Но продлилось это ощущение недолго. Неожиданно белизна померкла, стала более липкой, осязаемой, плотной. Меня легко опустило на возникшую под ногами невидимую твердь, из которой вскоре стала вырастать неровно выложенная, сбитая брусчатка. Камни резко выскакивали из подножной темноты, складываясь в неширокую, извилистую тропинку, что змейкой убегала далеко вперед. По ее краям также, только намного медленнее, стали подниматься массивные конструкции, напоминавшие скрытые под огромными чернильными одеялами дома. И даже возникавшие из ниоткуда фонарные столбы не тщились продраться сквозь эту таинственную черноту.

Едва эти своеобразные декорации устоялись, как мрак подле меня вдруг начал сгущаться, клубиться, вытягиваясь от земли все выше, остановившись лишь тогда, когда в высоту достиг моего плеча. И тут вся эта масса, точно глиняная заготовка, стала обретать форму. Вначале появились две чуть вытянутые сферы, как позже выяснилось -- головы, далее шеи, туловища, руки... Все это напоминало работу скульптора виртуоза, что сверху вниз превращал некую аморфную массу во что-то узнаваемое, оформленное. Впрочем, пока что это были лишь безликие серые куклы мужчины и женщины, что, взявшись за руки, застыли на полушаге.

Исправилась сея недоработка довольно скоро. Вначале на парне возникла белая с коричневым воротом, поясом и крупной золотой пуговицей ряса, затем голову покрыла недлинная каштановая шевелюра с почти незаметной проседью на висках, встопорщилась такого же оттенка многодневная щетина. Лицо его выглядело молодо, с большими сверкавшими в ночи иссера-серебристыми глазами и ровным носом.

Но если внешность мужчины сложилась за несколько секунд, то вот женщине, чтобы явить себя полностью, потребовалось около минуты. Первоначально ее стройную фигуру укрыло блио цвета морской волны, на плечи упали кроваво-красные завитые волосы. Далее отдельными чертами начало покрываться лицо: вот появились красивые малиновые глаза с вздернутыми внешними уголками, вот над ними возникли тонкие, напоминающие птичье крыло брови, вот между прорезался тонкий нос, под которым в широкой улыбке разошлись едва заметно подведенные губы, чуть выступил аккуратный подбородок. Тонкая, но длинная шея была подчеркнута серебряной подвеской с овальным молочным камнем.

И вот предо мной замерли две, наконец, полностью обретшие образ фигуры. В нос ударил нежный аромат маттиолы -- как я понял, доносившийся от волос дамы. Но не успел этот запах окончательно меня очаровать, как пара вдруг двинулась вперед. Занесенные для шага ноги, наконец, опустились на брусчатку, мерно зашагав дальше, в бескрайнюю черноту.

По ночной тишине разлился звонкий смех:

-- А помнишь, как по весне мы решили к озеру сходить, на закате? -- придыхая от усмешек, говорил мужчина, и его голос казался мне до жути знакомым.

Девушка игриво закивала, выжидательно взглянув на своего ухажера, как бы намекая ему, чтобы продолжал. Парень не заставил себя долго ждать:

-- Ты тогда еще в волосы цветок какой-то заплела, чей запах за лигу окрест слыхать было. И, как выяснилось, его аромат не только убивал мух, но и привлекал пчел.

-- Такое забудешь! -- заговорила, словно пропела дама. -- Я там от испуга чуть в воду не кинулась! Но ты оказался быстрее меня. -- На ее лице появилась кокетливая улыбка.

-- Я пытался тебя спасти, защитить!..

-- А в заплыв зачем ушел?

-- Как будто это было преднамеренно! -- всплеснул свободной рукой кавалер. -- Отгонял пчел, увлекся, ну и... не заметил, как под ногой булыжник вырос.

-- И потом вылез такой весь в тине и начал: "Я баламутень злой-презлой! Утащу тебя в свою обитель! Иди ко мне, красавица!". Губы еще так выпятил и целоваться лезет.

-- Подумать только, -- отхохотав добрый десяток секунд, сказал мужчина, -- двадцать лет прошло...

-- Двадцать два года, -- поправила девушка и, встретив недоуменный взгляд спутника, добавила: -- Ну, если отсчитывать от вечера с пчелами.

-- Я же не о том...

-- Да поняла я, поняла, -- ее лицо вновь расцвело в пленительной улыбке. -- И не говори. Вроде такая дата, а пролетела почти незаметно.

