– Что мне делать с тобой? – спросила Катя, почтив тушу, разлёгшуюся на разделочной доске, укоризненным взглядом, точно не курица перед нею была, а беспутный младшенький Алик, коего с полгода тому назад удалось сбыть с рук на руки молодой жене. Курица смолчала, как и Алик в подобных случаях.

Екатерина Антоновна наклонила голову и критически оглядела мужнино приобретение. Оказывая многочисленным родственникам мелкие услуги, Павлик стеснялся брать деньги, но от подарков отказываться было ему неудобно, да и охотничий инстинкт мешал возвращаться к жене с пустыми руками. На этот раз добытчик постарался на славу, птичку приволок капитальную. Грудка тугая, окорока мощные, голени длинные, мясистые – хоть сейчас в кордебалет. «Алик вон тоже выбрал себе кордебалетку: грудка, окорока, голени… – думала о сыне Катя. – Имя одно чего стоит! Элеонора! Торговка».

Она поджала губы. Смутить взглядом курицу нечего и пытаться. Понятно, что толку от неё при нынешних обстоятельствах не много. Дочери выросли и в порядке старшинства выскочили замуж, а сын окольцован торговкой. Бедный мальчик!

Справедливости ради надо заметить, что сам двадцатипятилетний мальчуган обездоленным себя не чувствовал. Чего ещё от жизни желать? Жена – красавица: грудка, бёдра, голени. Дом – полная чаша: диван, пиво, терминал во всю стену. А обострения внутрисемейного конфликта, когда тёща слишком уж наседает, пытаясь приспособить зятя к семейному бизнесу директором, можно и у мамы Кати переждать, как бы в эмиграции, благо – дом родной через дорогу. Гонимый тёщею Алик в эмиграции оказывался часто и всякий раз приносил матери в подарок ценную вещь. Из одежды что-нибудь или из мебели. Накануне, после оглушительной ссоры с женой, он подкупил Василия Степановича Вельможного посулами даровой выпивки, и они вдвоём к величайшему удовольствию зрителей приволокли в дом номер десять из квартиры молодожёнов диван. Стали праздновать победу, однако во пиру Алик внезапно ощутил необоримую тягу воссоединиться с супругой. Екатерины Антоновны дома не было, удержать сына от очередного опрометчивого шага она не смогла. Узнала об этом Катенька позже, по дороге домой, от Зинаиды Исааковны Гольц. Та, заходясь от восторга, поведала про возвращение блудного дивана в дом номер девять на третий этаж и про комментарии, какими мать Элеоноры, Александра Яковлевна Дончик, сопровождала это действо с балкона.

«Как есть торговка», – печалилась над куриною тушей Екатерина Антоновна. Несправедливой была к новым родичам и пристрастной. Мадам Дончик торговкою стала не сразу, раньше была завучем по внеклассной работе, русский язык преподавала в старших классах и литературу, чем, вероятно, и объяснялся богатый её словарный запас.

Птичка, развалившаяся перед Катей Заяц в развратной позе, была чересчур велика. Прямо девушка с веслом, а не курочка. «На Алика надежды нет, опять его сцапали, – прикидывала Катенька. – Павлик неведомо когда вернётся и окажется сытым. А курица ну просто непристойных размеров». При мыслях о непристойности и размере в голову Екатерине Антоновне пришла великолепная идея. «Зина говорила, что Оля ждёт в гости своего Заури. Он покушать не дурак. Чахохбили. Отнесу ей».

Екатерина Антоновна переложила курицу в миску и понесла Ольге Александровне.

– Здравствуйте, Зиночка, – мимоходом сказала она приоткрытой двери квартиры номер пять и позвонила в третью квартиру.

Ольга Александровна Вельможная пребывала в состоянии нервическом. Действительно ждала Заури – тот прислал телеграмму из одного слова: «Еду». Мужа Оленька не ждала, он третьи сутки кряду устранял порыв на магистрали, и ясно было, что вернётся в состоянии вещества, а не существа. Дочь не ждала тоже, хотя и опасалась, что Василиса ворвётся некстати, как и в прошлый раз. На веранду не вышла, а, колыхая телесами, выпорхнула. Ожидания и опасения читались на лице её ясно.

– А, это ты, – с видимым разочарованием протянула она, увидев соседку.

– Оленька, возьмёшь эту даму? – спросила Катя. – Моих мужчин нет, а мне самой с нею не справиться.

