- Поль, - обратился я к другу, который, отдуваясь, лежал около костра, не делая попыток двигаться. Настолько он объелся мясом.
- Там еще осталось порядочно мяса. Ты отнеси потом Марии в знак примирения. Извинись за мою шутку и скажи, что я раскаиваюсь, прошу прощения и так далее. Может она смягчится и не будет так уж сильно сердиться на меня и обвинять во всех мыслимых грехах.
Поль пожал плечами.
- Мясо-то я отнесу и скажу всё, как ты хочешь, но...очень уж она сердита на тебя.
- Ничего. Через желудок мириться гораздо сподручнее...
Конечно, Поль оказался прав в своих сомнениях. На следующий день Мария выглядела также непримиримо, но я не расстраивался, а продолжил прикармливать злючку. На обеде наложил полную миску жареной ветчины. Затем был ужин и снова очень обильный. Через два дня Мария уже не сверкала глазами на меня, когда я подходил пообщаться с Полем. А еще через день, когда мы встали лагерем у полуразрушенной башни, с ней уже можно было мирно общаться без риска получить по шее или еще по какому другому месту.
К башне мы подошли вечером. На сей раз, там никого не было. Сабрина отдав приказ обустраиваться на ночлег, попыталась было убедить меня сразу отправится на поиски моего клада, но я был решительно против. Обязанность кормить голодных амазонок с меня никто не снимал. Самостоятельно они, пока нужда не припрёт, кормиться были совершенно неспособны. А уже темнело. И искать дрова в лесу в темноте, а потом чуть ли не до полуночи готовить ужин у меня желания не было совершенно.
Короче я отказал Сабрине и она отошла вся такая недовольная мной.
"И зачем ей, на ночь глядя, этот мешок с золотом сдался? Разве что под голову положить вместо подушки, чтобы сны приятные снились? Так и то наверно лучше на чем-то мягком спать..." - думал я, разыскивая моего помощника.
Поль с Марией обустраивали себе лежанку в одной из комнат на первом этаже башни. Пришлось отвлечь их от этого увлекательного занятия. Впрочем, увлекательным оно, похоже, было только для Марии, явно предвкушавшей уединение с мужем, после нескольких ночевок под кустиками в лесу в окружении любопытствующих подруг. На лице же Поля ни радости, ни улыбки по-прежнему не наблюдалось.
Прирученная, вернее прикормленная Мария даже не рыкнула на меня, когда я бесцеремонно нарушив их уединение, объявил сегодняшнюю программу для Поля: сбор дров и чистка картошки и увел с собой ее мужа.
***
Утро началось с неприятного инцидента. На завтрак для этих прожорливых амазонок я запланировал помимо всего прочего пшенную кашу. Каша уже варилась в огромном медном котле, когда к костру подошел Поль. Я утром не стал его будить. С завтраком я справлюсь и сам, а вот если я, заглянув к ним в комнату, вдруг помешаю исполнению утреннего супружеского ритуала, то на меня разозлятся уже оба молодые.
Правда подошедший к костру Поль со своим кислым выражением на лице совершенно не походил на счастливого молодожена, но кто их знает, во что они там, в постели играют. Может в принуждение?
Учитывая грустное и задумчивое состояние Поля, я и доверил ему самую простую задачу: проследить за процессом варки каши, а когда вода выкипит, немедленно снять с огня котел и позвать меня.
