План был прост. Нужно быстренько найти гранаты, десятка полтора гранат положить для себя в мешок, одну гранату закрепить в штабеле взрывчатки, привязать провод к её взрывателю, выбраться с мешком из окна, отбежать подальше и дёрнуть провод, привязанный к гранате...

Этой грандиозной задумке помешал общеизвестный немецкий порядок. Взрыватели хранились где-то отдельно от гранат!

Гусёнок свистом подал сигнал о том, что немец начал обход церкви, Сашка выскочил из окна и неудачливые диверсанты отправились домой. На следующий день немцы заколотили окно массивными деревянными плахами.

Пигулинская церковь осталась не взорванной. Уцелела единственная во всей округе. Видна красавица за много километров.

Много наших солдатиков было убито оружием, хранившимся в Пигулинской церкви!

Ближе к весне 1943 года, со всей округи, полицаи собирали молодежь в Ерошино, для отправки на оборонительное строительство. Ломанным русским языком, немецкий офицер приказал построиться в колонну по три человека. Полицаи объяснили суть требования более доходчивым - матерным языком и ударами прикладов.

Колонна тронулась. На месте первой ночевки, колонну поджидала машина с продовольствием. Каждому дали по буханке хлеба. А еще выдали пачку маргарина на 10 человек. В конце второго дня пути, выдача хлеба уменьшилась в два раза. На третий день, по мере удаления от родных деревень, немцы решили, что нечего тратить еду на своих новых рабов, которых пригнали в пустую деревню.

Не светились окна домов. Перед домами лежали нерасчищенные сугробы снега. Ветер со скрипом раскачивал незапертые двери.

Переводчик крикнул, чтобы толпа замолчала и приказал: "Садитесь в машины".

Сашка вышел из толпы, огляделся по сторонам, скорчился, словно от боли в животе и, расстегивая пуговицу штанов, мелкими шагами засеменил за угол амбара. Забежав за амбар, он махнул рукой Гусёнку и Юрку.

Они повторили незамысловатый маневр, перебегая от избы к избе, выбрались на другой край деревни и, не оставляя следов, побежали по крепкому насту. Только вышли пацаны на дорогу, как их встретили немцы, едущие в санях. Лающим, чужим языком, немец что-то спрашивал у ребят.

"Кранк, кранк" (Больной, больной) ответил Сашка.

Немец что-то грозно крикнул и махнул рукой приказывая возвращаться в деревню, из которой они сбежали. Плохо-объезженный конь испугался резкого движения руки, встал на дыбы, рванул сани и помчался галопом, унося немцев от ребят, а ребята, бросаясь то влево, то вправо, побежали к кустарнику на краю поля, уворачиваясь от немецких пуль, чиркающих по снежному насту. Добежали до реки. На задницах, скатились под берег. Остановились отдышаться и Гусенок молча показал пальцем на Сашкину фуфайку, пробитую немецкой пулей. Сашка засунул в дырку торчащий комок ваты и понял, что ему в очередной раз привалила удача.

...Приближалась масленица.

Хорошо подготовились деревенские полицаи к празднику.

Почти каждую ночь они одевались в советское военное обмундирование, запрягали лошадей, уезжали в далёкие незнакомые деревни и там, под видом партизан, грабили население. Отбирали всё, что могли найти.

Увозили тёплую одежду, последние остатки муки, чудом сохранившуюся пластину сала, соль.

Иногда под угрозой оружия, прихватывали приглянувшуюся девушку и, отъехав за деревню, делали с ней в санях своё гнусное дело.

Местное население начинало ненавидеть партизан, а чуланы в избах полицаев наполнялись едой и вещами.

Наступила масленица!

В Ерошинском полицейском участке немецкие прихвостни обсуждали, как весело погуляют на свадьбе в соседней деревне Матчино, где женился их товарищ.

Сашка и его верный друг Гусёнок собрались за дровами.

У Сашки были большие самодельные санки, сделанные отцом.

Гусёнок разжился армейскими лыжами.

Приятели прибили лыжи к полозьям санок, чтобы санки меньше проваливались в снегу, взяли топор, пилу и отправились в лес.

Встретились на заснеженной лесной просеке деревенские мальчишки и партизаны.