– Вася на аварии, – скучливо пожаловалась Ольга Александровна. – Зачем мне…

– Чахохбили, – интимно шепнула Катя.

Лицо и шею Оленьки замело румянцем.

– Возьму, пожалуй, – сказала она, ухватила миску и скрылась, не позабыв прикрыть за собою дверь.

Помедлив, Екатерина Антоновна собралась уходить, но Оленька выскочила снова, сунула какие-то деньги и с криком: «Миску после, после!» – исчезла.

– Не надо денег! – запоздало возразила Екатерина Антоновна.

– Надо, Катенька, – ехидно пискнула из недр квартиры номер пять Резиновая Зина. – За удовольствия нужно платить.

Екатерина Антоновна пожала плечами, сунула деньги в карман халата и неспешно направилась домой. Куда торопиться? Погода хороша, весна! Тепло, скоро зацветут акации! В Сухуми весна богаче, конечно, однако и здесь хороша! И не надо, совсем теперь не надо возиться с готовкой! Катенька вдохнула полной грудью, заворачивая за угол. Благодать! И у Алика семейная жизнь наладилась. Алик?

– Алик? – удивилась Екатерина Антоновна, увидев сына. Тот не расслышал, потому что кричал, стоя на другой стороне улицы под балконом.

– Мещане и торгаши! Всё, к чему прикасаетесь, превращается в деньги! Но меня не втравите! Так и передайте своей Линочке!

Полные презрения выкрики Алик посылал вверх, адресуя балкону третьего этажа, оттуда ему полнозвучно отвечала Александра Яковлевна Дончик.

– А! Ты слышала, Элеонора, как нас называет этот вислый импотент? Деньги ему, диванному валику, не нравятся! А кухонный телевизор куда хотел уволочь, нищеброд?! Мы прикасаемся?! А ты! Во что ты всё превращаешь, комнатный ты раздолбай?! В дерьмо!

Александра Яковлевна добавила ещё пару эпитетов, касающихся личности зятя, а не его продукции, но Екатерина Антоновна слов не поняла, потому что не имела филологического образования.

– Алик! – сказала она в полный голос. На этот раз сын услышал, потому что молча открывал и закрывал рот – пытался прожевать то, чем угостила его тёща.

– Мама! – с надрывом выкрикнул он, тряся воздетой к балкону рукой. Вид у него был жалкий.

– Алик, ты не должен всё это выслушивать, – твёрдо сказала Катенька. – Иди домой.

Алик медлил, ему было стыдно. Домой? С пустыми руками?

– Домой! – прикрикнула Катенька, дождалась, пока сын исполнит приказание, после подняла голову к балкону, где всё ещё пребывала мадам Дончик, похожая на необъятную оперную Джульетту.

– Ты! – сказала она. – Повтори, как назвала моего сына!

Оклик её отбился эхом от пятиэтажной громады и ударил в окна дома номер десять. Зрители невольно отшатнулись. Все знали, с Екатериной Антоновной, когда задета честь её детей, лучше не связываться. В наступившей тишине мадам Дончик ретировалась, грохнула балконная дверь.

Екатерина Антоновна обвела тяжёлым взглядом глазницы девятого дома. Два-три окна при этом захлопнулись, дрогнули занавески. Катенька удовлетворённо кивнула и повернулась, чтобы идти домой. В квартире Зинаиды Исааковны хлопнула форточка. Всё было в порядке, одно плохо, нечем накормить Алика. Лучшее средство от семейных неурядиц – плотный обед, мужчине нужно мясо или на худой конец мясо птицы.

Изгнанника она обнаружила в кухне на табурете возле стола. Скрючился там, точно роденовский мыслитель, только что не голый.

– Алик, не грызи ногти, – машинально проговорила Екатерина Антоновна, придумывая слова утешения.

Сын опустил руку, в глазах его дрожали слёзы.

– Мама, она сказала… Я не могу… Не! Мо! Гу! Она ска… – тут ему перехватило дыхание. Он отвернулся, обхватив руками кудрявую, как у самой Катеньки, голову.

«Вот бы сейчас ему подсунуть борщика, а потом куриную ногу», – думала мама Катя. Сожалей не сожалей, утраченного не вернёшь. Курица будет порублена в куски для услаждения южного гостя Оленьки, и значит, придётся обойтись словами.

– Всё ты можешь, – сказала Екатерина Антоновна, подойдя к сыну ближе. – Мало ли что она сгоряча сказала. Не всё же надо слушать.