Этот яростный взрыв со стороны Солы так потряс остальных женщин, что они, пробормотав несколько общих слов неодобрения, погрузились в глубокое молчание и вскоре заснули. Однако сей эпизод дал мне понять: бедная пленница вызывает у моей опекунши расположение. Мне чрезвычайно повезло, что я попал именно в ее руки, а не на воспитание к другой женщине. Насколько я знал, Сола испытывает ко мне нежность, а теперь выяснилось, что она ненавидит жестокость и варварство. На нее в самом деле можно положиться. Надо попросить ее помочь мне и той девушке сбежать, если, конечно, у нас есть шанс.

Кто знает, переменит ли побег мою жизнь к лучшему? Тем не менее я готов был рискнуть, лишь бы оказаться среди себе подобных, уж больно отвратительны были кровожадные зеленые жители Марса. Правда, куда идти и каким образом передвигаться, я не представлял, точно так же как земляне не имели понятия, где находится источник вечной жизни, хотя искали его испокон веку.

Я обещал себе, что при первой же возможности доверюсь Соле и открыто попрошу ее помочь мне. Преисполнившись решимости, я закутался в шелка и шкуры и заснул без сновидений.

На следующий день с самого раннего утра я пребывал в волнении. Мне предоставили большую свободу, но при одном условии: не покидать пределов города. В этом случае, пояснила Сола, я могу уходить и приходить когда захочу. Однако она предупредила, чтобы я не бродил без оружия, потому что здесь, как и в других заброшенных поселениях Марса, водились большие белые обезьяны, – с ними я столкнулся на второй день своих приключений.

К этим объяснениям Сола добавила, что Вула так или иначе пресечет попытки уйти из города, и настойчиво просила не пробуждать звериную натуру моего сторожа, слишком приближаясь к запретным территориям. По ее словам, характер у пса таков, что он доставит меня обратно в город живым или мертвым, если я буду настаивать на нарушении границ. «Причем скорее мертвым», – закончила Сола.

Этим утром я выбрал для прогулки новую улицу и вдруг обнаружил, что очутился у окраины города. Передо мной лежали низкие холмы, рассеченные узкими заманчивыми ущельями. Мне отчаянно хотелось исследовать земли, раскинувшиеся передо мной, и, подобно моим предшественникам-первооткрывателям, узнать, что лежит за вершинами холмов, закрывавших от меня вид.

Мне также пришло в голову, что это блестящая возможность испытать Вулу. Я был убежден в том, что зверь меня любит; много раз я наблюдал в нем такие проявления привязанности, каких не видел в других существах Марса, хоть в людях, хоть в животных. Как мне верилось, благодарность за то, что я дважды спас ему жизнь, перевесит его преданность долгу, возложенному на него жестокими и бесчувственными хозяевами.

Пока я приближался к границе, Вула встревоженно бежал рядом со мной, то и дело толкаясь всем телом о мои ноги. Выражение его морды было скорее умоляющим, чем яростным, и он вовсе не скалил свои огромные клыки в пугающем предупреждении. Лишенный человеческой дружбы, я завоевал изрядную привязанность Вулы и Солы и сам привязался к ним, потому что любой нормальный человек должен найти выход своим естественным чувствам. Оттого я и предполагал в этом здоровенном звере сходные потребности и был уверен, что не разочаруюсь в нем.

Я ни разу не ласкал Вулу, но теперь сел на землю и, обняв его за толстую шею, принялся его гладить и почесывать, говоря с ним на недавно освоенном марсианском языке, как говорил бы дома с собакой или с любым из питомцев. Его отклик на мое проявление нежности оказался просто невероятным; Вула растянул губы во всю ширину, выставив напоказ весь верхний ряд клыков, и наморщил нос так, что его большие глаза почти скрылись в складках кожи. Если вы когда-нибудь видели, как улыбается колли, то можете отчасти представить себе выражение морды Вулы.