Но даже вот это простейшее задание Поль умудрился провалить. Я жаривший лук на сале, на здоровенной сковородке, почуял неладное, когда процесс зашел слишком далеко, а утренний ветерок донес до меня запах сильно подгорелой каши. (Костров было разожжено ровно четыре штуки для разных целей)
Когда я галопом примчался и сдернул котел с кашей с огня, то было уже поздно, а Поля в пределах видимости не наблюдалось. Деваться мне было некуда и пришлось скармливать вот этот продукт воительницам. Моя репутация шефа резко упала в их глазах. Каждая из получивших миску подгорелой пшенной каши амазонок норовила мне высказать по этому поводу свое `Фэ`. В зависимости от темперамента, положения в отряде, возраста это самое `Фэ` было очень разным. От юмора и шуточек до грубостей и мата. Я терпел и даже не огрызался. Не сваливать же вину на своего помощника. Раз уж назвался главным поваром, то изволь получать не только пряники, положенные главному, но и другие совершенно несладкие штучки. Но про себя я решил, что с Полем я поговорю серьезно за такую подставу. Виновный кстати появился в тот момент, когда я вручил последней амазонке миску подгорелой каши начерпанной с самого дна, выслушал по такому поводу особенно проникновенные замечания, и кивал со скорбным видом, признавая ее абсолютную правоту. Наконец удовлетворившаяся моим жалким видом, выслушав все мыслимые извинения и заверения в том, что подобного больше не повторится, амазонка отошла от костра, набираясь решимости попробовать кашу, цвет которой стремился от глубокого коричневого к радикально-черному.
Я еще не перестроился, слишком уж глубоко войдя в образ виноватого и только поэтому не рявкнул на Поля, а сказал печально.
- Уважаемый помощник, вам предстоит интересная задача. Имеется котел, вон там ручей, песочек или что-то еще найдешь сам... Задача ясна?
Видимо к концу этой тирады мое смирение уже дало трещину. Поскольку Поль испуганно кивнул и, схватив котел, умчался к ручью.
Я сидел у костра и мрачно жевал кусок копченого мяса, поскольку отложить себе не подгорелой каши с самого верха котла мне не удалось. Слишком уж выразительными были взгляды толпившихся вокруг амазонок, привлеченных интересными запахами.
Но конечно, головы я не потерял и всех влиятельных лиц отряда я обеспечил более-менее приличной кашей. Этим наверно и объяснялось благодушное настроение Сабрины, подошедшей узнать, когда я закончу со своими поварскими обязанностями и мы, наконец, займемся тем, за чем и прибыли сюда.
- Да, собственно никаких препятствий и нет, - буркнул я, торопливо проглатывая непрожеванный кусок мяса. - Твои воительницы сыты и...э...в какой-то мере счастливы, значит до обеда я совершенно свободен. Пойдем. Тайник наверху.
Мы осторожно поднялись по полуразрушенной лестнице на второй этаж. И если первый этаж башни был практически целым, а третий отсутствовав напрочь, то второй этаж представлял нечто среднее между ними. Пол на втором этаже имелся везде, а вот вместо потолка частенько проглядывало ярко-синее небо сквозь многочисленные проломы. Аккуратно огибая завалы, я пробирался, по захламленному коридору.
- Ага! Вот здесь! - сказал я, оглядывая просторный зал в центре этажа. Здесь потолка не было совсем, а на заваленном каменными обломками полу росла не только травка, но и отдельные и совсем не тоненькие деревца. Я, топча траву, ломая деревца, спотыкаясь на камнях, устремился к огромному камину. Фигурную кованую решетку, искусную резьбу по камню по краю камина на растительную тему я осмотрел еще в прошлое свое посещение, выбирая место для тайника. Поэтому, сейчас не задерживаясь, сунулся сразу прямо в камин. Внутри ничего не изменилось. Дымоход, как был завален где-то вверху, так и остался завален. Внутри камина было пусто, относительно чисто и просторно настолько, что я без труда уместился там, в полный рост. Вот Сабрине места уже не было. Чему я только порадовался. Кое-что мне пока совершенно не хотелось афишировать. Сабрина конечно засунула внутрь насколько возможно свою любопытную, внушительных размеров мордашку, но этим и ограничилась. Камин, выложенный изнутри здоровенными красными кирпичами, выглядел совершенно целым.
Я задействовал истинное зрение и увидел бледно-желтые нити, нагусто покрывавшие приличный участок стенки камина с более яркой точкой амулета маскировки внизу, но сделал вид, что отсчитываю кирпичи с левого края.
- Ага, вот оно... - пробормотал я, для внимательной слушательницы, но не зрительницы, поскольку я своей широкой спиной встал так `удачно`, что совершенно закрыл свой тайник от любопытных взглядов Сабрины. Недовольство жены по этому поводу, выразившееся в легком ворчании, я проигнорировал.
