаких следов Деи Торис так и не удалось обнаружить. Ее искали среди северных орд и лишь в последние несколько дней стали высылать разведку в южную сторону.

Кантос Кан управлял одним из маленьких одноместных челноков, и его, к несчастью, заметили зеленые из Вархуна, когда он обследовал их город. Храбрость и отвага этого воина завоевали мое величайшее уважение и восхищение. Он в одиночку приземлился у границы города и пешим пробирался по узким улицам вокруг площади. Два дня и две ночи он изучал квартал за кварталом, заглядывая в подвалы, надеясь обнаружить горячо любимую принцессу, – но в итоге попал в руки зеленых воинов, когда уже собирался уходить, окончательно решив, что Деи Торис тут нет.

За время нашего заточения мы с Кантосом Каном познакомились ближе, и между нами зародилась теплая дружба. Однако прошло всего несколько дней, и нас вытащили из подвала ради Больших игр. Ранним утром нас отвели в огромный амфитеатр, который был выстроен не на поверхности, а заглублен в землю. Его частично завалило обломками, так что трудно было определить первоначальные масштабы этого сооружения. В нынешнем своем состоянии оно вмещало двадцать тысяч обитателей Вархуна.

Арена была громадной, но заброшенной и чрезвычайно неровной. Вокруг нее громоздились камни от разрушенных строений древнего города – чтобы не дать зверям и пленникам сбежать и очутиться среди зрителей, – а по краям стояли клетки, в которых участников бойни держали до того момента, когда наставала их очередь встретить ужасную смерть на арене.

Нас с Кантосом Каном заперли вместе в одной из клеток. В других находились дикие калоты, фоаты, бешеные зитидары, воины и женщины из других орд, а также множество странных и злобных существ Барсума, каких я до сих пор ни разу не видел. Они оглушительно рычали, ревели, визжали, а ужасающего вида любого из них было достаточно для того, чтобы даже самое храброе сердце омрачилось от безысходности.

Кантос Кан объяснил мне, что к концу дня один из пленников сможет завоевать свободу, а остальным придется умереть на арене. Победители разнообразных поединков будут сражаться друг с другом, пока в живых не останутся только двое; и выигравший схватку окажется на свободе, будь то человек или зверь. А на следующее утро в клетках появятся новые жертвы, и так далее – все десять дней Больших игр.

Вскоре после того, как нас затолкали за решетку, амфитеатр начал заполняться, и в течение часа в нем не осталось ни единого свободного места. Дак Кова, вместе с джедами и вождями, сидел в центре на большом возвышении с одной из сторон арены.

По сигналу Дака Ковы двери двух клеток распахнулись во всю ширь, и с дюжину зеленых марсианских женщин вытолкнули на середину арены. Каждой дали кинжал, а потом с другой стороны на них выпустили стаю из двенадцати калотов – диких собак.

Когда твари, рыча и роняя пену из пасти, ринулись на почти беззащитных женщин, я отвернулся, не в силах смотреть на подобные ужасы. Визг и хохот зеленой орды зрителей, радовавшихся отличному зрелищу, оглушал; когда Кантос Кан сказал мне, что все кончено, я снова взглянул на арену и увидел всего трех торжествующих псов, рычавших и скаливших зубы над телами своих жертв. Марсианки показали себя отважными воительницами.

Следующим стал бешеный зитидар, которого натравили на оставшихся собак. Таким было продолжение этого кошмарного дня, длинного и жаркого.

Меня заставляли драться сначала с людьми, потом со зверями, но, поскольку я был вооружен длинным мечом, превосходил своих противников в ловкости и, как правило, в силе, для меня все это выглядело детской забавой. Я снова и снова завоевывал аплодисменты кровожадной публики и к концу дня даже слышал крики, что меня нужно увести с арены и принять в орду Вархуна.

Наконец бойцов осталось всего трое – огромный зеленый воин из какой-то северной орды, Кантос Кан и я.

Те двое должны были сразиться между собой, а потом мне предстояла схватка с победителем. Оставшийся в живых получал свободу.

Кантос Кан в течение этого дня дрался уже несколько раз и, как я сам, всегда одерживал победу, но иной раз с большим трудом, в особенности когда выступал против зеленых воинов. Я все же надеялся, что он постарается совладать с последним противником, несокрушимым гигантом. Этот парень вымахал почти до шестнадцати футов, в то время как рост Кантоса Кана не достигал и шести. Когда они двинулись навстречу друг другу, я впервые увидел особый прием марсианских воинов – трюк, благодаря которому все шансы Кантоса Кана сводились к одному-единственному броску… Очутившись примерно в двадцати футах от гиганта, он занес свой меч над головой, отведя его назад, и могучим толчком послал острием вперед. Меч пронесся, как стрела, и пронзил сердце дьявола, уложив его бездыханным на арену.

Теперь Кантосу Кану и мне предстояло сражаться друг с другом.

Теперь Кантосу Кану и мне предстояло сражаться друг с другом, но, когда мы сошлись, я шепнул ему, что нужно затянуть бой до темноты, а потом мы найдем способ сбежать. Орда явно решила, что мы трусим, зрители завыли от ярости, видя, что ни один из нас не наносит смертельного удара. Как только упали сумерки, я шепотом велел Кантосу Кану сунуть меч между моей левой рукой и боком. Он сделал это, ну а я шатнулся назад, крепко ухватившись за меч рукой, и упал на землю вместе с клинком, будто бы торчавшим из моей груди. Кантос Кан оценил мой ход и, быстро шагнув вперед, поставил ногу мне на шею и выдернул меч, тут же замахнувшись для последнего удара по горлу противника. Холодное лезвие, вместо того чтобы рассечь яремную вену, скользнуло мимо, вонзившись в песок арены. В уже наступившей темноте все были уверены, что Кантос Кан прикончил меня. Я шепнул ему, чтобы он отправился требовать заработанную свободу, а потом ждал меня в холмах к востоку от города; с этим он покинул меня.

Когда амфитеатр опустел, я осторожно заполз наверх, и, поскольку огромная котловина была расположена далеко от площади, в незаселенной части большого мертвого города, я без особых трудностей добрался до холмов.

Я два дня ожидал Кантоса Кана, но он так и не появился. Тогда я пешком отправился на северо-запад – в той стороне, как он мне говорил, проходил ближайший водный путь. Вся моя пища состояла из молока, которое я добывал из растений; они же давали его весьма щедро.

Я блуждал две долгие недели, шел по ночам, ориентируясь лишь по звездам, и прятался днем за крупными камнями или между холмами, гряду которых пересекал. Несколько раз на меня нападали дикие звери, странные неуклюжие существа выпрыгивали из темноты, так что я никогда не выпускал из руки длинный меч, чтобы быть готовым к атаке. Обычно моя непонятная, недавно приобретенная телепатическая сила предупреждала меня вовремя, но однажды моей шеи коснулись злобные клыки, и волосатая морда очутилась рядом с моим лицом, прежде чем я вообще осознал наличие угрозы.