-- Не скажи. За эти годы моя ряса успела не раз сменить цвет, в волосах появилась седина, да и борода начала нормально расти, а не теми клочками, которыми я пытался соблазнить тебя почти четверть века назад.

И тут меня, наконец, осенило. Передо мной был Вильфред Форестер, собственной персоной! Только в летах сбросил лет этак пятьдесят. А девушка, верно, его супруга? Я невольно присмотрелся к ее правой ладони. Действительно, безымянный палец опоясывало сплетенное из тонких золотых нитей кольцо. Такое же украшало и десницу молодого архимагистра.

Также я приметил, что пара ступала, в буквальном смысле, на месте. По ощущениям, двигались именно окружавшие их тенистые декорации, дома, лавочки, кустики, мелькали фонарные столбы, под ногами вилась брусчатка. Но сами люди, несмотря на скользившие по тропинке шаги, оставались на одной позиции. Такая мысль стрельнула мне в голову тогда, когда я осознал, что, несмотря на движение пары, сам я стою на месте. Пространство представало предо мною скорее театральной сценой, нежели реальной улицей.

-- Знаешь, что! -- с наигранной суровостью вскипела девушка. -- Я тоже, между прочим, сложа руки не сидела! Очаг обогрела, сад засеяла, тебе помогла с голоду не помереть...

-- Не самый внушительный багаж достижений за двадцать лет совместной жизни.

-- Дурак, -- она шутливо дернула головой, отворачиваясь от Вильфреда. Впрочем, эта "обида" быстро прошла, а лицо дамы неожиданно помрачнело. -- Жаль лишь, что мы до сих пор прогуливаемся вдвоем.

-- Боги, Син, не начинай. Только не в такой день.

-- Не могу, Вилли. Ты должен понимать мои чувства. Женские.

-- Мне ненамного легче, -- поник головой архимагистр. -- Но, прости, с этим ничего не поделать. Ты знаешь. Здесь даже магия бессильна.

-- Знаешь, я давно об этом думала, но все боялась сказать... Вилли, может, нам стоит... Взять из приюта?

Архимагистр, как показалось, нахмурился еще пуще.

-- Думаешь, стоит? -- спросил он скорее просто ради того, чтобы не молчать, хотя, наверняка, прекрасно осознавал, каким будет ответ его спутницы.

-- А что нам остается?

-- Верно... Что же, решено, -- вскинул голову колдун, глянув в большие, сверкавшие то ли от надежды, то ли от выступающих слез глаза супруги, -- завтра же посетим приют.

Подобная решительность, как показалось, чрезмерно удивила девушку. Она старалась всячески сдержать собственный восторг, однако порозовевшее лицо и невольно растянувшиеся в улыбке подрагивавшие губы вскрыли ее чувства.

-- Вилли... -- только и нашла в себе силы сказать она, покрепче сжав руку Форестера.

-- А пока, -- чародей вдруг остановился, -- давай зайдем в таверну? Пропустим по глоточку, отметим нашу дату.

-- Я не пью, ты же знаешь.

-- Я тоже. Но от одного чисто символического бокала твои принципы существенно не пострадают.

-- Сдается мне, здесь никакие не бокалы, а так, дырявые коновки, не более.

Син взглянула на одну из примыкавших к тропе построек и с той тут же слетела накидка непроглядного мрака. Многочисленные окна двухэтажного здания засияли лукавым рыжим светом. Сам фасад был исполнен из простенького дерева без какой-либо облицовки. Просторный закрытый балкон поддерживала обступавшая крыльцо незатейливая балюстрада, а над дверью даже обнаруживалось некое глуповатое и катастрофически неровное подобие вимперга. Вероятно, хозяин заведения был большим, но не самым творчески одаренным любителем всяческих архитектурных изысков. Да и район для подобной мишурности он выбрал явно не тот. Впрочем, появись такое чудо зодческой мысли в преуспевающей части города, ни о каких клиентах трактирщик бы и мечтать не мог. Все бы проходили мимо, осыпали здание хохотом, и шли в какие-нибудь более благовидные питейные заведения.

Последней обратила на себя внимание покачивавшаяся вывеска: пенящийся наклоненный кубок, жидкость из которого обильно изливалась на бушующее пламя. Чуть ниже надпись, видно, название таверны: "Затуши перехмур".