Он опрокинулся на спину у моих ног, потом подпрыгнул и навалился на меня всем своим огромным весом, уронив меня на землю, потом стал скакать вокруг, как игривый щенок, который подставляет шерстку под ладонь и ждет ласки. Я не мог устоять перед комичной нелепостью этой сцены и, схватившись за бока, раскачивался взад-вперед от хохота, впервые за много дней одолевшего меня; собственно, я смеялся впервые с того самого утра, когда Пауэлл покидал наш лагерь: его лошадь неожиданно взбрыкнула, и он упал головой в горшок с фасолью.

Мой смех напугал Вулу, он перестал прыгать и с жалобным видом подполз ко мне, чтобы ткнуться уродливой головой в мои колени, и тут я вспомнил, что смех на Марсе означает пытку, страдания, смерть. Успокоившись, я погладил беднягу по голове и спине, поговорил с ним несколько минут, а потом уже хозяйским тоном велел идти за мной и встал, чтобы направиться к холмам.

Больше между нами не возникало вопроса о взаимоотношениях; Вула с того самого момента превратился в моего преданного раба, а я стал его единственным хозяином, чье слово было непререкаемо. Дорога заняла всего несколько минут, и я не нашел там ничего особенно интересного, такого, что меня бы вознаградило. В лощинах пышно цвели очень яркие и странные дикие цветы, а с первой же вершины открывался вид на гряды холмов. Они тянулись к северу, становясь все выше, и сливались с горами на довольно почтительном расстоянии. Позднее я узнал, что лишь немногие вершины на Марсе достигают четырех тысяч футов, – мое представление об их высоте оказалось относительным.

Моя утренняя прогулка имела весьма важные последствия: я добился абсолютного взаимопонимания с Вулой, на которого Тарс Таркас возложил ответственность за мою охрану. Теоретически я по-прежнему оставался пленником, но фактически был свободен – и поспешил вернуться в город, пока отступничество Вулы не обнаружили его бывшие владельцы. После этого приключения я решил больше не выходить за обозначенные границы, пока не буду окончательно готов отправиться в неведомое, ведь если меня поймают, я потеряю былую свободу и, возможно, Вулу – пса вполне могли убить.

По возвращении на площадь я в третий раз увидел девушку-пленницу. Она стояла рядом со своими охранниками перед входом в зал приемов, а когда я приблизился, бросила на меня надменный взгляд и повернулась ко мне спиной. Это был такой женский, такой земной жест! Хотя он задел мою гордость, мое сердце наполнилось чувством товарищества; так радостно было сознавать, что кому-то еще на Марсе присущи чисто человеческие порывы, принятые в цивилизованном обществе, пусть даже их проявление столь болезненно и обидно для меня.

Если бы зеленая марсианская женщина вздумала показать неприязнь или презрение, она, скорее всего, сделала бы это при помощи меча или спустив курок, но поскольку чувства марсиан в основном атрофировались, то потребовалось бы весьма серьезное оскорбление, чтобы пробудить в ней такую страсть. Сола, позвольте заметить, была неким исключением; я никогда не видел, чтобы она совершала жестокие или грубые поступки, перестала проявлять доброту и великодушие. Она и в самом деле была своеобразным «атавизмом», как говорили о ней ее подруги-марсианки, этаким желанным и драгоценным приветом из прошлого, тенью любимых и любящих предков.

Пленница как будто оказалась в центре всеобщего внимания, и я остановился, чтобы посмотреть, что будет дальше. Мне не пришлось ждать долго – вскоре к зданию подошел Лорквас Птомел со своей свитой и, дав стражам знак следовать за ним вместе с девушкой, направился в зал приемов. Сообразив, что теперь у меня есть особые права, я решил рискнуть. К тому же воины вряд ли догадывались о моем знании марсианского языка, поскольку я умолял Солу держать в тайне мои успехи, объясняя это нежеланием говорить с другими до тех пор, пока хорошо не освою все тонкости речи. Итак, я попытался войти в зал и послушать, о чем там будут говорить.