Лишь перед наступлением темноты мы догнали главный отряд и вскоре после того остановились и разбили лагерь на ночь. Меня тут же отвели к главному командиру, и тот оказался джеддаком Вархуна.

Как и джед, поймавший меня, он был покрыт ужасными шрамами и увешан человеческими черепами и высушенными кистями рук, что, похоже, отмечало самых великих воинов Вархуна, а также говорило об их чудовищной свирепости. Тут они могли бы заткнуть за пояс даже таркиан.

Этот джеддак, Бар Комас, был сравнительно молод. Отчего-то он вызывал зависть и ненависть у старшего из своих военачальников Дака Ковы, который поймал меня, и я не мог не заметить, как тот преднамеренно задевал, а то и прямо оскорблял своего командира.

Дак Кова демонстративно не стал салютовать, как то было принято, когда мы предстали перед джеддаком, а просто грубо толкнул меня вперед и воскликнул низким угрожающим тоном:

– Я привел странное существо, которое носит знаки Тарка и которого я с удовольствием увидел бы сражающимся с диким фоатом на Больших играх.

– Он умрет, если Бар Комас, твой джеддак, сочтет это нужным, – ответил молодой правитель с подчеркнутым достоинством.

– И все? – прорычал Дак Кова. – Клянусь мертвыми руками на моей шее, он умрет, Бар Комас! И даже твое плаксивое слабодушие его не спасет! О, если бы Вархуном управлял настоящий джеддак, а не какой-то мягкосердечный слабак, с которого даже старый Дак Кова мог бы сорвать знаки голыми руками!

Бар Комас мгновение-другое пристально смотрел на дерзкого вождя, и на его лице были написаны высокомерие, бесстрашное презрение и ненависть, а потом, не потрудившись взяться за оружие и не произнеся ни слова, он вдруг бросился вперед и схватил клеветника за горло.

Я ни разу не видел, чтобы два зеленых марсианских воина дрались без привычного оружия и с таким звериным бешенством. Эта картина была страшнее, чем порождение больного рассудка. Они старались выдрать друг другу глаза и оторвать уши, а их сверкающие клыки то и дело сталкивались и впивались во вражескую плоть, пока оба бойца не были исполосованы с головы до ног.

Бар Комас дрался лучше, он был сильнее, проворнее и явно умнее. И вскоре уже казалось, что схватка завершена, осталось нанести последний, смертельный удар, но тут Бар Комас поскользнулся и ослабил клинч. Возник небольшой зазор, в котором и нуждался Дак Кова, и он, бросившись всем телом на противника, вонзил свой единственный огромный клык в его пах и последним мощным усилием распорол тело молодого джеддака почти во всю длину, а его бивень застрял в челюсти Бара Комаса. Победитель и побежденный бессильно рухнули на мох, превратившись в немую огромную массу изодранной кровоточащей плоти.

Бар Комас был мертв, и лишь невероятные усилия женщин спасли Дака Кову от заслуженной кары небес. Три дня спустя он уже без посторонней помощи подошел к телу Бара Комаса, которое, по обычаю, оставили там, где он упал, и, поставив ногу на шею прежнего правителя, принял на себя титул джеддака Вархуна.

Кисти рук мертвого вождя и его голова были отрезаны, чтобы пополнить коллекцию победителя, а потом женщины сожгли то, что осталось, под дикий и ужасный хохот.

Из-за ран Дака Ковы пришлось отложить дальнейший поход, целью которого было уничтожение инкубатора одной из небольших таркианских общин. Это решили сделать после игр, так что орда, около десяти тысяч числом, вернулась в Вархун.

Мое знакомство с этим жестоким и кровожадным племенем оказалось лишь робкой прелюдией к оргии, свидетелем которой мне пришлось стать в Вархуне. Ни дня не проходило без того, чтобы кто-то из членов разнообразных местных общин не столкнулся в беспощадной схватке. За один-единственный день я увидел целых восемь смертельных дуэлей.