Спросили партизаны о дороге в Ерошино.

Оставил Сашка Гусёнка стеречь санки, а сам повёл партизан через перелесок к Ерошинской дороге.

Довёл.

Показал деревню.

Командир группы предупредил Сашку, чтобы никому не рассказывал про эту встречу. Чтобы не обвинили Сашку в связях с партизанами. Велел бежать домой.

Сашка и побежал до ближайших кустов, там лёг на снег и стал смотреть вслед народным мстителям...

Миха-Каток вышел из полицейского участка на улицу, расстегнул ширинку штанов и приготовился справить малую нужду, любуясь солнечным днем и искрящимся снегом, но заметил, что к деревне приближается группа партизан, одетых в белые, однако, не такие чистые, как снег масхалаты. Сшибая плечом дверь, он ломанулся в избу, схватил пулемет, из сеней забрался на чердак, прикладом ручного пулемета пробил смерзшуюся соломенную кровлю и начал бой.

Его соратники Сибиряк, Вьюн и Одноглазый решили не искушать судьбу, вылезли через окно и скрылись за домами, дворами садами.

Когда изба была окружена и подожжена партизанами, Миха прыгнул с горящего чердака в снег, перекатился за сугроб и стрелял, пока не нашла его автоматная очередь.

В Матчине незадачливый жених тоже попытался отстреливаться из винтовки и был убит.

Выполнив задание, возвращаясь через Ерошино, партизаны услышали, как очнувшийся Миха зовет на помощь свою любовницу: "Манька, с...ка, спаси!".

Зря кричал. Любовница не вышла из своей избы.

А партизанская пуля поставила последнюю точку в корявой судьбе предателя. Не одна пуля. В упор, из нескольких автоматов, добивали партизаны Миху, добивали так, что выползли его кишки наружу грязной, тёплой, вонючей кучей.

Осенью, перед приходом Красной армии, враг запалил деревни все окрестные деревни.

Сожгли немцы и в Самыкине последние, уцелевшие избы. Приехали немецкие солдаты на санях. Прошли по улице, стреляя зажигательными пулями в соломенные крыши. Загудело пламя, выбрасывая снопы раскаленных искр, добираясь до сухих еловых стен...

А тот солдат, что держал лошадь, подозвал мальчишек и попытался объяснить: "Не мы пах файер, комендант. Мы цвай хаус фюр киндер..." (Не мы зажигаем огонь - комендант. Мы два дома для детей оставим). Оставили - баню и амбар, когда-то врытый в землю какой-то из проходивших армейских частей.

Сгорела Сашкина изба. Сгорели запрятанные документы бойцов, которых ему приходилось хоронить.

Сашка сложил небольшую печурку в убежище, выкопанном в самом начале войны. Приладил дверь. Перенес немногие уцелевшие пожитки. Тесновато для семьи из семи человек, но прожить можно.

Немцы отходили на новый оборонительный рубеж. Длинная, четырехкилометровая колонна шла возле уничтоженной деревни.

Дети, женщины, старики смотрели на отступающие немецкие войска, немцы из колонны смотрели на столпившихся возле пепелища, грязных, оборванных русских.

Разные, очень разные были немецкие солдаты.

Один немец вскинул ручной пулемет и нажал спуск.

Другой солдат в прыжке вылетел из строя и прыгнул на пулемётный ствол. Благодаря этому, пулемётные пули вздыбили снег перед Самыкинцами, но никого не убили.

Деревенские полицаи - Одноглазый и Петька Вьюн ушли с отступающими немецкими частями.

Взял Вьюн с собой свою мать и свою невесту. Через неделю женщины вернулись домой избитые и оборванные. Вернулись и рассказали, что во время одной из ночевок в придорожном стоге сена, навалилась на них орава немцев, снасильничала, а ненаглядного Петеньку, добросовестного исполнителя приказаний немецкой власти, пристрелили, когда тот вздумал вступиться за мать и невесту. Так и остался он валяться придорожной канаве, на радость воронью.

(Одноглазому повезёт больше. Только через тридцать лет после войны найдут его в Смоленске сотрудники комитета государственной безопасности. Начнется следствие. Признается одноглазый, что служил в полиции. Но не будет к тому времени в сельской округе живых свидетелей его злодеяний.