Мы добрались до Вархуна после трех дней пути, и меня тут же бросили в какой-то подвал и крепко приковали цепями к полу и стенам. Еду мне приносили время от времени, но в кромешном мраке было не определить, сколько дней, недель или месяцев я там провел. Это было самое ужасное испытание за всю мою жизнь, и как мой ум не погрузился в чернильную тьму, до сих пор остается для меня загадкой. Подвал был полон каких-то ползучих существ; холодные, извилистые тела перебирались через меня, когда я ложился, и порой я замечал в темноте блеск злобных глаз, неотрывно следивших за мной. Из внешнего мира до меня не доносилось ни звука, а мои тюремщики не произносили ни слова, когда давали мне пищу, хотя поначалу я буквально бомбардировал их вопросами.

Наконец ненависть и отвращение, которые я испытывал к мерзким существам, заточившим меня в этом жутком месте, по каким-то непонятным причинам обратились на того единственного представителя орды Вархуна, который приближался ко мне.

Я заметил, что сторож, приносивший с собой слабо горящий факел, всегда оставлял еду на доступном для меня расстоянии и, когда наклонялся, чтобы положить все на пол, его голова оказывалась примерно на уровне моей груди. И вот, с хитростью безумца, я попятился в дальний угол подвала, когда в следующий раз услышал его шаги, и, подтянув потуже провисшую цепь, что удерживала мою руку, ожидал его появления, присев на корточки и напружинив ноги, словно хищник в засаде. Когда сторож наклонился, чтобы поставить миску на землю, я взмахнул цепью над своей головой и изо всех сил обрушил ее звенья на его череп. Марсианин без звука рухнул на пол.

Смеясь и что-то бормоча, точно какой-нибудь идиот, я упал на его распростертое тело и принялся ощупывать шею мертвеца. И наконец нашарил тонкую цепочку, на конце которой болталось несколько ключей. Стоило моим пальцам коснуться их, как ко мне внезапно вернулись разум и здравый смысл. Я уже не был лепечущим нечто бессвязное сумасшедшим, я стал нормальным рассудительным человеком, державшим в руках средство для побега.

Снимая цепочку с шеи моей жертвы, я посмотрел в темноту – и увидел шесть пар сверкающих глаз, которые не мигая уставились на меня. Они медленно приближались, а я так же медленно пятился от них, полный ужаса. Очутившись снова в своем углу, я съежился, выставив перед собой ладони и неотрывно глядя на жуткие глаза, пока они не замерцали над мертвым телом у моих ног. А потом они снова начали удаляться, но на этот раз с каким-то странным скрежещущим звуком и наконец исчезли где-то в темноте дальних углов подвала.

Я медленно пришел в себя и снова шагнул к трупу моего тюремщика, чтобы забрать ключи. Но когда я во мраке добрался до того места, где он упал, то, к своему ужасу, обнаружил, что тело исчезло. И тут только я понял: обладатели тех сверкающих глаз утащили мой приз, чтобы сожрать его где-то недалеко, в своих логовах; они ведь ждали дни, недели, месяцы – все то время, пока я находился в страшном заключении, и надеялись в конце концов насытиться моим мертвым телом.

Судя по всему, еды мне не приносили два дня, а потом появился новый сторож, и мое заключение продолжилось, но я уже не позволял своему рассудку утонуть в ужасе моего положения.

Вскоре после того в подвал привели другого пленника и заковали его. При тусклом свете факелов я увидел, что это краснокожий марсианин, и едва мог дождаться ухода стражников, чтобы заговорить с ним. Когда их шаги затихли вдали, я негромко произнес марсианское приветствие: «Каор!»

– Кто ты, говорящий со мной из темноты? – спросил марсианин.

– Джон Картер, друг красных людей из Гелиума.

– Я из Гелиума, – сказал он, – но не припомню твоего имени.

И тогда я поведал ему свою историю – ту, что записана здесь, – утаив лишь свое чувство к Дее Торис. Марсианин был весьма взволнован вестями о принцессе Гелиума и, похоже, не сомневался в том, что она и Сола могли без труда добраться до безопасного места. Он сказал, что хорошо знает ту местность, поскольку перевал, откуда воины Вархуна увидели нас, был единственным по пути на юг.

– Дея Торис и Сола наверняка нашли укрытие в холмах милях в пяти от большого водного пути, не дальше, и теперь, скорее всего, им уже ничто не грозит, – заверил он меня.